Германия в 1945—1949 годах

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Германия в 19451949 годах или Оккупация Германии — (неофициальное название этого периода — «нулевые годы») представляла собой территорию в центре Европы, разделённую на четыре зоны оккупации, с разрушенной экономикой и инфраструктурой, не имеющей полноценной собственной администрации.

С самого дня окончания войны в Европе Германия оказалась разделённой на две части, контролируемые двумя принципиально различными полит-экономическими системами:

«Нулевые годы» закончились образованием двух германских государств — ФРГ (23 мая 1949) на Западе и ГДР (7 октября 1949) на Востоке[1][2][3][4][5][6][7][8]. Оккупационные войска освободили Германию и были расквартированы здесь с официальным статусом победителей, но не освободителей, что определило характер их взаимоотношений с населением. Изданные командованием приказы были направлены на изоляцию войск с тем, чтобы исключить взаимные контакты в любой их форме. Однако солдаты, несмотря на многократно издаваемые запреты, находили способы их обойти.

Ханс Вернер Рихтер[9] так охарактеризовал жизнь во время оккупации:
Наиболее свободно люди жили в английской зоне, лучше всех — в американской, наиболее опасной была жизнь населения в советской зоне оккупации[1]. (С. 66.)

В 1950 Институт анализа общественного мнения в Алленбахе (Allenbasher Institut für Demoskopie) провёл социологическое обследование населения, задав единственный вопрос: «Каковы ваши впечатления о поведении оккупационных войск держав-победительниц?» Ответы распределились (в процентах от общего числа опрошенных) по четырём категориям[1] (страница 66):

  • «Присутствие было вообще незаметно»: английских — 47 %; американских — 36 %; французских — 28 %; советских — 4 %;
  • «Осталось приятное впечатление»: английских — 16 %; американских — 15 %; французских — 7 %; советских — 1 %;
  • «Осталось неприятное впечатление»: английских — 26 %; американских — 32 %; французских — 35; советских — 24 %;
  • «Осталось в высшей степени неприятное впечатление»: английских — 11 %; американских — 17 %; французских — 30 %; советских — 71 %.




Предыстория

Союзники обратились к обсуждении послевоенного мира и судьбы Германии в 1941 году, когда на борту крейсера, стоявшего в Argentia-Bucht у берегов Ньюфаундленда[8] была составлена Атлантическая хартия, обнародованная президентом Рузвельтом от своего лица и от имени премьера Великобритании Черчилля 14 августа того же года. Содержание сводилось к соглашению о тесном взаимодействии Англии и США в общей борьбе с нацизмом и последующем установлении мира на восьми принципах[4] (стр. 479), продолжающих сформулированные перед Первой мировой войной президентом Вильсоном. А именно: свободное самоопределение наций, создание системы общегосударственной безопасности[7].

На конференции в Тегеране (28 ноября — 1 декабря 1943) было достигнуто соглашение между Рузвельтом, Черчиллем и Сталиным о послевоенной судьбе Германии. В это время уже стали широко известны преступления нацистов, и общественное мнение во всём мире начало отождествлять рядового немца с нацистом. Требования к Германии сильно ужесточились. Вопреки первоначальному намерению Черчилля об открытии Второго фронта на Балканах, было избрана высадка в Нормандии[7] (С. 168.).

14 января 1943 Черчилль и Рузвельт сформулировали требование безусловной капитуляции Германии. 12 сентября в Лондоне был подписан протокол о создании трех зон оккупации[10]. На конференции в Ялте (4 февраля — 11 февраля 1945) союзники договорились об установлении новых границ в Европе и подтвердили раздел Германии на зоны оккупации, дополнительно выделив французскую зону, за счет английской и американской.

7 мая 1945 года генерал-полковник Йодль, начальник Штаба Верховного главнокомандования Германии, подписал в штабе главнокомандующего вооружёнными силами союзников Дуайта Эйзенхауэра от лица главы государства — адмирала Дёница в Реймсе акт о безоговорочной капитуляции Германии. В соответствие с ним с 23 часов 8 мая военные действия на территории всей Европы должны быть прекращены. Однако по настоянию Сталина эта процедура была продублирована в ночь с 8 на 9 мая 1945 года генерал-фельдмаршалом Кейтелем, генерал-адмиралом фон Фридебургом и генерал-полковником Штумпфом, которые от имени Верховного командования вооружённых сил Германии подписали акт о безоговорочной капитуляции. В СССР 9 мая был назван днём официального прекращения Второй мировой войны в Европе[11].

