Немецкая оккупация Польши (1939—1945)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Оккупация Польши (1939—1945)»)
Перейти к: навигация, поиск

Оккупация Польши — оккупация территории Польши Третьим рейхом во время Второй мировой войны. Оккупация началась с вторжения на территорию Польши немецких войск 1 сентября 1939 года, а закончилась в 1944 году, когда Красная Армия, после продолжительных боёв, смогла освободить Польшу от нацистской оккупации.

Нацистская Германия проводила политику геноцида, уничтожая мирное население. Со стороны Советского Союза, после освобождения Польши, уничтожались отряды польских партизан (Армия Крайова), которые подчинялись лондонскому правительству в изгнании.

В период оккупации погибло и умерло около 6 миллионов граждан Польши (около 21,4 % от всего населения), большинство из которых составляли евреи[1].





Завоевание территории Польши

31 августа 1939 года Гитлер подписал секретную директиву № 1 «По ведению войны», в которой сообщалось: «На Западе важно, чтобы ответственность за начало военных действий падала полностью на Францию и Англию…»[2]

В полдень 31 августа штурмбаннфюрер СС Альфред Науйокс получил условный приказ совершить нападение на радиостанцию в приграничном городке Глейвиц под видом польских военнослужащих. В эфир было передано обращение на польском языке, на месте оставлены тела убитых заключённых в польской униформе. Той же ночью немецкие новостные службы заявили, что польская армия предприняла ничем не спровоцированное нападение на Третий рейх[3].

Утром 1 сентября 1939 года, выступая в рейхстаге, Гитлер заявил: «Сегодня ночью Польша впервые стреляла по нашей территории, используя регулярную армию. Мы ответим огнём не позже 5.45»

1 сентября 1939 года в 4 часа 45 мин. согласно плану «Вайс», без объявления войны немецкие войска начали наступление на линии фронта протяжённостью около 1600 км — по всей германо-польской границе, а также с территории Моравии и Словакии. Несколько минут спустя учебный линкор «Шлезвиг-Гольштейн» открыл огонь по польской военно-морской базе Вестерплатте в свободном городе Данциг.

В первый же день наступления немецкая авиация уничтожила большую часть польской авиации на аэродромах, создав условия для стремительного продвижения сухопутных войск. После этого немецкая авиация могла быть использована для достижения других намеченных целей. Она сделала невозможным организованное завершение мобилизации польских вооружённых сил и крупные оперативные перемещения по железной дороге, а также серьёзно нарушила управление и связь противника[4].

На третий день польские ВВС прекратили существование. По другим источникам, польское командование сохранило авиацию от первого удара люфтваффе, перебросив её 31 августа на полевые аэродромы. И хотя немецкая авиация завоевала полное господство в воздухе, польские лётчики в ходе войны сбили более 130 самолётов противника[5].

3 сентября 1939 года Великобритания и Франция объявили войну Германии, однако вплоть до 17 сентября боевые действия на западном фронте ограничивались боями местного значения (хотя 7 сентября части 3-й и 4-й французских армий перешли границу Германии в Сааре и заняли несколько деревень, не встретив сопротивления со стороны немецкой армии).

После вступления в войну СССР положение польских войск резко ухудшилось. В новых условиях главная тяжесть сопротивления германским войскам выпадала на Центральный фронт Тадеуша Пискора. 17 — 26 сентября состоялись два сражения под Томашувом-Любельским — самые крупные в сентябрьской кампании после битвы на Бзуре. Армии «Краков» и «Люблин» под общим командованием Тадеуша Пискора и основные силы Северного фронта, преграждавшие путь на Львов, должны были нанести поражение силам 7-го немецкого корпуса в районе Равы-Русской. В ходе ожесточённых боев пробить немецкую оборону так и не удалось, польские войска понесли тяжёлые потери. 20 сентября 1939 года генерал Тадеуш Пискор объявил о капитуляции Центрального фронта.

Очаги сопротивления поляков подавлялись один за другим. 27 сентября пала Варшава, на следующий день — Модлин. 1 октября капитулировала балтийская военно-морская база Хель. 6 октября капитулировал последний очаг организованного польского сопротивления в Коцке.

В период с 1 сентября по 26 октября 1939 года, пока территория Польши находилась под управлением немецкого военного командования, военнослужащие вермахта совершили 311 массовых казней польских военнослужащих и гражданских лиц. В дальнейшем, 27 октября власть на оккупированной территории была передана гражданской германской администрации[6].

