Окно в Европу (кинофестиваль)
Поделись знанием:
В числе всех мыслей и голосов в этом огромном, беспокойном, блестящем и гордом мире князь Андрей видел следующие, более резкие, подразделения направлений и партий.
Первая партия была: Пфуль и его последователи, теоретики войны, верящие в то, что есть наука войны и что в этой науке есть свои неизменные законы, законы облического движения, обхода и т. п. Пфуль и последователи его требовали отступления в глубь страны, отступления по точным законам, предписанным мнимой теорией войны, и во всяком отступлении от этой теории видели только варварство, необразованность или злонамеренность. К этой партии принадлежали немецкие принцы, Вольцоген, Винцингероде и другие, преимущественно немцы.
Вторая партия была противуположная первой. Как и всегда бывает, при одной крайности были представители другой крайности. Люди этой партии были те, которые еще с Вильны требовали наступления в Польшу и свободы от всяких вперед составленных планов. Кроме того, что представители этой партии были представители смелых действий, они вместе с тем и были представителями национальности, вследствие чего становились еще одностороннее в споре. Эти были русские: Багратион, начинавший возвышаться Ермолов и другие. В это время была распространена известная шутка Ермолова, будто бы просившего государя об одной милости – производства его в немцы. Люди этой партии говорили, вспоминая Суворова, что надо не думать, не накалывать иголками карту, а драться, бить неприятеля, не впускать его в Россию и не давать унывать войску.
К третьей партии, к которой более всего имел доверия государь, принадлежали придворные делатели сделок между обоими направлениями. Люди этой партии, большей частью не военные и к которой принадлежал Аракчеев, думали и говорили, что говорят обыкновенно люди, не имеющие убеждений, но желающие казаться за таковых. Они говорили, что, без сомнения, война, особенно с таким гением, как Бонапарте (его опять называли Бонапарте), требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, что говорят противники Пфуля, и к тому, что говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее. Люди этой партии настояли на том, чтобы, удержав Дрисский лагерь по плану Пфуля, изменить движения других армий. Хотя этим образом действий не достигалась ни та, ни другая цель, но людям этой партии казалось так лучше.
Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»
Воззрение это, сильно распространенное в высших сферах армии, находило себе поддержку и в Петербурге, и в канцлере Румянцеве, по другим государственным причинам стоявшем тоже за мир.
Пятые были приверженцы Барклая де Толли, не столько как человека, сколько как военного министра и главнокомандующего. Они говорили: «Какой он ни есть (всегда так начинали), но он честный, дельный человек, и лучше его нет. Дайте ему настоящую власть, потому что война не может идти успешно без единства начальствования, и он покажет то, что он может сделать, как он показал себя в Финляндии. Ежели армия наша устроена и сильна и отступила до Дриссы, не понесши никаких поражений, то мы обязаны этим только Барклаю. Ежели теперь заменят Барклая Бенигсеном, то все погибнет, потому что Бенигсен уже показал свою неспособность в 1807 году», – говорили люди этой партии.
Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, – говорили они, – тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807 м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, – и таковой есть только один Бенигсен».
Седьмые – были лица, которые всегда есть, в особенности при молодых государях, и которых особенно много было при императоре Александре, – лица генералов и флигель адъютантов, страстно преданные государю не как императору, но как человека обожающие его искренно и бескорыстно, как его обожал Ростов в 1805 м году, и видящие в нем не только все добродетели, но и все качества человеческие. Эти лица хотя и восхищались скромностью государя, отказывавшегося от командования войсками, но осуждали эту излишнюю скромность и желали только одного и настаивали на том, чтобы обожаемый государь, оставив излишнее недоверие к себе, объявил открыто, что он становится во главе войска, составил бы при себе штаб квартиру главнокомандующего и, советуясь, где нужно, с опытными теоретиками и практиками, сам бы вел свои войска, которых одно это довело бы до высшего состояния воодушевления.
Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1 му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.
Все люди этой партии ловили рубли, кресты, чины и в этом ловлении следили только за направлением флюгера царской милости, и только что замечали, что флюгер обратился в одну сторону, как все это трутневое население армии начинало дуть в ту же сторону, так что государю тем труднее было повернуть его в другую. Среди неопределенности положения, при угрожающей, серьезной опасности, придававшей всему особенно тревожный характер, среди этого вихря интриг, самолюбий, столкновений различных воззрений и чувств, при разноплеменности всех этих лиц, эта восьмая, самая большая партия людей, нанятых личными интересами, придавала большую запутанность и смутность общему делу. Какой бы ни поднимался вопрос, а уж рой этих трутней, не оттрубив еще над прежней темой, перелетал на новую и своим жужжанием заглушал и затемнял искренние, спорящие голоса.
Из всех этих партий, в то самое время, как князь Андрей приехал к армии, собралась еще одна, девятая партия, начинавшая поднимать свой голос. Это была партия людей старых, разумных, государственно опытных и умевших, не разделяя ни одного из противоречащих мнений, отвлеченно посмотреть на все, что делалось при штабе главной квартиры, и обдумать средства к выходу из этой неопределенности, нерешительности, запутанности и слабости.
Люди этой партии говорили и думали, что все дурное происходит преимущественно от присутствия государя с военным двором при армии; что в армию перенесена та неопределенная, условная и колеблющаяся шаткость отношений, которая удобна при дворе, но вредна в армии; что государю нужно царствовать, а не управлять войском; что единственный выход из этого положения есть отъезд государя с его двором из армии; что одно присутствие государя парализует пятьдесят тысяч войска, нужных для обеспечения его личной безопасности; что самый плохой, но независимый главнокомандующий будет лучше самого лучшего, но связанного присутствием и властью государя.