После самоубийства Адольфа Гитлера во время битвы за Берлин 30 апреля 1945 года, во главе правительства Германии стал гросс-адмирал Карл Дёниц. Его правительство называлось «фленсбургским», поскольку город Фленсбург недалеко от границы с Данией был местопребыванием Дёница и его окружения. В связи с быстрым наступлением союзников фактическая юрисдикция этого правительства распространялась лишь на узкую полосу земли от австрийской границы до Берлина и датской границы, причём после 8 мая 1945 года оно реально контролировало только Фленсбург и окрестные территории. 23 мая 1945 года все члены Фленсбургского правительства были арестованы, вследствие чего оно прекратило своё существование.

5 июня 1945 г. была опубликована Декларация о поражении Германии. В ней указывалось, что в Германии нет такого центрального правительства или власти, которые способны взять на себя ответственность за сохранение порядка, управление страной и выполнение требований держав-победительниц. Согласно декларации, правительства СССР, Великобритании, США и Франции приняли на себя верховную власть в Германии, включая всю власть, которой располагали германское правительство, верховное командование и любые областные, муниципальные или местные правительства или власти, оговорив, что этот шаг не является аннексией Германии[12].

План Моргентау

В августе 1944 американский министр финансов Генри Моргентау подал Рузвельту меморандум, составленный от своего имени и своего окружения, настроенного в отношении будущего Германии весьма радикально. Это план предусматривал следующее:

  1. Демилитаризацию страны, включающую разоружение Вермахта и Народного ополчения. Вывоз или уничтожение военных материалов, полное уничтожение военной промышленности.
  2. Изменение границ Германии: Раздел Восточной Пруссии между Польшей и СССР; передача Саара Франции и установление границы по Мозелю и Рейну.
  3. Создание на оставшейся территории двух независимых государств: Северного и Южного, а также таможенного союза на границе с Австрией.
  4. Уничтожение Рура как центра индустрии. С этой целью следует произвести демонтаж всего промышленного оборудования и закрыть все шахты. На этой территории должны быть размещены международные вооружённые силы.
  5. На Германию должны быть наложены требования выполнения плана реституций и репараций.
  6. Система среднего и высшего образования должна быть реорганизована и поставлена под контроль, а на переходное время все школы и университеты должны быть закрыты.
  7. С целью политической децентрализации все руководители государственных учреждений должны быть освобождены от своих должностей.
  8. Восстановление системы земельных органов власти по образцу существовавшего до создания Второго рейха совокупности 18 карликовых государств с приданием им прав на автономию.
  9. Контроль за соблюдением оккупационного режима возлагается на вооружённые силы.
  10. Контроль Объединённых наций над функционированием немецкой промышленности, торговли и финансовой системы устанавливается на 20 лет.
  11. Крупные земельные владения ликвидируются, а земля распределяется между крестьянами.
  12. Военные преступники подвергаются наказанию.
  13. На определённое время вводится запрет на ношение военной и полу-военной формы.
  14. Все летательные аппараты конфискуются. Ни один немец не имеет права ни летать, ни служить в авиации.
  15. Хотя реализация этой программы должна быть возложена на соответствующие международные комиссии, вся ответственность за обеспечение этой деятельности в форме полицейского надзора ложится на армию США[4] (С. 472—476.)

Вначале Рузвельт согласился с текстом и подписался под ним. Но, вернувшись из отпуска, отозвал свою подпись. Тем не менее изложенные в плане мероприятия приводились в жизнь, в особенности в отношении демонтажа и уничтожения оборудования промышленных предприятий. Это вело к увеличению числа безработных и существенному ухудшению благосостояния населения[4]. В соответствии с потсдамскими соглашениями германская промышленность во всех зонах не должна была производить более 50-50 % от достигнутого до войны уровня. На конференции в Потсдаме было принято решение закончить все работы по демонтажу в 1947 г. СССР провёл эту работу весьма энергично и в сроки уложился. Из 40 000 тонн подлежащего демонтажу оборудования в СССР было отправлено 39 000 тонн. Союзники же, прислушиваясь к протестам немецкой стороны, местами прекращали работы и закончили их только в 1949 г.