Оккупация

После раздела Польши между Германией и Советским Союзом большая часть польской территории отошла Третьему рейху. На этой части проживало большинство этнических поляков. Советскому Союзу отошла территория Западной Украины и Западной Белоруссии, большинство населения которых составляли белорусы на севере и украинцы на юге[7].

Аннексия польской территории в состав Германии

8 октября 1939 года в соответствии с декретом Адольфа Гитлера большая часть Западной Польши, площадь которой составляла около 94 тысяч км², была присоединена к Германии.

26 октября 1939 года аннексированные польские земли были включены в состав двух новых имперских округов:

  • рейхсгау «Западная Пруссия», которое 2 ноября 1939 года в ходе административной реформы было преобразовано в рейхсгау «Данциг — Западная Пруссия»;
  • рейхсгау «Познань» (Reichsgau Posen), которое 29 января 1940 года в ходе административной реформы было преобразовано в рейхсгау «Вартеланд».

На этой территории проживало около 10 млн человек, большинство из которых были поляками. Германское правительство переселило на эти территории около 600 тысяч из Восточной Европы и 400 тысяч из Третьего рейха[8]. По мнению Дюкера, число прибывших на территорию Польши немцев к 1942 году достигла двух миллионов[9].

Создание оккупационной администрации

12 октября 1939 года руководителем управления по делам населения польских оккупированных территорий был назначен Ганс Франк.

27 октября 1939 года оккупированные территории Польши были переданы в управление гражданской оккупационной администрации. 12 декабря 1939 года было создано генерал-губернаторство (нем. Generalgouvernement) со столицей в Кракове, генерал-губернатором остался Ганс Франк.

На территории «генерал-губернаторства» и присоединённых к Германии польских землях была проведена классификация населения на категории с разными правами в соответствии с национальностью и происхождением, началось осуществление «расовой политики». Граждане немецкой национальности («рейхсдойче» и «фольксдойче») имели привилегированное положение, поляки были лишены гражданских прав, а отдельные категории населения (евреи, цыгане, душевнобольные…) подлежали физическому уничтожению. В апреле 1940 года Франк объявил, что Краков должен стать самым расово чистым городом под его управлением[10].

В октябре 1939 года началось создание польской полиции генерал-губернаторства.

9 ноября 1939 года было создано «генеральное управление железных дорог — „Восток“» (Generaldirektion der Ostbahn), на которое были возложены функции управления железными дорогами.

В 1940 году на территории «генерал-губернаторства» были созданы концентрационные лагеря, в которые начали поступать военнопленные союзных армий — французы, норвежцы, бельгийцы, голландцы, а позднее — греки, югославы[11].

20 апреля 1940 года на территории генерал-губернаторства начала действовать организация «Die Volksdeutsche Gemeinschaft», объединявшая этнических немцев.

1 декабря 1940 года была создана полувоенная строительная служба «Baudienst».

После нападения нацистской Германии на СССР 22 июня 1941 года границы генерал-губернаторства вновь изменились: в его состав были включены «дистрикт Галиция» (создан 1 августа 1941 года) и «Округ Белосток».

Оккупационный режим

Немцы последовательно проводили политику, направленную на разобщение и внутреннее размежевание населения, проживавшего на оккупированной территории Польши, разжигание межнациональных конфликтов. Директива Управления расовой политики от 28 ноября 1940 года «Некоторые соображения об обращении с лицами не немецкой национальности на Востоке» содержала предписание: «При обращении с лицами не немецкой национальности на Востоке мы должны проводить политику, заключающуюся в том, чтобы как можно больше выделять отдельные народности, то есть наряду с поляками и евреями выделять украинцев, белорусов, гуралей, лемков и кашубов. А если где-либо можно ещё обнаружить остатки национальностей, то выделять и их… выходцев из таких народностей, особенно небольших по численности, мы будем использовать в качестве служащих полиции и бургомистров… нельзя допускать объединения народностей»[12].

Результаты оккупации

В общей сложности во Второй мировой войне Польша потеряла 21,3 % населения (6 028 тыс. человек убитыми и погибшими, из них 644 тыс. погибли в ходе военных действий, и 5 384 тыс. — в период оккупации), на принудительные работы в Германию были вывезены 2 841,5 тыс. польских граждан[13].