В то самое время как князь Андрей жил без дела при Дриссе, Шишков, государственный секретарь, бывший одним из главных представителей этой партии, написал государю письмо, которое согласились подписать Балашев и Аракчеев. В письме этом, пользуясь данным ему от государя позволением рассуждать об общем ходе дел, он почтительно и под предлогом необходимости для государя воодушевить к войне народ в столице, предлагал государю оставить войско.
Одушевление государем народа и воззвание к нему для защиты отечества – то самое (насколько оно произведено было личным присутствием государя в Москве) одушевление народа, которое было главной причиной торжества России, было представлено государю и принято им как предлог для оставления армии.
Х
Письмо это еще не было подано государю, когда Барклай за обедом передал Болконскому, что государю лично угодно видеть князя Андрея, для того чтобы расспросить его о Турции, и что князь Андрей имеет явиться в квартиру Бенигсена в шесть часов вечера.
В этот же день в квартире государя было получено известие о новом движении Наполеона, могущем быть опасным для армии, – известие, впоследствии оказавшееся несправедливым. И в это же утро полковник Мишо, объезжая с государем дрисские укрепления, доказывал государю, что укрепленный лагерь этот, устроенный Пфулем и считавшийся до сих пор chef d'?uvr'ом тактики, долженствующим погубить Наполеона, – что лагерь этот есть бессмыслица и погибель русской армии.
Князь Андрей приехал в квартиру генерала Бенигсена, занимавшего небольшой помещичий дом на самом берегу реки. Ни Бенигсена, ни государя не было там, но Чернышев, флигель адъютант государя, принял Болконского и объявил ему, что государь поехал с генералом Бенигсеном и с маркизом Паулучи другой раз в нынешний день для объезда укреплений Дрисского лагеря, в удобности которого начинали сильно сомневаться.
Чернышев сидел с книгой французского романа у окна первой комнаты. Комната эта, вероятно, была прежде залой; в ней еще стоял орган, на который навалены были какие то ковры, и в одном углу стояла складная кровать адъютанта Бенигсена. Этот адъютант был тут. Он, видно, замученный пирушкой или делом, сидел на свернутой постеле и дремал. Из залы вели две двери: одна прямо в бывшую гостиную, другая направо в кабинет. Из первой двери слышались голоса разговаривающих по немецки и изредка по французски. Там, в бывшей гостиной, были собраны, по желанию государя, не военный совет (государь любил неопределенность), но некоторые лица, которых мнение о предстоящих затруднениях он желал знать. Это не был военный совет, но как бы совет избранных для уяснения некоторых вопросов лично для государя. На этот полусовет были приглашены: шведский генерал Армфельд, генерал адъютант Вольцоген, Винцингероде, которого Наполеон называл беглым французским подданным, Мишо, Толь, вовсе не военный человек – граф Штейн и, наконец, сам Пфуль, который, как слышал князь Андрей, был la cheville ouvriere [основою] всего дела. Князь Андрей имел случай хорошо рассмотреть его, так как Пфуль вскоре после него приехал и прошел в гостиную, остановившись на минуту поговорить с Чернышевым.
Пфуль с первого взгляда, в своем русском генеральском дурно сшитом мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805 м году; но он был типичнее всех их. Такого немца теоретика, соединявшего в себе все, что было в тех немцах, еще никогда не видал князь Андрей.
Пфуль был невысок ростом, очень худ, но ширококост, грубого, здорового сложения, с широким тазом и костлявыми лопатками. Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными глазами. Волоса его спереди у висков, очевидно, торопливо были приглажены щеткой, сзади наивно торчали кисточками. Он, беспокойно и сердито оглядываясь, вошел в комнату, как будто он всего боялся в большой комнате, куда он вошел. Он, неловким движением придерживая шпагу, обратился к Чернышеву, спрашивая по немецки, где государь. Ему, видно, как можно скорее хотелось пройти комнаты, окончить поклоны и приветствия и сесть за дело перед картой, где он чувствовал себя на месте. Он поспешно кивал головой на слова Чернышева и иронически улыбался, слушая его слова о том, что государь осматривает укрепления, которые он, сам Пфуль, заложил по своей теории. Он что то басисто и круто, как говорят самоуверенные немцы, проворчал про себя: Dummkopf… или: zu Grunde die ganze Geschichte… или: s'wird was gescheites d'raus werden… [глупости… к черту все дело… (нем.) ] Князь Андрей не расслышал и хотел пройти, но Чернышев познакомил князя Андрея с Пфулем, заметив, что князь Андрей приехал из Турции, где так счастливо кончена война. Пфуль чуть взглянул не столько на князя Андрея, сколько через него, и проговорил смеясь: «Da muss ein schoner taktischcr Krieg gewesen sein». [«То то, должно быть, правильно тактическая была война.» (нем.) ] – И, засмеявшись презрительно, прошел в комнату, из которой слышались голоса.
Видно, Пфуль, уже всегда готовый на ироническое раздражение, нынче был особенно возбужден тем, что осмелились без него осматривать его лагерь и судить о нем. Князь Андрей по одному короткому этому свиданию с Пфулем благодаря своим аустерлицким воспоминаниям составил себе ясную характеристику этого человека. Пфуль был один из тех безнадежно, неизменно, до мученичества самоуверенных людей, которыми только бывают немцы, и именно потому, что только немцы бывают самоуверенными на основании отвлеченной идеи – науки, то есть мнимого знания совершенной истины. Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично, как умом, так и телом, непреодолимо обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего в мире государства, и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает как англичанин, несомненно хорошо. Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что нибудь. Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина. Таков, очевидно, был Пфуль. У него была наука – теория облического движения, выведенная им из истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей военной истории, казалось ему бессмыслицей, варварством, безобразным столкновением, в котором с обеих сторон было сделано столько ошибок, что войны эти не могли быть названы войнами: они не подходили под теорию и не могли служить предметом науки.