Однако начавший свою реализацию с 15 мая 1948 г. план Маршалла существенно изменил тенденции в развитии немецкой экономики[13].

Зоны оккупации

  • Французскую, в которую вошли южная часть Вюртемберга, южная часть Бадена и южная часть Рейнской Области и Пфальц;
  • Британскую, в которую вошли северная часть Рейнской Области, Вестфалия, Ганновер, Брауншвейг, Ольденбург, Шаумбург-Липпе;
  • Американскую, в которую вошли Бавария, Гессен, северная часть Бадена и северная часть Вюртемберга;
  • Советскую, в которую вошли Саксония, Галле-Мерзебург, Магдебург, Анхальт, Тюрингиия, Бранденбург, Мекленбург и Передняя Померания;
  • Берлин также был разделён на четыре сектора.

Кампания по перевоспитанию

Кампания по перевоспитанию была начата с целью освободить население от любых проявлений идеологии нацизма. Она состояла, в частности, в ознакомлении населения с наиболее отталкивающими сторонами деятельности немецкой администрации. В кинотеатрах непрерывно шли документальные фильмы с кадрами, в деталях отображающих лагеря смерти. При этом посещение этих киносеансов некоторые представители оккупационной администрации ставили обязательным условием получения продуктовых карточек. Жители ближайших к концлагерям поселений должны были участвовать в экскурсиях по ним, а в некоторых случаях принять участие в проводимых там работах. Для большинства лиц гражданского населения, так же как и для лиц, находящихся на военной службе, получаемая информация о масштабах злодеяний режима нацизма была потрясением[14][15][13].

Денацификация

Одной из задач, которые поставили перед собой союзники была денацификация немецкого общества, Взрослому населению предлагалось от имени «Контрольного Совета по Германии» заполнить анкету со множеством вопросов, на основании ответа на которые определялась вина того или иного лица в преступлениях нацизма. Так, в опросном листе «Erhebungsformular MG/PS/G/9a» содержался 131 вопрос. Отказ от заполнения грозил лишением продуктовых карточек. Если результат подведения итога ответа давал основание считать заполнившего «виновным» или «виновным в высшей степени», отвечающий представал перед судом. В случае осуждения виновный отправлялся в лагерь для интернированных лиц, в качестве которого использовались некоторые из сохранившихся концлагерей. Для «замешанных» или «попутчиков» предполагалось наказание в виде денежного штрафа или конфискации некоторой доли имущества. Имелась категория «оправданных», но лучше всего было попасть в категорию «не замешанных». Неискренность опрашиваемых, круговая порука и коррупция делали это мероприятие весьма неэффективным, а его результаты спорными.

Игра со спичками

Участники конференции в Тегеране в 1943 году были едины во мнении, что послевоенная Польша должна получить компенсацию в виде приобретения части Силезии и Восточной Пруссии. Территориальный вопрос окончательно решил Черчилль, выложив на карту Восточной Европы три спички. Две из них он положил параллельно границам довоенной Польши, а третью — по «Линии Керзона», которую Сталин считал истинной польско-российской границей. Затем Черчилль взял крайнюю (восточную) спичку и переложил её на запад, на такое же расстояние от западной границы Польши, как от «Линии Керзона», уже вдоль линии Одер-Нейссе. Такой простой приём был одобрен всеми участниками, поскольку Сталин получил районы на северных территориях Восточной Пруссии с Кёнигсбергом, который вскоре после захвата Советской Армии получил название Калининград. Одновременно было принято решение о переселении поляков из переходящих к СССР земель, а также немцев в количестве около 5 миллионов в лежащие на западе земли Германии.

В ответ на возникшие при этом соображения, связанные с жизненной катастрофой, которую должны перенести переселенцы, были высказаны следующие доводы: во-первых, такой прецедент сравнительно недавно имел место в Восточной Европе, когда из отходящих к Турции земель были выселены греки. Во-вторых, утверждалось, что немцы сами организовали во время разгрома Польши переселение массы населения, причём для еврейского населения это закончилось Холокостом. И немцы не должны жаловаться, но воспринимать это как справедливое наказание.[4]

Демократизация

Сначала в Советской, а позже и в других зонах оккупации были разрешены политические партии — была восстановлена Коммунистическая партия Германии и все три партии бывшей веймарской коалиции — СДПГ, ГДП и ГПЦ. Однако вскоре партийная верхушка ГДП совместно с бывшими членам ГНП создают Свободно-демократическую партию Германии (СвДП) (в Советской зоне оккупации — Либерально-демократическую партию (ЛДП)), а партийная верхушка ГПЦ совместно с бывшими членами ГННП создают Христианско-демократический союз (ХДС), в результате чего ГДП и ГПЦ маргинализируются.