В числе погибших были специалисты высокой квалификации, смерть которых стала тяжёлым ударом для развития Польши: 17 тыс. учителей, около 6 тыс. врачей, инженеры, учёные, представители творческой интеллигенции[14].

В период оккупации на территорию «генерал-губернаторства» из Германии прибыли 700 тыс. немецких колонистов, в собственность которых были переданы 206 тыс. торговых, промышленных и производственных предприятий; лучшие земельные угодья, дома и собственность польских граждан[15]. В частности,

  • немецкому концерну «Герман Геринг» были переданы в собственность угольные шахты в Верхней Силезии, металлургические и другие заводы[16];
  • немецкому концерну ИГ «Фарбениндустри» были переданы в собственность фирмы по производству красителей «Борута», «Воля» и «Винница»[16];
  • немецкому банку «Dresdner Bank» были переданы Коммерческий банк в Кракове, Восточный банк в Познани и расположенные на территории Польши филиалы австрийского Земельного банка[16].

На территории «генерал-губернаторства» было отменено трудовое законодательство и социальные гарантии, установлен 12-часовой рабочий день[17].

Общий ущерб от боевых действий и немецкой оккупации территории Польши за годы войны составил 38 % национального достояния, были разрушены 20 % промышленных предприятий, 60 % учреждений здравоохранения, более 63 % школьных зданий и научных учреждений, свыше 353 тыс. (22 %) крестьянских хозяйств, 30 % личной собственности населения Польши. Треть населения осталась без крова[14], не обрабатывалось 50 % земель сельскохозяйственного назначения, а финансы, транспорт и торговля были приведены в расстройство[18].

Последующие события

10 ноября 1945 года в Польше была создана Главная комиссия по расследованию гитлеровских преступлений в Польше — специальный орган для раскрытия и расследования преступлений, совершенных нацистами на территории Польши на основании уголовно-процессуального законодательства. В её задачи входило: сбор и изучение материалов, касающихся этого рода преступлений; координация работ учреждений родственного характера и сотрудничество с Институтом национальной истории; опубликование материалов и результатов исследований в Польше и за её пределами. Председателем комиссии являлся министр юстиции, директором — профессор Ч. Пилиховский[19].

Судебное рассмотрение дел о нацистских преступниках в Польше осуществляли Верховный Народный трибунал (действовал с 21 июня 1946 г. по 5 августа 1948 г.), специальные уголовные суды и общие суды. В Верховном Народном трибунале были рассмотрены 7 дел о нацистских военных преступниках[20], специальные уголовные суды рассматривали дела о 1803 нацистских преступниках, выдачи которых добилось правительство Польской Народной Республики (при этом, СССР полностью выполнил просьбы правительства Польши о выдаче нацистских преступников, но из американской зоны оккупации Германии выдача была прекращена в ноябре 1947 года, а из британской зоны оккупации Германии — в мае 1948 года[21]).

Напишите отзыв о статье "Немецкая оккупация Польши (1939—1945)"