В 1806 м году Пфуль был одним из составителей плана войны, кончившейся Иеной и Ауерштетом; но в исходе этой войны он не видел ни малейшего доказательства неправильности своей теории. Напротив, сделанные отступления от его теории, по его понятиям, были единственной причиной всей неудачи, и он с свойственной ему радостной иронией говорил: «Ich sagte ja, daji die ganze Geschichte zum Teufel gehen wird». [Ведь я же говорил, что все дело пойдет к черту (нем.) ] Пфуль был один из тех теоретиков, которые так любят свою теорию, что забывают цель теории – приложение ее к практике; он в любви к теории ненавидел всякую практику и знать ее не хотел. Он даже радовался неуспеху, потому что неуспех, происходивший от отступления в практике от теории, доказывал ему только справедливость его теории.
Он сказал несколько слов с князем Андреем и Чернышевым о настоящей войне с выражением человека, который знает вперед, что все будет скверно и что даже не недоволен этим. Торчавшие на затылке непричесанные кисточки волос и торопливо прилизанные височки особенно красноречиво подтверждали это.
Он прошел в другую комнату, и оттуда тотчас же послышались басистые и ворчливые звуки его голоса.
Не успел князь Андрей проводить глазами Пфуля, как в комнату поспешно вошел граф Бенигсен и, кивнув головой Болконскому, не останавливаясь, прошел в кабинет, отдавая какие то приказания своему адъютанту. Государь ехал за ним, и Бенигсен поспешил вперед, чтобы приготовить кое что и успеть встретить государя. Чернышев и князь Андрей вышли на крыльцо. Государь с усталым видом слезал с лошади. Маркиз Паулучи что то говорил государю. Государь, склонив голову налево, с недовольным видом слушал Паулучи, говорившего с особенным жаром. Государь тронулся вперед, видимо, желая окончить разговор, но раскрасневшийся, взволнованный итальянец, забывая приличия, шел за ним, продолжая говорить:
– Quant a celui qui a conseille ce camp, le camp de Drissa, [Что же касается того, кто присоветовал Дрисский лагерь,] – говорил Паулучи, в то время как государь, входя на ступеньки и заметив князя Андрея, вглядывался в незнакомое ему лицо.
– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d'autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему:
– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал:
– Что же меня спрашивать? Генерал Армфельд предложил прекрасную позицию с открытым тылом. Или атаку von diesem italienischen Herrn, sehr schon! [этого итальянского господина, очень хорошо! (нем.) ] Или отступление. Auch gut. [Тоже хорошо (нем.) ] Что ж меня спрашивать? – сказал он. – Ведь вы сами знаете все лучше меня. – Но когда Волконский, нахмурившись, сказал, что он спрашивает его мнение от имени государя, то Пфуль встал и, вдруг одушевившись, начал говорить:
– Все испортили, все спутали, все хотели знать лучше меня, а теперь пришли ко мне: как поправить? Нечего поправлять. Надо исполнять все в точности по основаниям, изложенным мною, – говорил он, стуча костлявыми пальцами по столу. – В чем затруднение? Вздор, Kinder spiel. [детские игрушки (нем.) ] – Он подошел к карте и стал быстро говорить, тыкая сухим пальцем по карте и доказывая, что никакая случайность не может изменить целесообразности Дрисского лагеря, что все предвидено и что ежели неприятель действительно пойдет в обход, то неприятель должен быть неминуемо уничтожен.
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена:
– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“
Так думал князь Андрей, слушая толки, и очнулся только тогда, когда Паулучи позвал его и все уже расходились.
На другой день на смотру государь спросил у князя Андрея, где он желает служить, и князь Андрей навеки потерял себя в придворном мире, не попросив остаться при особе государя, а попросив позволения служить в армии.
Ростов перед открытием кампании получил письмо от родителей, в котором, кратко извещая его о болезни Наташи и о разрыве с князем Андреем (разрыв этот объясняли ему отказом Наташи), они опять просили его выйти в отставку и приехать домой. Николай, получив это письмо, и не попытался проситься в отпуск или отставку, а написал родителям, что очень жалеет о болезни и разрыве Наташи с ее женихом и что он сделает все возможное для того, чтобы исполнить их желание. Соне он писал отдельно.
«Обожаемый друг души моей, – писал он. – Ничто, кроме чести, не могло бы удержать меня от возвращения в деревню. Но теперь, перед открытием кампании, я бы счел себя бесчестным не только перед всеми товарищами, но и перед самим собою, ежели бы я предпочел свое счастие своему долгу и любви к отечеству. Но это последняя разлука. Верь, что тотчас после войны, ежели я буду жив и все любим тобою, я брошу все и прилечу к тебе, чтобы прижать тебя уже навсегда к моей пламенной груди».
Действительно, только открытие кампании задержало Ростова и помешало ему приехать – как он обещал – и жениться на Соне. Отрадненская осень с охотой и зима со святками и с любовью Сони открыли ему перспективу тихих дворянских радостей и спокойствия, которых он не знал прежде и которые теперь манили его к себе. «Славная жена, дети, добрая стая гончих, лихие десять – двенадцать свор борзых, хозяйство, соседи, служба по выборам! – думал он. Но теперь была кампания, и надо было оставаться в полку. А так как это надо было, то Николай Ростов, по своему характеру, был доволен и той жизнью, которую он вел в полку, и сумел сделать себе эту жизнь приятною.
Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.
В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.
В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
| Фестиваль российского кино «Окно в Европу» | |
 | |
| Основная информация | |
|---|---|
| Годы проведения |
с 1993 — по наст. время |
| Страна | |
| Город | |
| Учредители |
Русско-Европейская киноассоциация (РЕКА) |
| Тематика |
игровое, документальное и анимационное кино |
| [www.okno-filmfest.ru/ Официальный сайт фестиваля] | |
«Окно в Европу» — ежегодный российский национальный фестиваль игровых (полнометражных), документальных и анимационных фильмов, проходящий в городе Выборге Ленинградской области с 1993 года (с 1997 года — во второй декаде августа).
