Окапи

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Окапи
Научная классификация
Международное научное название

Okapia johnstoni
P. L. Sclater, 1901

Ареал

Охранный статус

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Вымирающие виды
IUCN 3.1 Endangered: [www.iucnredlist.org/details/15188 15188 ]

Систематика
на Викивидах

Изображения
на Викискладе

Ока́пи[1], или окапи Джонстона[1] (лат. Okapia johnstoni) — вид парнокопытных, единственный представитель рода окапи (лат. Okapia). По телосложению окапи на первый взгляд больше напоминают лошадиных, нежели жирафа, к тому же у них на конечностях имеются полоски, как у зебры. Тем не менее от лошадиных окапи довольно далеки, так как принадлежат к совсем другому отряду (зато в определённой степени похожи на древних, менее специализированных, общих предков жирафов). Видовой эпитет дан в честь британского путешественника Гарри Джонстона (1858—1927)[2].





Особенности

У окапи бархатистая шерсть шоколадного цвета, переливающаяся красноватыми оттенками. Конечности белые или светло-коричневые, морда чёрно-белой окраски. Шея и ноги довольно длинные, хоть и не в такой мере, как у родственного степного жирафа. У самцов два коротких рога, самки рогов не имеют. Вес окапи составляет около 250 кг. Длина тела около 2,1 м, хвоста — 30—40 см. Высота в холке 150—170 см. Самки в среднем несколько выше самцов. Язык у окапи такой длинный, что животное вылизывает им собственные глаза.

Распространение

Единственным государством, на территории которого встречаются окапи, является Демократическая республика Конго. Окапи населяют густые тропические леса на севере и востоке страны, например в заповедниках Салонга, Маико и Вирунга.

Современная численность окапи в дикой природе неизвестна. Так как окапи очень боязливые и скрытные животные и к тому же обитают в стране, разъедаемой гражданской войной, об их жизни на свободе мало что известно. Вырубка лесов, отнимающая у них жизненное пространство, наверняка влечёт за собой снижение популяции. Оценки численности окапи называют цифры от 35 тысяч до 50 тысяч живущих на свободе особей[3]. В зоопарках мира их насчитывается 160[4].

Образ жизни

Как и родственные жирафы, окапи питаются прежде всего древесными листьями: своим длинным и гибким языком животные захватывают молодой побег куста и затем скользящим движением сдирают с него листву. Но так как шея окапи короче жирафовой, то этот зверь предпочитает есть только ту растительность, что растёт поближе к земле. Кроме того, окапи едят травы, папоротники, грибы и фрукты. Как показали исследования зоолога Де Медина, в выборе кормов окапи довольно привередлив: из 13 семейств растений, образующих нижний ярус тропического леса, он регулярно использует только 30 видов. В помете окапи были обнаружены также древесный уголь и солоноватая, содержащая селитру глина с берегов лесных ручьев. По-видимому, так животное компенсирует нехватку минеральных кормов. Кормятся окапи в светлое время суток[5].

Окапи активны в дневное время. Взрослые самки располагают чётко ограниченными участками, в то время как участки самцов пересекаются и не определены однозначно. Окапи — звери, живущие в одиночку. Изредка их можно встретить и в небольших группах, но по каким причинам они их образуют, до сих пор неизвестно.

Продолжительность беременности у окапи составляет 450 дней. Появление на свет потомства зависит от времён года: роды происходят в августе-октябре, в период дождей. Для родов самка удаляется в самые глухие места, и новорожденный детеныш несколько дней лежит, затаившись в чаще. Мать находит его по голосу. Голос взрослых окапи напоминает тихое покашливание. Такие же звуки издает и детеныш, но он может и негромко мычать подобно теленку или изредка тихо свистеть. Мать очень привязана к малышу: известны случаи, когда самка пыталась отогнать от детеныша даже людей. Из органов чувств у окапи наиболее развиты слух и обоняние[5]. В неволе окапи могут доживать до 30 лет.

История открытия окапи

История открытия окапи — одна из наиболее громких зоологических сенсаций XX века. Первые сведения о неизвестном животном получил в 1890 году известный путешественник Генри Стенли, которому удалось добраться до девственных лесов бассейна Конго. В своем отчёте Стенли рассказал, что пигмеи, увидевшие его лошадей, не были удивлены (вопреки ожиданиям) и пояснили, что похожие звери водятся в их лесах. Несколько лет спустя тогдашний губернатор Уганды англичанин Джонстон решил проверить слова Стенли: сведения о неизвестных «лесных лошадях» казались нелепыми. Однако во время экспедиции 1899 года Джонстону удалось найти подтверждение слов Стенли: сначала пигмеи, а затем и белый миссионер Ллойд описали Джонстону внешний облик «лесной лошади» и сообщили её местное название — окапи. А дальше Джонстону повезло ещё больше: в Форт Бени бельгийцы подарили ему два куска шкуры окапи. Они были посланы в Лондон в Королевское зоологическое общество. Осмотр их показал, что шкура не принадлежит ни одному из известных видов зебр, и в декабре 1900 года зоолог Склатер опубликовал описание нового вида животного, дав ему имя «лошади Джонстона». Только в июне 1901 года, когда в Лондон были присланы полная шкура и два черепа, выяснилось, что они не принадлежат лошади, а близки к костям давно вымерших животных. Речь, стало быть, шла о совершенно новом роде. Так было узаконено современное название окапи — название, которое тысячелетиями бытовало у пигмеев из лесов Итури. Однако окапи оставались почти недоступными.

Долго были безуспешными и запросы зоопарков. Только в 1919 году Антверпенский зоопарк получил первого молодого окапи, который прожил в Европе лишь пятьдесят дней. Неудачей закончились и ещё несколько попыток. Однако в 1928 году в Антверпенский зоопарк прибыла самка окапи по кличке Теле. Она прожила до 1943 года и погибла от голода уже во время Второй мировой войны. А в 1954 году всё в том же Антверпенском зоопарке родился первый детёныш окапи, который вскоре погиб. Первое полностью успешное разведение окапи было достигнуто в 1956 году в Париже. В настоящее время в Эпулу (Республика Конго, Киншаса) работает специальная станция по отлову живых окапи[5].

Фотогалерея

См. также

Напишите отзыв о статье "Окапи"

Примечания

  1. 1 2 Соколов В. Е. Пятиязычный словарь названий животных. Млекопитающие. Латинский, русский, английский, немецкий, французский. / под общей редакцией акад. В. Е. Соколова. — М.: Рус. яз., 1984. — С. 128. — 10 000 экз.
  2. Bo Beolens, Michael Watkins, and Mike Grayson. The eponym dictionary of mammals. — Baltimore: The Johns Hopkins University Press, 2009. — P. 214. — 574 p. — ISBN 978-0-8018-9304-9.
  3. Скалдина Оксана, Слиж Евгений. Красная книга Земли. Litres, 2013 ISBN 545749893X
  4. [www.zoobasel.ch/aktuell/detail.php?NEWSID=343 Zoo Basel]
  5. 1 2 3 Жизнь животных в 6 томах. / Л. А. Зенкевич. — Т.6 — М., 1971. — 627 с. — С.481.

Ссылки

  • [www.africa.org.ua/data/a42.htm Животные Африки. Окапи]
  • [bio.1september.ru/articlef.php?ID=200101705 Юбилей окапи]
  • [zaire.name/nacionalnye-parki-kongo-zaira/zapovednik-rezervat-okapi.html Резерват окапи]

Отрывок, характеризующий Окапи


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.