Примечания

  1. Tadeusz Piotrowski. [books.google.com/?id=A4FlatJCro4C&pg=PA295&lpg=PA295&dq=1939+Soviet+citizenship+Poland Poland’s Holocaust: Ethnic Strife, Collaboration with Occupying Forces and Genocide…]. — McFarland & Company, 1997. — P. 295. — ISBN 0-7864-0371-3.
  2. Нюрнбергский процесс. — Т. 1. — С. 349—350.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4007 дней]
  3. Nazi Conspiracy and Aggression. — 1948. — С. 390-392.
  4. Курт фон Типпельскирх. История Второй мировой войны. — 1998. — P. 38.
  5. Р. Э. Дюпюи, Т. Н. Дюпюи. Всемирная история войн. — P. 93.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4007 дней]
  6. Герд Юбершер. Военная элита Третьего рейха. — Варшава: Беллона, 2004. — С. 41. — ISBN 83-11-09880-8
  7. Jan Tomasz Gross. Revolution from Abroad. — 2005. — С. 4-5. — ISBN 0-691-09603-1.
  8. Piotr Eberhardt. Political Migrations in Poland, 1939–1948. — 2006. — P. 24.
  9. William J. Duiker. World History. — 1997. — P. 794.
  10. [www.krakow-poland.com/a/Krakow-Ghetto,ehc History of the Krakow Ghetto with photographs] (англ.). www.krakow-poland.com. Проверено 3 июня 2012. [www.webcitation.org/6AuT5I8Ej Архивировано из первоисточника 24 сентября 2012].
  11. Н. С. Алексеев. Злодеяния и возмездие: преступления против человечества. — М.: Юридическая литература, 1986. — С. 189.
  12. СС в действии. Документы о преступлениях СС. пер. с нем. — М., СВЕТОТОН, 2000. — С. 530.
  13. Ч. Пилиховский. Давности не подлежит. — Варшава: Интерпресс, 1980. — С. 7.
  14. 1 2 Всемирная история / редколл., отв. ред. А. О. Чубарьян. том 11. — М.: Мысль, 1977. — С. 59.
  15. История Второй Мировой войны 1939—1945 (в 12 томах) / редколл., гл. ред. А. А. Гречко. Т. 10. — М.: Воениздат, 1979. — С. 56.
  16. 1 2 3 История Второй Мировой войны 1939—1945 (в 12 томах) / редколл., гл. ред. А. А. Гречко. Т. 3. — М.: Воениздат, 1974. — С. 277.
  17. Всемирная история / редколл., отв. ред. В. П. Курасов. Т. 10. — М.: Мысль, 1965. — С. 59.
  18. Всемирная история / редколл., отв. ред. В. П. Курасов. Т. 10. — М.: Мысль, 1965. — С. 388.
  19. Н. С. Алексеев. Злодеяния и возмездие: преступления против человечества. — М.: Юридическая литература, 1986. — С. 341.
  20. Н. С. Алексеев. Злодеяния и возмездие: преступления против человечества. — М.: Юридическая литература, 1986. — С. 342.
  21. Ф. Рафаловский. Преследование гитлеровских преступников в Польше в свете норм международного права, а также норм внутреннего права Польши // В сб.: Нюрнберг — всё ещё открытый раздел истории. — Варшава, 1979. — С. 257-258.

Литература и источники

  • Я. Гумковский, К. Лещинский. Польша во время гитлеровской оккупации. — Варшава: Полония, 1961.
  • А. Ф. Носкова. Разорение экономики Польши гитлеровской Германией (1939—1944). — М.: Наука, 1971.

См. также


Отрывок, характеризующий Немецкая оккупация Польши (1939—1945)