История фестиваля
В 1993 году по коллективному решению кинорежиссёров Саввы Кулиша, Марлена Хуциева, композитора Микаэла Таривердиева, режиссёра-документального кино Владимира Коновалова, продюсеров Геворга Нерсисяна и Андрея Симонова в городе Выборге организуется кинематографический форум для тех, кто в этот экономически сложный период продолжает снимать кино. «Кинорынок-Фестиваль» (первоначальное определение статуса мероприятия) проходит согласование и одобрение в Госкино. Гостиница «Дружба» и кинотеатр «Выборг» становятся центрами проведения фестиваля. Со следующего года зарождается традиция массового совместного шествия гостей фестиваля и выборжан — от гостиницы до кинотеатра.
Одна из публикаций о IV фестивале (1996 год), называвшаяся «Фестиваль простился с детством», символизировала выход смотра на новый уровень. Президент фестиваля Савва Кулиш комментировал[1]:
Сегодня и организаторы, и зрители ощутили, что фестиваль обрёл почву под ногами, надёжную прописку… Выборг — город кинематографический, здесь замечательные натурные площадки. Теперь здесь отмечается наградами, получает поддержку всё лучшее, что снимается в России…
В 1998 году зарождается ещё одна традиция: открывается Аллея славы кинофестиваля, на которой первыми отпечатки своих ладоней оставляют Станислав Ростоцкий, Вячеслав Тихонов, Анатолий Ромашин, Георгий Жжёнов и Алексей Петренко. Начиная с фестиваля 1999 года вводится номинация, названная «Выборгский счет». В голосовании в ней участвует как профессиональное жюри из числа участников и гостей фестиваля, так и зрители. В 2006 году по завершении конкурсной программы заседание жюри проходит в открытом режиме. Каждый участник высказывает свою точку зрения по поводу прошедшей программы и общего положения дел в российском кино.
Регламент фестиваля
Согласно действующему регламенту учредителями фестиваля являются Русско-Европейская киноассоциация (РЕКА), Министерство культуры РФ и Правительство Ленинградской области. Возглавляют подготовку и проведение форума Президент, Генеральный продюсер и Генеральный директор Фестиваля. Кроме Панорамы новых российских фильмов и различных ретроспектив, в рамках основной программы проводятся следующие конкурсы:
- игровых полнометражных фильмов (10-15 кинокартин, 7-9 членов жюри присуждают Приз «За лучший игровой фильм» и Специальные призы)
- неигровых полнометражных и короткометражных фильмов (3-4 члена жюри присуждают Приз «За лучший неигровой фильм» и Специальный приз).
- анимационных полнометражных и короткометражных фильмов (3-4 члена жюри присуждают Приз «За лучший анимационный фильм» и Специальный приз).
- «Выборгский счет», куда включаются все фильмы игрового конкурса фестиваля, а также фильмы, отмеченные наградами других киносмотров России, прошедших в период между прошлым и настоящим фестивалями. Подведение итогов осуществляется под руководством Попечительского совета по итогам конкурса с вручением приза «Золотая ладья».
Предусмотрено вручение Дипломов («Особые упоминания жюри»), Приза имени Саввы Кулиша по решению Президентского совета РЕКА, Приза имени Станислава и Андрея Ростоцких по решению Президентского совета РЕКА, Приза Гильдии киноведов и кинокритиков России по итогам всех конкурсных программ Фестиваля, особый Приз по итогам всех конкурсных программ Фестиваля по специальному решению Президента фестиваля.
Призёры фестиваля
1993—2000 годы
2001 год
| Год | Номинация | Фильм | Лауреат |
|---|---|---|---|
| 2001 | Гран-при конкурса игрового кино | Телец | А. Сокуров |
| Приз за лучшую мужскую роль | Телец | Л. Мозговой | |
| Специальный приз жюри конкурса за музыкальное решение | Апрель | К. Мурзенко | |
| Гран-при конкурса неигрового кино | Больше, чем футбол | В. Коновалов | |
| Гран-при конкурса анимационного кино | Евстифейка-волк | Е. Ужинова О. Ужинов | |
| Диплом кинофестиваля | Механическая сюита | Д. Месхиев | |
| Диплом кинофестиваля | 101-й километр | Л. Марягин | |
| «Выборгский счёт» | Приходи на меня посмотреть | М. Агранович О. Янковский |
2002 год
| Год | Номинация | Фильм | Лауреат |
|---|---|---|---|
| 2002 | Гран-при фестиваля, Главный приз конкурса игрового кино | Кукушка | А. Рогожкин |
| Приз за режиссуру | Чеховские мотивы | К. Муратова | |
| Приз за лучшую мужскую роль | Дневник камикадзе | Ю. Кузнецов | |
| Специальный приз жюри за сценарий | Копейка | В. Сорокин И. Дыховичный | |
| Специальный приз жюри за дебют | В движении | Ф. Янковский | |
| Главный приз конкурса неигрового кино | Извините, что живу... | А. Погребной | |
| Специальный приз жюри конкурса анимационного кино | Однажды | О. Потапова | |
| «Выборгский счёт» | Кукушка | А. Рогожкин | |
| «Выборгский счёт» | Звезда | Н. Лебедев | |
| «Выборгский счёт» | Война | А. Балабанов |
2003 год
| Год | Номинация | Фильм | Лауреат |
|---|---|---|---|
| 2003 | Главный приз конкурса игрового кино и Приз за лучшую режиссуру |
Прогулка | А. Учитель |
| Специальный приз жюри «За дебют» | Коктебель | А. Попогребский Б. Хлебников | |
| Специальный приз жюри «За дебют» | Бумер | Пётр Буслов | |
| Приз за лучшую женскую роль | Прогулка | И. Пегова | |
| Приз за лучшую мужскую роль | Трио | А. Панин | |
| Главный приз конкурса неигрового кино | Тише! | В. Косаковский | |
| Диплом жюри «За исследование мира художника и его искусства в документальном кино» |
Вася | А. Загданский | |
| Главный приз конкурса анимационного кино | Божество (мультфильм) | К. Бронзит | |
| «Выборгский счёт» (8,965 балла) | Небо. Самолёт. Девушка | В. Сторожева | |
| «Выборгский счёт» (8,782 балла) | А поутру они проснулись | С. Никоненко | |
| «Выборгский счёт» (8,744 балла) | Бедный, бедный Павел | В. Мельников |
2004 год
Фильмом открытия XII фестиваля стала работа Ренаты Литвиновой «Богиня: как я полюбила». Всего представлено около 60 картин, в том числе 13 игровых. Жюри игрового конкурса возглавил Алексей Учитель, конкурс документального кино — Сергей Мирошниченко, анимационный — Михаил Алдашин. Отмечены юбилеи: 75-летие Ролана Быкова (не столь давно ушедшему режиссёру заложена плита памяти на аллее славы), 20-летие выхода в свет картины Тенгиза Абуладзе «Покаяние».