В Советской зоне оккупации предпринимается попытка воссоздать подобие Веймарской коалиции, что приводит к созданию «Демократического блока», в который вошли КПГ, СДПГ, ЛДП, восточногерманский ХДС, руководящий орган которого формировался на основе паритета всех входящих в блок партий. Аналогичные блоки были созданы и на земельном уровне, на паритетной основе этих партий были образованы временные земельные собрания, в которые вошли также представители некоторых общественных организаций. В апреле 1946 года СДПГ и КПГ в Советской зоне оккупации объединяются в Социалистическую единую партию Германии (СЕПГ), руководящие органы которой формировались на основе паритета бывших коммунистов и социал-демократов. СДПГ трёх остальных зон от такого объединения отказались, организациями СЕПГ этих зон стали организации КПГ.

В 1946—1947 гг. воссоздаются выборные населением земельные и районные собрания, общинные советы (или общинные представительства), причём на выборах в них в Советской зоне оккупации, в которых КПГ и СДПГ были объединены в СЕПГ, СЕПГ получила большинство, в остальных большинство получали либо СДПГ, либо ХДС.

Проблема кадров

Оккупационные силы столкнулись с чрезвычайно острой проблемой нехватки кадров для руководства на любом уровне хозяйства, вызванной, в том числе, возникшей в результате военных действий резкой диспропорцией в половом составе населения. Эта проблема усугубилась тем, что идеология нацизма в принципе исключала женщину из общественной жизни, поручая ей область домашнего хозяйства и воспитания детей[16]. Из-за недостатка профессиональных знаний женщина не могла взять на себя решение насущных проблем, стоявших перед обществом.

См. также

Напишите отзыв о статье "Германия в 1945—1949 годах"

Примечания

  1. 1 2 3 Dieter Franck. Jahre unseres Lebens 1945—1949/ R. Piper & Co Verlag, München. 1980. ISBN 3-492-02561-7
  2. Baedecker. Deutschland. Verlag Karl Baedeker. 2002. ISBN 3-8297-1004-6
  3. Martin Kitchen. The Cambridge Illustrated History of Germany: — Cambridge University Press, 1996. ISBN 0-521-45341-0
  4. 1 2 3 4 5 Epoche der Entscheidungen/ Eine geschichte des 20. Jahrhunderts mit Dokumenten in text und Bild. Sechste Auflage 40.-48.Tausend. Seewald Verlag Stuttgart-Degerloch. 1960.
  5. Die Bilanz des 20. Jahrhunderts. Harenbergs Kommunikation Verlags-und Mediengesellschaft mbH & Co.KG, Dortmund 1991. ISBN 3-611-00199-6
  6. Reinhard Pözorny (Hg). Deutsches National-Lexikon- DSZ-Verlag. 1992. ISBN 3-925924-09-4
  7. 1 2 3 Dr. Fritz Winzer. Weltgeschichte Daten Fakten Bilder. Georg Westermann Verlag.1987. ISBN 3-07-509036-0
  8. 1 2 Gerhard Schreiber. Kurze Geschichte des Zweiten Weltkrieges. Verlag C.H.Beck oHG, München 2005 ISBN 3-406-52953-4
  9. Писатель-антифашист, создатель литературной группы 47 (нем. Gruppe 47), ставившей своей целью осмысливание причин возникновения тоталитаризма
  10. [ww2.kulichki.net/protokol_bigberlin.htm Лондонский протокол 12 сентября 1944 г.]
  11. Illustrierte Lexicon der Weltgeschichte. Verlag das Beste GmbH, Stuttgart, Zürich, Wien.1999. ISBN 3-87070-825-5.
  12. [ria.ru/spravka/20100605/242430140.html#ixzz41PnlRI9X Подписание декларации о поражении Германии. Справка]
  13. 1 2 Unser Jahrhundert im Bild. C.Bertelsmann Verlag, Gütersloch 1964, 1966
  14. Меллентин Ф. Бронированный кулак вермахта. — Смоленск: Русич, 1999. — 258 с. — (Мир в войнах) — ISBN 5-8138-0088-3
  15. Günter Grass. Beim Häuten der Zwiebel. Erinnerungen. Steidl. Göttingen 2006
  16. Heinz Bergschicker. Deutsche Chronik 1933—1945. Ein Zeitbild Faschistischen Diktatur. 3. Auflage. Berlin: Verlag der Nation, 1981