Отворив дверь в залу, Пьер увидал Наташу, сидевшую у окна с худым, бледным и злым лицом. Она оглянулась на него, нахмурилась и с выражением холодного достоинства вышла из комнаты.
– Что случилось? – спросил Пьер, входя к Марье Дмитриевне.
– Хорошие дела, – отвечала Марья Дмитриевна: – пятьдесят восемь лет прожила на свете, такого сраму не видала. – И взяв с Пьера честное слово молчать обо всем, что он узнает, Марья Дмитриевна сообщила ему, что Наташа отказала своему жениху без ведома родителей, что причиной этого отказа был Анатоль Курагин, с которым сводила ее жена Пьера, и с которым она хотела бежать в отсутствие своего отца, с тем, чтобы тайно обвенчаться.
Пьер приподняв плечи и разинув рот слушал то, что говорила ему Марья Дмитриевна, не веря своим ушам. Невесте князя Андрея, так сильно любимой, этой прежде милой Наташе Ростовой, променять Болконского на дурака Анатоля, уже женатого (Пьер знал тайну его женитьбы), и так влюбиться в него, чтобы согласиться бежать с ним! – Этого Пьер не мог понять и не мог себе представить.
Милое впечатление Наташи, которую он знал с детства, не могло соединиться в его душе с новым представлением о ее низости, глупости и жестокости. Он вспомнил о своей жене. «Все они одни и те же», сказал он сам себе, думая, что не ему одному достался печальный удел быть связанным с гадкой женщиной. Но ему всё таки до слез жалко было князя Андрея, жалко было его гордости. И чем больше он жалел своего друга, тем с большим презрением и даже отвращением думал об этой Наташе, с таким выражением холодного достоинства сейчас прошедшей мимо него по зале. Он не знал, что душа Наташи была преисполнена отчаяния, стыда, унижения, и что она не виновата была в том, что лицо ее нечаянно выражало спокойное достоинство и строгость.
– Да как обвенчаться! – проговорил Пьер на слова Марьи Дмитриевны. – Он не мог обвенчаться: он женат.
– Час от часу не легче, – проговорила Марья Дмитриевна. – Хорош мальчик! То то мерзавец! А она ждет, второй день ждет. По крайней мере ждать перестанет, надо сказать ей.
Узнав от Пьера подробности женитьбы Анатоля, излив свой гнев на него ругательными словами, Марья Дмитриевна сообщила ему то, для чего она вызвала его. Марья Дмитриевна боялась, чтобы граф или Болконский, который мог всякую минуту приехать, узнав дело, которое она намерена была скрыть от них, не вызвали на дуэль Курагина, и потому просила его приказать от ее имени его шурину уехать из Москвы и не сметь показываться ей на глаза. Пьер обещал ей исполнить ее желание, только теперь поняв опасность, которая угрожала и старому графу, и Николаю, и князю Андрею. Кратко и точно изложив ему свои требования, она выпустила его в гостиную. – Смотри же, граф ничего не знает. Ты делай, как будто ничего не знаешь, – сказала она ему. – А я пойду сказать ей, что ждать нечего! Да оставайся обедать, коли хочешь, – крикнула Марья Дмитриевна Пьеру.
Пьер встретил старого графа. Он был смущен и расстроен. В это утро Наташа сказала ему, что она отказала Болконскому.
– Беда, беда, mon cher, – говорил он Пьеру, – беда с этими девками без матери; уж я так тужу, что приехал. Я с вами откровенен буду. Слышали, отказала жениху, ни у кого не спросивши ничего. Оно, положим, я никогда этому браку очень не радовался. Положим, он хороший человек, но что ж, против воли отца счастья бы не было, и Наташа без женихов не останется. Да всё таки долго уже так продолжалось, да и как же это без отца, без матери, такой шаг! А теперь больна, и Бог знает, что! Плохо, граф, плохо с дочерьми без матери… – Пьер видел, что граф был очень расстроен, старался перевести разговор на другой предмет, но граф опять возвращался к своему горю.
Соня с встревоженным лицом вошла в гостиную.
– Наташа не совсем здорова; она в своей комнате и желала бы вас видеть. Марья Дмитриевна у нее и просит вас тоже.
– Да ведь вы очень дружны с Болконским, верно что нибудь передать хочет, – сказал граф. – Ах, Боже мой, Боже мой! Как всё хорошо было! – И взявшись за редкие виски седых волос, граф вышел из комнаты.
Марья Дмитриевна объявила Наташе о том, что Анатоль был женат. Наташа не хотела верить ей и требовала подтверждения этого от самого Пьера. Соня сообщила это Пьеру в то время, как она через коридор провожала его в комнату Наташи.
Наташа, бледная, строгая сидела подле Марьи Дмитриевны и от самой двери встретила Пьера лихорадочно блестящим, вопросительным взглядом. Она не улыбнулась, не кивнула ему головой, она только упорно смотрела на него, и взгляд ее спрашивал его только про то: друг ли он или такой же враг, как и все другие, по отношению к Анатолю. Сам по себе Пьер очевидно не существовал для нее.
– Он всё знает, – сказала Марья Дмитриевна, указывая на Пьера и обращаясь к Наташе. – Он пускай тебе скажет, правду ли я говорила.
Наташа, как подстреленный, загнанный зверь смотрит на приближающихся собак и охотников, смотрела то на того, то на другого.
– Наталья Ильинична, – начал Пьер, опустив глаза и испытывая чувство жалости к ней и отвращения к той операции, которую он должен был делать, – правда это или не правда, это для вас должно быть всё равно, потому что…
– Так это не правда, что он женат!
– Нет, это правда.
– Он женат был и давно? – спросила она, – честное слово?
Пьер дал ей честное слово.
– Он здесь еще? – спросила она быстро.
– Да, я его сейчас видел.
Она очевидно была не в силах говорить и делала руками знаки, чтобы оставили ее.