| Год | Номинация | Фильм | Лауреат |
|---|---|---|---|
| 2004 | Главный приз конкурса игрового кино | Время жатвы | М. Разбежкина |
| Второй приз конкурса игрового кино | Русское | А. Велединский | |
| Приз за лучшую мужскую роль | Папа | В. Машков | |
| Приз за лучшую женскую роль | Ночь светла | И. Купченко | |
| Специальный приз жюри конкурса игрового кино за операторскую работу | Время жатвы | И. Уральская | |
| Приз за лучший неигровой фильм | Падение Икара | Ю. Шиллер | |
| Приз за лучший анимационный фильм | Ветер вдоль берега | И. Максимов | |
| «Выборгский счёт» | Водитель для Веры | П. Чухрай | |
| «Выборгский счёт» | Свои | Д. Месхиев | |
| «Выборгский счёт» | Папа | В. Машков |
2005 год
В конкурсную программу конкурса игрового кино XIII фестиваля «Окно в Европу» вошли 14 фильмов. Жюри этого соревнования возглавил Сергей Овчаров, неигрового кино — Владимир Герчиков, анимационного — Вадим Жук. Фестиваль «Окно в Европу» отметил 110-летие кинематографа, 30-летие фильма Ильи Авербаха «Чужие письма».
| Год | Номинация | Фильм | Лауреат |
|---|---|---|---|
| 2005 | Главный приз «Большая золотая ладья» в конкурсе «Выборгский счёт» | Не хлебом единым | С. Говорухин |
| «Золотая ладья» — Спецприз жюри за лучший игровой фильм | Коля — перекати поле |
Н. Досталь | |
| «Серебряная ладья» — Приз жюри за сценарий | Апокриф: музыка для Петра и Павла |
Ю. Арабов | |
| «Серебряная ладья» — Приз жюри кинооператору | Танцуют все | В. Гурчин | |
| «Серебряная ладья» — Приз жюри актёрскому ансамблю | Итальянец | ||
| «Золотая ладья» — Спецприз жюри за лучший неигровой фильм | Еврейское счастье | А. Гутман | |
| «Золотая ладья» — Спецприз жюри за лучший анимационный фильм | Кот и лиса | К. Бронзит | |
| Приз Фонда Андрея Тарковского (актёру) | На Верхней Масловке | Е. Миронов | |
| Приз фестиваля «Окно в Европу» композитору за вклад в отечественный кинематограф |
Л. Десятников |
2006 год
В разных программах показано более 60 фильмов. Председатель конкурса игрового кино Илья Гутман. На XIV фестивале впервые по завершении программы проходит «Открытое заседание жюри»: каждый член судейской коллегии публично высказывает свою точку зрения по поводу фестивальной программы. Празднование юбилеев: 40-летие картины Станислава Говорухина «Вертикаль», 50-летие фильма Григория Чухрая «Сорок первый», 30-летие фильма «Восхождение» Ларисы Шепитько. Ещё одна особенность — появление на фестивале целой обоймы работ молодых режиссёров. Проходит российско-финский семинар кинодокументалистов: просмотр и обсуждение новых финских и российских фильмов, круглый стол российских и финских документалистов: «Россия — Финляндия: Шаг навстречу».
| Год | Номинация | Фильм | Лауреат |
|---|---|---|---|
| 2006 | Главный приз «Большая золотая ладья» в конкурсе «Выборгский счёт» |
Мне не больно | А. Балабанов |
| II место — Приз «Серебряная ладья» | Граффити | И. Апасян | |
| III место — Приз «Серебряная ладья» | Питер FM | О. Бычкова | |
| Приз «Золотая ладья» за лучший игровой фильм | 977 | Н. Хомерики | |
| Приз «Серебряная ладья» за режиссуру | Кружение в пределах кольцевой | Р. Салахутдинов | |
| Приз «Серебряная ладья» за режиссуру | Нелегал | Б. Фрумин Ю. Лебедев | |
| Приз «Золотая ладья» за лучший неигровой фильм | Блокада | С. Лозница | |
| Приз «Золотая ладья» за лучший анимационный фильм | Колыбельные мира | Е. Скворцова |
2007 год
Программа XV фестиваля состояла из более чем 80 картин. Председатель жюри конкурса игрового кино — Кирилл Разлогов отметил: «программа была неровная, но она неровная на любом кинофестивале. И я согласен с теми, кто говорит, если в год выходит пять — шесть картин, которые можно восприять серьезно, это хороший год»[2].
