Оклахома!
| Оклахома! | |
| Oklahoma! | |
 Хью Джекман в роли Кёрли Маклейна на обложке DVD-диска с постановкой мюзикла на сцене Королевского национального театра в Лондоне (1998). | |
| Жанр | |
|---|---|
| Основан на | |
| Автор |
Линн Риггс (оригинал), |
| Композитор | |
| Компания | |
| Страна | |
| Год |
1943 |
«Оклахо́ма!» (англ. Oklahoma!) — первый мюзикл, созданный композитором Ричардом Роджерсом и либреттистом Оскаром Хаммерстайном. Его действие происходит в 1906 году на территории Оклахома, недалеко от города Клермора. Тогда на так называемой индейской территории создавался новый штат Оклахома. В основе пьесы лежит идея дружбы и сотрудничества между разными группами населения штата: между её исконными обитателями — ковбоями-скотоводами и пришельцами из соседнего штата Миссури — фермерами-земледельцами. В центре сюжета — любовная история между ковбоем Кёрли Маклейном и молодой девушкой Лори Уильямс, работающей на собственной ферме.
Сюжет
Кёрли Маклейн приходит («Oh, What a Beautiful Mornin'» — «О, что за день благодатный») к своей возлюбленной Лори, чтобы пригласить её вечером на танцы. На танцах должен состоятся благотворительный аукцион, на котором кавалеры будут биться за корзины с едой, приготовленной дамами. Молодые люди шутят друг на другом («The Surrey With The Fringe On Top» — «Шарабанчик с золотой бахромой»), затем начинают ругаться и, в конце концов, Лори отказывает Кёрли, а вместо этого решает идти с Джадом, работником своей тёти, тёмным и загадочным человеком с мрачным прошлым. В глубине души Лори боится Джада, но соглашается пойти с ним на танцы, чтобы разозлить Кёрли. Тем временем из Канзас-Сити возвращается ковбой Уилл Паркер («Kansas City» — «Канзас-Сити»). Уилл мечтает жениться на Эдо Энни, однако, отец Энни согласен на брак лишь при условии, что у Уилла будет 50 долларов. Тому удалось раздобыть деньги в Канзас-Сити, но он безрассудно потратил их на подарки для Эдо Энни, поэтому снова получает отказ от отца невесты. Неверная Эдо Энни в отсутствие Уилла проводила много времени с персидским торговцем Али Хакимом. Она не умеет отказывать мужчинам («I Cain’t Say No» — «Я не могу сказать — нет!») и считает, что любит обоих — и Али Хакима, и Уилла. Отец застаёт девушку в объятиях торговца и под дулом пистолета заставляет Али Хакима согласиться взять Эдо Энни в жёны («It’s a Scandal! It’s a Outrage!» — «Это свинство! Это подлость!»).
Джад за месяцы работы на ферме у Лори скопил большую сумму, достаточную, чтобы выкупить корзину девушки и вынудить её провести с ним весь вечер. Кёрли намерен отвоевать Лори. Он продаёт седло, лошадь и даже свой пистолет. Кёрли более не может быть ковбоем и вынужден отныне зарабатывать на жизнь фермерством. Ему удаётся перебить ставку Джада и выиграть корзину Лори. Али Хаким, наслаждающийся холостой жизнью и не собирающийся заводить семью, одалживает Уиллу 50 долларов, чтобы тот мог жениться на Эдо Энни. Джад признаётся Лори в своих чувствах и, получив отказ, начинает ей угрожать. Лори прогоняет Джада с фермы. Тот уходит, обещая отомстить. Испуганную Лори успокаивает Кёрли и предлагает ей руку и сердце. Лори, разобравшаяся в своих чувствах, принимает предложение («People Will Say We’re In Love» — «Скажут, что мы влюблены»). На свадьбе молодых людей («Oklahoma!») появляется пьяный Джад и нападает на Кёрли с ножом, но, в конечном итоге, сам падает на свой нож и погибает.
Значение и популярность
«Оклахома!» может претендовать на звание первого мюзикла в современном понимании слова. Вокальные композиции и танцевальные номера впервые были объединены в полноценную историю, в основе которой лежал серьёзный драматический сценарий[1], написанный по пьесе Линна Риггса (англ. Lynn Riggs) «Зеленеют сирени» 1931 года. До этого в музыкальных комедиях песни являлись вставными номерами, имеющими мало отношения к сюжету[2].
Мюзикл был впервые поставлен Р. Мамуляном 11 марта 1943 года в театре Шуберта (Shubert Theatre) в Нью-Хейвене, где он шёл под названием «Поехали!» (Away We Go!). Неделю спустя он был показан в Бостоне. К премьере спектакля на Бродвее, которая состоялась 31 марта 1943 года, авторы изменили название постановки. Теперь она называлась «Оклахома!». Спектакль приобрёл огромную популярность, выдержав более 2 тысяч постановок. За последующие годы он также неоднократно ставился во многих театрах, в том числе международных, и был экранизирован в качестве одноимённого фильма (1955) режиссёра Фреда Циннемана. «Оклахому!», чаще других произведений, избирают для постановки в школьных театрах США[3]. Песня «Оклахома» из мюзикла стала официальным гимном штата Оклахома[4].