Пьер не остался обедать, а тотчас же вышел из комнаты и уехал. Он поехал отыскивать по городу Анатоля Курагина, при мысли о котором теперь вся кровь у него приливала к сердцу и он испытывал затруднение переводить дыхание. На горах, у цыган, у Comoneno – его не было. Пьер поехал в клуб.
В клубе всё шло своим обыкновенным порядком: гости, съехавшиеся обедать, сидели группами и здоровались с Пьером и говорили о городских новостях. Лакей, поздоровавшись с ним, доложил ему, зная его знакомство и привычки, что место ему оставлено в маленькой столовой, что князь Михаил Захарыч в библиотеке, а Павел Тимофеич не приезжали еще. Один из знакомых Пьера между разговором о погоде спросил у него, слышал ли он о похищении Курагиным Ростовой, про которое говорят в городе, правда ли это? Пьер, засмеявшись, сказал, что это вздор, потому что он сейчас только от Ростовых. Он спрашивал у всех про Анатоля; ему сказал один, что не приезжал еще, другой, что он будет обедать нынче. Пьеру странно было смотреть на эту спокойную, равнодушную толпу людей, не знавшую того, что делалось у него в душе. Он прошелся по зале, дождался пока все съехались, и не дождавшись Анатоля, не стал обедать и поехал домой.
Анатоль, которого он искал, в этот день обедал у Долохова и совещался с ним о том, как поправить испорченное дело. Ему казалось необходимо увидаться с Ростовой. Вечером он поехал к сестре, чтобы переговорить с ней о средствах устроить это свидание. Когда Пьер, тщетно объездив всю Москву, вернулся домой, камердинер доложил ему, что князь Анатоль Васильич у графини. Гостиная графини была полна гостей.
Пьер не здороваясь с женою, которую он не видал после приезда (она больше чем когда нибудь ненавистна была ему в эту минуту), вошел в гостиную и увидав Анатоля подошел к нему.
– Ah, Pierre, – сказала графиня, подходя к мужу. – Ты не знаешь в каком положении наш Анатоль… – Она остановилась, увидав в опущенной низко голове мужа, в его блестящих глазах, в его решительной походке то страшное выражение бешенства и силы, которое она знала и испытала на себе после дуэли с Долоховым.
– Где вы – там разврат, зло, – сказал Пьер жене. – Анатоль, пойдемте, мне надо поговорить с вами, – сказал он по французски.
Анатоль оглянулся на сестру и покорно встал, готовый следовать за Пьером.
Пьер, взяв его за руку, дернул к себе и пошел из комнаты.
– Si vous vous permettez dans mon salon, [Если вы позволите себе в моей гостиной,] – шопотом проговорила Элен; но Пьер, не отвечая ей вышел из комнаты.
Анатоль шел за ним обычной, молодцоватой походкой. Но на лице его было заметно беспокойство.
Войдя в свой кабинет, Пьер затворил дверь и обратился к Анатолю, не глядя на него.
– Вы обещали графине Ростовой жениться на ней и хотели увезти ее?
– Мой милый, – отвечал Анатоль по французски (как и шел весь разговор), я не считаю себя обязанным отвечать на допросы, делаемые в таком тоне.
Лицо Пьера, и прежде бледное, исказилось бешенством. Он схватил своей большой рукой Анатоля за воротник мундира и стал трясти из стороны в сторону до тех пор, пока лицо Анатоля не приняло достаточное выражение испуга.
– Когда я говорю, что мне надо говорить с вами… – повторял Пьер.
– Ну что, это глупо. А? – сказал Анатоль, ощупывая оторванную с сукном пуговицу воротника.
– Вы негодяй и мерзавец, и не знаю, что меня воздерживает от удовольствия разможжить вам голову вот этим, – говорил Пьер, – выражаясь так искусственно потому, что он говорил по французски. Он взял в руку тяжелое пресспапье и угрожающе поднял и тотчас же торопливо положил его на место.
– Обещали вы ей жениться?
– Я, я, я не думал; впрочем я никогда не обещался, потому что…
Пьер перебил его. – Есть у вас письма ее? Есть у вас письма? – повторял Пьер, подвигаясь к Анатолю.
Анатоль взглянул на него и тотчас же, засунув руку в карман, достал бумажник.
Пьер взял подаваемое ему письмо и оттолкнув стоявший на дороге стол повалился на диван.
– Je ne serai pas violent, ne craignez rien, [Не бойтесь, я насилия не употреблю,] – сказал Пьер, отвечая на испуганный жест Анатоля. – Письма – раз, – сказал Пьер, как будто повторяя урок для самого себя. – Второе, – после минутного молчания продолжал он, опять вставая и начиная ходить, – вы завтра должны уехать из Москвы.
– Но как же я могу…
– Третье, – не слушая его, продолжал Пьер, – вы никогда ни слова не должны говорить о том, что было между вами и графиней. Этого, я знаю, я не могу запретить вам, но ежели в вас есть искра совести… – Пьер несколько раз молча прошел по комнате. Анатоль сидел у стола и нахмурившись кусал себе губы.
– Вы не можете не понять наконец, что кроме вашего удовольствия есть счастье, спокойствие других людей, что вы губите целую жизнь из того, что вам хочется веселиться. Забавляйтесь с женщинами подобными моей супруге – с этими вы в своем праве, они знают, чего вы хотите от них. Они вооружены против вас тем же опытом разврата; но обещать девушке жениться на ней… обмануть, украсть… Как вы не понимаете, что это так же подло, как прибить старика или ребенка!…
Пьер замолчал и взглянул на Анатоля уже не гневным, но вопросительным взглядом.
– Этого я не знаю. А? – сказал Анатоль, ободряясь по мере того, как Пьер преодолевал свой гнев. – Этого я не знаю и знать не хочу, – сказал он, не глядя на Пьера и с легким дрожанием нижней челюсти, – но вы сказали мне такие слова: подло и тому подобное, которые я comme un homme d'honneur [как честный человек] никому не позволю.
Пьер с удивлением посмотрел на него, не в силах понять, чего ему было нужно.
– Хотя это и было с глазу на глаз, – продолжал Анатоль, – но я не могу…
– Что ж, вам нужно удовлетворение? – насмешливо сказал Пьер.
– По крайней мере вы можете взять назад свои слова. А? Ежели вы хотите, чтоб я исполнил ваши желанья. А?
– Беру, беру назад, – проговорил Пьер и прошу вас извинить меня. Пьер взглянул невольно на оторванную пуговицу. – И денег, ежели вам нужно на дорогу. – Анатоль улыбнулся.
Это выражение робкой и подлой улыбки, знакомой ему по жене, взорвало Пьера.
– О, подлая, бессердечная порода! – проговорил он и вышел из комнаты.
На другой день Анатоль уехал в Петербург.