Отмечалось несколько юбилейных дат: 100 лет со дня рождения актрисы и педагога Тамары Макаровой; 85 лет со дня рождения режиссёра Станислава Ростоцкого (был в течение нескольких лет одним из руководителей фестиваля); 20-летие фильма «Гардемарины, вперед!», 15-летие фильма Петра Тодоровского «Анкор, ещё анкор!».
| Год | Номинация | Фильм | Лауреат |
|---|---|---|---|
| 2007 | Главный приз «Большая золотая ладья» в конкурсе «Выборгский счёт» и Главный приз «Золотая ладья» в конкурсе игрового кино |
Русская игра | П. Чухрай |
| Главный приз «Большая золотая ладья» в конкурсе «Выборгский счёт» | Артистка | С. Говорухин | |
| Главный приз «Большая золотая ладья» в конкурсе «Выборгский счёт» | Ванечка | Е. Николаева | |
| Специальный приз жюри «Серебряная ладья» за лучший дебют | Слушая тишину | А. Касаткин | |
| Главный приз «Золотая ладья» в конкурсе неигрового кино | Яптик-Хэсе | Э. Бартенев | |
| Главный приз «Золотая ладья» в конкурсе анимационного кино | Моя любовь (мультфильм) | А. Петров |
2008 год
В конкурсных показах приняли участие 35 игровых фильмов (председатель жюри Вера Сторожева, 21 анимационная лента (Эдуард Назаров) и 30 неигровых (Владимир Коновалов), более 18 тысяч зрителей посетило просмотры. Рядом с главным фестивальным кинотеатром «Выборг Палас» установлен шатёр, где размещается цифровой кинотеатр. Благодаря этому программа неигрового кино увеличивается почти в два раза.
| Год | Номинация | Фильм | Лауреат |
|---|---|---|---|
| 2008 | Главный приз «Большая золотая ладья» в конкурсе «Выборгский счёт» | Пассажирка Плюс один |
С. Говорухин О. Бычкова |
| Главный приз «Большая золотая ладья» в конкурсе «Выборгский счёт» 3 место | Улыбка Бога, или Чисто одесская история |
В. Алеников | |
| Главный приз «Золотая ладья» в конкурсе игрового кино | Каменная башка | Ф. Янковский | |
| Специальный приз жюри «Серебряная ладья» за операторскую работу | Виват, Анна! | А. Мукасей | |
| Специальный приз жюри «Серебряная ладья» за дебют | Голубка | С. Ольденбург-Свинцов | |
| Главный приз «Золотая ладья» в конкурсе неигрового кино | Небоземля | С. Карандашов А. Куприн | |
| Главный приз «Золотая ладья» в конкурсе анимационного кино | Мальчик (мультфильм) | Д. Геллер |
2009 год
Сроки фестиваля сократились на три дня (по утверждению журналистов — из-за экономического кризиса)[3], но программа при этом не стала менее насыщенной: конкурсные и внеконкурсные показы, творческие встречи, презентации. Одним из важных событий XVII фестиваля стала киноакция памяти Виктора Цоя «Последний герой. Двадцать лет спустя». Всего было представлено более 40 работ российских кинематографистов.
| Год | Номинация | Фильм | Лауреат |
|---|---|---|---|
| 2009 | Главный приз «Золотая ладья» | Полторы комнаты, или Сентиментальное путешествие на родину |
А. Хржановский |
| Специальный приз жюри «Серебряная ладья» | Метеоидиот | Н. Джорджадзе | |
| Специальный приз жюри «Серебряная ладья» за лучшее исполнение женской роли |
Полторы комнаты, или Сентиментальное путешествие на родину |
А. Фрейндлих | |
| Специальный приз жюри «Серебряная ладья» за лучшее исполнение мужской роли |
Кошечка | М. Ефремов | |
| Главный приз «Золотая ладья» в конкурсе неигрового кино | Вдвоём | П. Костомаров | |
| Главный приз «Золотая ладья» в конкурсе анимационного кино | Солдатская песня (мультфильм) | Е. Чернова | |
| «Золотая ладья» — 1 место в программе «Выборгский счёт» | Видримасгор, или история моего космоса |
Я. Поляруш | |
| «Золотая ладья» — 2 место в программе «Выборгский счёт» | Одна война | В. Глаголева | |
| «Золотая ладья» — 3 место в программе «Выборгский счёт» | Какраки | И. Демичев |
2010 год
В основном конкурсе игрового кино участвовали 11 картин, в том числе «Кочегар» Алексея Балабанова, «В стиле Jazz» Станислава Говорухина, «Детям до 16…» Андрея Кавуна и другие работы. Жюри возглавлял режиссёр Андрей Хржановский. Торжественное закрытие фестиваля, которое как обычно проходило в старинном выборгском замке, преподнесла публике немало сюрпризов. Фильм «Неадекватные люди» 26-летнего дебютанта Романа Каримова привёл в восторг и зрителей и профессиональное жюри.
| Год | Номинация | Фильм | Лауреат |
|---|---|---|---|
| 2010 | Гран-при за дебют | Неадекватные люди | Р. Каримов |
| Специальный приз жюри за режиссуру | Детям до 16… | А. Кавун | |
| Специальный приз жюри за лучшую женскую роль | Детям до 16… | А. Старшенбаум | |
| Приз за лучший неигровой фильм | Мой друг — доктор Лиза | Т. Шахвердиев | |
| Приз за лучший анимационный фильм | Поездка к морю | Н. Бисярина | |
| «Золотая ладья» — 1 место в программе «Выборгский счёт» | В стиле Jazz | С. Говорухин | |
| «Золотая ладья» — 2 место в программе «Выборгский счёт» | Неадекватные люди | Р. Каримов | |
| «Золотая ладья» — 3 место в программе «Выборгский счёт» | Тридцать седьмой роман | Г. Гярдушян |
2011 год
Девиз XIX фестиваля — «Российское кино. Прогноз на завтра». Всего в конкурсной программе игрового кино, жюри которой возглавлял Михаил Агранович, участвовали 14 фильмов, включая «Борис Годунов» Владимира Мирзоева и «Земля людей» Сергея Говорухина. На фестивале отмечено несколько юбилеев: 70-летие режиссёра Романа Балаяна, 25-летие фильма «Плюмбум, или Опасная игра».