Литература

  • samlib.ru/c/chunihin_w_m/deportdoc.shtml
  • expert.ru/expert/2008/30/izgnany_i_ubity/
  • www.hungarian-history.hu/lib/brady/Dobsina_Brady.pdf
  • upload.bruenn.org/GESCHICHTEVERSTEHEN/pdf/GESCHICHTEVERSTEHEN.pdf
  • encyklopedie.seznam.cz/heslo/500630-brnensky-pochod-smrti
  • www.bruenn.eu/bruna/en/fsengl.php

Отрывок, характеризующий Германия в 1945—1949 годах

– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.
Когда она заговорила о том, что все это случилось на другой день после похорон отца, ее голос задрожал. Она отвернулась и потом, как бы боясь, чтобы Ростов не принял ее слова за желание разжалобить его, вопросительно испуганно взглянула на него. У Ростова слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица.
– Не могу выразить, княжна, как я счастлив тем, что я случайно заехал сюда и буду в состоянии показать вам свою готовность, – сказал Ростов, вставая. – Извольте ехать, и я отвечаю вам своей честью, что ни один человек не посмеет сделать вам неприятность, ежели вы мне только позволите конвоировать вас, – и, почтительно поклонившись, как кланяются дамам царской крови, он направился к двери.
Почтительностью своего тона Ростов как будто показывал, что, несмотря на то, что он за счастье бы счел свое знакомство с нею, он не хотел пользоваться случаем ее несчастия для сближения с нею.
Княжна Марья поняла и оценила этот тон.
– Я очень, очень благодарна вам, – сказала ему княжна по французски, – но надеюсь, что все это было только недоразуменье и что никто не виноват в том. – Княжна вдруг заплакала. – Извините меня, – сказала она.
Ростов, нахмурившись, еще раз низко поклонился и вышел из комнаты.


– Ну что, мила? Нет, брат, розовая моя прелесть, и Дуняшей зовут… – Но, взглянув на лицо Ростова, Ильин замолк. Он видел, что его герой и командир находился совсем в другом строе мыслей.
Ростов злобно оглянулся на Ильина и, не отвечая ему, быстрыми шагами направился к деревне.
– Я им покажу, я им задам, разбойникам! – говорил он про себя.
Алпатыч плывущим шагом, чтобы только не бежать, рысью едва догнал Ростова.
– Какое решение изволили принять? – сказал он, догнав его.
Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.
– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.
– Я им дам воинскую команду… Я их попротивоборствую, – бессмысленно приговаривал Николай, задыхаясь от неразумной животной злобы и потребности излить эту злобу. Не соображая того, что будет делать, бессознательно, быстрым, решительным шагом он подвигался к толпе. И чем ближе он подвигался к ней, тем больше чувствовал Алпатыч, что неблагоразумный поступок его может произвести хорошие результаты. То же чувствовали и мужики толпы, глядя на его быструю и твердую походку и решительное, нахмуренное лицо.
После того как гусары въехали в деревню и Ростов прошел к княжне, в толпе произошло замешательство и раздор. Некоторые мужики стали говорить, что эти приехавшие были русские и как бы они не обиделись тем, что не выпускают барышню. Дрон был того же мнения; но как только он выразил его, так Карп и другие мужики напали на бывшего старосту.
– Ты мир то поедом ел сколько годов? – кричал на него Карп. – Тебе все одно! Ты кубышку выроешь, увезешь, тебе что, разори наши дома али нет?
– Сказано, порядок чтоб был, не езди никто из домов, чтобы ни синь пороха не вывозить, – вот она и вся! – кричал другой.
– Очередь на твоего сына была, а ты небось гладуха своего пожалел, – вдруг быстро заговорил маленький старичок, нападая на Дрона, – а моего Ваньку забрил. Эх, умирать будем!
– То то умирать будем!
– Я от миру не отказчик, – говорил Дрон.
– То то не отказчик, брюхо отрастил!..
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.
– Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.
– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.


Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.