Пьер поехал к Марье Дмитриевне, чтобы сообщить об исполнении ее желанья – об изгнании Курагина из Москвы. Весь дом был в страхе и волнении. Наташа была очень больна, и, как Марья Дмитриевна под секретом сказала ему, она в ту же ночь, как ей было объявлено, что Анатоль женат, отравилась мышьяком, который она тихонько достала. Проглотив его немного, она так испугалась, что разбудила Соню и объявила ей то, что она сделала. Во время были приняты нужные меры против яда, и теперь она была вне опасности; но всё таки слаба так, что нельзя было думать везти ее в деревню и послано было за графиней. Пьер видел растерянного графа и заплаканную Соню, но не мог видеть Наташи.
Пьер в этот день обедал в клубе и со всех сторон слышал разговоры о попытке похищения Ростовой и с упорством опровергал эти разговоры, уверяя всех, что больше ничего не было, как только то, что его шурин сделал предложение Ростовой и получил отказ. Пьеру казалось, что на его обязанности лежит скрыть всё дело и восстановить репутацию Ростовой.
Он со страхом ожидал возвращения князя Андрея и каждый день заезжал наведываться о нем к старому князю.
Князь Николай Андреич знал через m lle Bourienne все слухи, ходившие по городу, и прочел ту записку к княжне Марье, в которой Наташа отказывала своему жениху. Он казался веселее обыкновенного и с большим нетерпением ожидал сына.
Чрез несколько дней после отъезда Анатоля, Пьер получил записку от князя Андрея, извещавшего его о своем приезде и просившего Пьера заехать к нему.
Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и передала князю m lle Вourienne) и услышал от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи.
Князь Андрей приехал вечером накануне. Пьер приехал к нему на другое утро. Пьер ожидал найти князя Андрея почти в том же положении, в котором была и Наташа, и потому он был удивлен, когда, войдя в гостиную, услыхал из кабинета громкий голос князя Андрея, оживленно говорившего что то о какой то петербургской интриге. Старый князь и другой чей то голос изредка перебивали его. Княжна Марья вышла навстречу к Пьеру. Она вздохнула, указывая глазами на дверь, где был князь Андрей, видимо желая выразить свое сочувствие к его горю; но Пьер видел по лицу княжны Марьи, что она была рада и тому, что случилось, и тому, как ее брат принял известие об измене невесты.
– Он сказал, что ожидал этого, – сказала она. – Я знаю, что гордость его не позволит ему выразить своего чувства, но всё таки лучше, гораздо лучше он перенес это, чем я ожидала. Видно, так должно было быть…
– Но неужели совершенно всё кончено? – сказал Пьер.