Главный приз фестиваля впервые был вручен не фильму, а актёру. Пётр Зайченко получил его с формулировкой «За выдающееся актёрское мастерство» в двух конкурсных фильмах «Сибирь. Монамур» (режиссёр Слава Росс) и «Дом» (режссёр Олег Погодин).
За наработанный опыт и престиж «Российская газета» назвала фестиваль неофициальным, открытым чемпионатом России по кино[4].
| Год | Номинация | Фильм | Лауреат |
|---|---|---|---|
| 2011 | Главный приз: За выдающееся актёрское мастерство | «Сибирь. Монамур» «Дом» |
П. Зайченко |
| Специальный приз жюри: За смелость и гуманизм | 4 дня в мае | Ахим фон Боррис | |
| Специальный приз жюри за режиссуру | Сибирь. Монамур | С. Росс | |
| Специальный приз жюри: За владение кинематографическими профессиями | Дом | О. Погодин | |
| Приз за лучший неигровой фильм | Ждем, надеемся, не верим… | М. Павлов | |
| Специальный приз жюри | Я забуду этот день | А. Рудницкая | |
| Диплом: За лучший дебют | Тихий океан | А. Шишова | |
| Приз за лучший анимационный фильм | Подарок | М. Дворянкин | |
| Специальный приз жюри | Домашний романс | И. Литманович | |
| Диплом: За мастерство и лаконичность художественных средств | Шатало | А. Дёмин | |
| Диплом: За блистательный дебют | Ещё раз! | Е.Овчинникова и др. | |
| «Золотая ладья» — 1 место в программе «Выборгский счёт» | Два дня | А. Смирнова | |
| «Золотая ладья» — 2 место в программе «Выборгский счёт» | Пять невест | К. Оганесян | |
| «Золотая ладья» — 3 место в программе «Выборгский счёт» | 4 дня в мае | Ахим фон Боррис | |
| Приз президента фестиваля | Жила-была одна баба | А. Смирнов | |
| Приз им. Станислава и Андрея Ростоцких | Дом ветра | П. Кутепова | |
| Приз им. Саввы Кулиша | Зодчие города Солнца | М. Якубсон | |
| Приз Гильдии киноведов и кинокритиков России | Бездельники | А. Зайцев | |
| Диплом Гильдии киноведов и кинокритиков России | Ждем, надеемся, не верим… | М. Павлов | |
| Приз Союза журналистов: За лучший сценарий | Сибирь. Монамур | С. Росс |
2012 год
Юбилейный ХХ кинофестиваль открыл глава Выборгского района Геннадий Орлов, зачитав приветствие президента РФ Владимира Путина, отметившего творческие традиции и созидательную атмосферу выборгского кинофестиваля. Геннадий Орлов добавил, что за двадцать лет кинофестиваль изменил город и его жителей, выработав у них пристрастие к качественному кино. Жюри конкурса игрового кино «Осенние премьеры» возглавлял режиссёр Роман Балаян, жюри конкурса неигрового кино — писатель Юрий Поляков, жюри конкурса анимационного кино — режиссёр Олег Ужинов. Фильм открытия фестиваля — «Орда» режиссёра Андрея Прошкина[5]. Фильм закрытия — «Любовь с акцентом» режиссёра Резо Гигинеишвили. На фестивале отмечались 60-летние юбилеи Карена Шахназарова и Владимира Хотиненко, картины которых («Сны» и «Макаров») разделили Главный приз на первом фестивале в 1993 году.