В ролях
Курсивом выделен первоначальный состав актёров.
| Персонаж | Описание | Знаменитые исполнители |
|---|---|---|
| Кёрли Маклейн / англ. Curly McLain |
Ковбой, влюблённый в Лори | Альфред Дрейк,[5] Джеймс Мельтон, Говард Нил, Гордон Макрей, Хью Джекман,[6] Патрик Уилсон, Лоуренс Гитард, Джон Коттер |
| Лори Уильямс / англ. Laurey Williams |
Племянница тёти Элли, независимая молодая девушка | Джоан Робертс,[5] Эвелин Викоф, Кристин Андреас, Лейла Бенн Харрис, Шелли Уинтерс |
| Джад / англ. Jud Fry |
Нанятый тётей Элли работник на ферме | Говард Да Сильва, Шулер Хенсли, Альфред Молина |
| Тётя Элли / англ. Aunt Eller |
Всеми уважаемая старая женщина, хозяйка фермы, тётя Лори | Бетти Гард, Мэри Уикс, Андреа Мартин, Патти Дьюк, Морин Липмэн, Лоуиза Плоурайд |
| Эдо Энни Карнс / англ. Ado Annie Carnes |
Постоянно влюбляющаяся молодая женщина | Селеста Холм, Шелли Уинтерс, Кристина Эберсол, Джессика Беверс |
| Уилл Паркер / англ. Will Parker |
Ковбой, жених Эдо Энни | Ли Диксон, Гарри Гренер |
| Эндрю Карнс / англ. Andrew Carnes |
Выборный судья, суровый отец Эдо Энни | Ральф Риггс |
| Али Хаким / англ. Ali Hakim |
Бродячий персидский торговец | Джозеф Бюлофф, Питер Поликарпов, Аасиф Мандви |
Напишите отзыв о статье "Оклахома!"
Примечания
- ↑ The Cambridge Companion to the Musical, William A. Everett and Paul R. Laird eds., Chapter by Thomas L. Riis with Ann Sears and William A. Everett, Cambridge University Press, 2002, ISBN 0-521-79189-8, p. 137
- ↑ [www.musicals.ru/index.php?item=126 Мировые мюзиклы: Oklahoma! (Оклахома!)]. Мюзиклы.Ру. Проверено 15 ноября 2009. [www.webcitation.org/66pYmwQh4 Архивировано из первоисточника 11 апреля 2012].
- ↑ Zoglin, Richard. [www.time.com/time/arts/article/0,8599,1807032,00.html Bye Bye, Birdie. Hello, Rent] (англ.). Time (15 мая 2008 года). Проверено 15 ноября 2009. [www.webcitation.org/66pYoVbe7 Архивировано из первоисточника 11 апреля 2012].
- ↑ [www.oscn.net/applications/OCISWeb/DeliverDocument.asp?CiteID=73389 25 O.S. § 94.1, Official State Song].
- ↑ 1 2 [www.pbs.org/wnet/broadway/stars/drake_a.html Broadway: The American Musical. Stars Over Broadway. Alfred Drake] (англ.). Excerpted from the ENCYCLOPEDIA OF POPULAR MUSIC, edited by Colin Larkin. © 2004 MUZE UK Ltd.. PBS. Проверено 15 ноября 2009. [www.webcitation.org/66pYovSTG Архивировано из первоисточника 11 апреля 2012].
- ↑ [www.shulerhensley.com/perfect_oklahoma!.htm London Welcomes a Perfect Oklahoma!] (англ.). Vol 6 Issue 1, Fall 1998. Rodgers & Hammerstein Organization (1998). Проверено 15 ноября 2009. [www.webcitation.org/66pYpcujA Архивировано из первоисточника 11 апреля 2012].
Литература
- Michael Kantor, Laurence Maslon. Broadway: The American Musical. New York: Bullfinch Press, 2004. ISBN 0-8212-2905-2
- Ричард Роджерс. Оклахома: музыкальная комедия в двух действиях, шести картинах. Переложение для пения с фортепиано. Русский текст С.Болотина и Т.Сикорской. Вступительная статья — С.Болотин. Москва: Музгиз, 1960.
Ссылки
- [www.ibdb.com/show.asp?id=6697 Oklahoma!] (англ.) в энциклопедии Internet Broadway Database
- [www.pbs.org/wnet/gperf/episodes/rodgers-hammersteins-oklahoma/introduction/113/ Rodgers & Hammerstein’s «Oklahoma!» Introduction] (англ.). PBS. [www.webcitation.org/66pYq91Bt Архивировано из первоисточника 11 апреля 2012].
Отрывок, характеризующий Оклахома!
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