| Год | Номинация | Фильм | Лауреат |
|---|---|---|---|
| 2012 | Главный приз конкурса игрового кино — за юмор и жанровую дерзость | Шопинг-тур | Михаил Брашинский |
| Главный приз конкурса игрового кино — за гуманизм и верность традициям | Все ушли | Георгий Параджанов | |
| Специальный приз жюри за лучшую женскую роль | Шопинг-тур | Т. Колганова | |
| Специальный приз жюри за лучшую операторскую работу | Все ушли | Сергей Мачильский | |
| Диплом: за оригинальность музыкального решения | Доктор | Владимир Панков | |
| Диплом: за лучшую женскую роль второго плана | Всё просто | Агния Кузнецова | |
| Главный приз конкурса неигрового кино | Кино кончилось | И. Васильева | |
| Специальный приз жюри конкурса неигрового кино — за талантливый и позитивный взгляд на Россию | Россия. Позитив | А. Джазоян, А. Еритсян | |
| Диплом: за мужественную попытку спасти невиновного человека | На мне крови нет | Светлана Стасенко | |
| Диплом: за правду жизни | Лёша | Елена Демидова | |
| Главный приз конкурса анимационного кино | Заснеженный всадник | Алексей Туркус | |
| Специальный приз конкурса анимационного кино — за создание пленительной атмосферы китайской сказки | Я видел, как мыши кота хоронили | Дмитрий Геллер | |
| Диплом: за черно-белый юмор шахтерской байки и жизнеутверждающее начало творческого пути | Умба-умба | Константин Бриллиантов | |
| Диплом: за изобретательное использование чая в создании живописной истории об индийском муравье | Чинти | Наталья Мирзоян | |
| «Золотая ладья» — 1 место в программе «Выборгский счёт» | Соловей-разбойник | Егор Баранов | |
| «Золотая ладья» — 2 место в программе «Выборгский счёт» | Поклонница | Виталий Мельников | |
| «Золотая ладья» — 3 место в программе «Выборгский счёт» | Я буду рядом | Павел Руминов | |
| Приз президента фестиваля | Поклонница | Виталий Мельников | |
| Приз имени Станислава и Андрея Ростоцких | Доктор | В.Панков | |
| Приз им. Саввы Кулиша — за яркий и талантливый дебют | Всё просто | Софья Карпунина | |
| Приз им. Саввы Кулиша — за творческий поиск | Энтропия | Мария Сааккян | |
| Приз Гильдии киноведов и кинокритиков России | Шопинг-тур | М. Брашинский | |
| Приз Союза журналистов: За лучший сценарий | Всё просто | Софья Карпунина, Клим Шипенко |
2013 год
Председатель жюри программы «Осенние премьеры» — Сергей Шакуров (члены жюри: Лев Аннинский, Ксения Кутепова, Сабина Еремеева и Андрей Кавун). Председатель жюри конкурса неигрового кино — писатель и телеведущий Андрей Максимов, анимационного кино — режиссёр Наталья Дабижа. В рамках ХХI кинофестиваля отмечалось 75-летие президента фестиваля «Окно в Европу» Армена Медведева, представившего фильм открытия фестиваля «Дед 005» (режиссёры Мгер Мкртчян, Аркадий Григорян), сопродюсером которого он является[6]. В программе «Юбилеи» отмечалось 25-летие фильма «Город Зеро» режиссёра Карена Шахназарова. Фильм закрытия фестиваля — «Дубровский» (режиссёр Александр Вартанов) с Данилой Козловским в главной роли[7].
| Год | Номинация | Фильм | Лауреат |
|---|---|---|---|
| 2013 | Главный приз конкурса игрового кино | Она | Лариса Садилова |
| Специальный приз жюри «За современный стиль киномышления» | Собачий рай | Александр Адабашьян | |
| Специальный приз жюри «За лучший дебют» | Деливеранс | Сергей Кузнецов | |
| Специальный приз жюри «За лучшую актёрскую работу» | Зимний путь | Евгений Ткачук | |
| Диплом: За лучшую операторскую работу | Шахта | Сергей Ермаков | |
| Главный приз конкурса неигрового кино | Разновесие | Мария Пономарёва | |
| Специальный приз жюри конкурса неигрового кино — За нетрафаретный взгляд и мастерство в раскрытии исторической темы | Москва-Берлин. Завтра война | Юрий Кузовков | |
| Диплом: За раскрытие человеческой судьбы на фоне чрезвычайных ситуаций | Чрезвычайные будни | Андрей Титов | |
| Диплом: За тонкую настройку высоких энергий времени | Очаг | Вениамин Тронин | |
| Главный приз конкурса анимационного кино | Подарки черного ворона | Степан Бирюков | |
| Специальный приз жюри | Снежинка | Наталья Чернышёва | |
| Диплом: Ещё раз за любовь! | О любви | Мария Спепанова | |
| Диплом: За творческую смелость в раскрытии музыкальной темы | Джордж Гершвин. История семьи Гершвинов, рассказанная Изей Шмулевичем | Ирина Марголина | |
| Диплом: За уникальное чувство юмора | Алдар и серый волк | Рим Шарафутдинов | |
| Приз «Золотая ладья» (присуждается по итогам голосования зрителей, участников и гостей фестиваля) — 1 место в конкурсе «Выборгский счёт» | Московские сумерки | Алёна Званцова | |
| Приз «Золотая ладья» — 2 место в конкурсе «Выборгский счёт» | Географ глобус пропил | Александр Велединский | |
| Приз «Золотая ладья» — 2 место в конкурсе «Выборгский счёт»[8] | Weekend | Станислав Говорухин | |
| Приз президента фестиваля | Киностудия «Ленфильм» | ||
| Приз им. Станислава и Андрея Ростоцких | Лыах (Мотылёк) | Вячеслав Семёнов, Наталья Габышева | |
| Приз им. Саввы Кулиша | Обида | Анна Буданова | |
| Приз Гильдии киноведов и кинокритиков России | Зимний путь | Сергей Тарамаев, Любовь Львова | |
| Приз Международной конфедерации журналистских союзов: За сценарий | Московские сумерки | Алёна Званцова | |
| Главный приз конкурса короткометражного кино «Окно в Интернет» | Black light | Олег Толстошеев | |
| Диплом | Конечная остановка | Арсений Гончуков |
2014 год
Председатель жюри программы «Осенние премьеры» — продюсер Игорь Толстунов[9] (члены жюри: режиссёр Лариса Садилова, актёры Агриппина Стеклова и Кирилл Пирогов, кинокритик Юрий Богомолов). Председатель жюри конкурса неигрового кино — режиссёр и сценарист Виктор Лисакович (члены жюри: режиссёр Людмила Станукинас, кинокритик и тележурналист Сергей Шолохов). Председатель жюри конкурса анимационного кино — поэт Юрий Энтин (члены жюри: актриса Ирина Муравьева и режиссёр Елизавета Скворцова). В этом году впервые программу фильмов, которые созданы в копродукции России и других стран, «Игровое кино. Копродукция» оценивает профессиональное жюри, в состав которого вошли режиссёр и продюсер Александр Атанесян (председатель), кинокритик Ольга Шервуд и блогер Андрей Русанов[10].
Фильмом открытия ХХII кинофестиваля стала лента «Однажды» режиссёра Рената Давлетьярова, президента гильдии кинопродюсеров России[11]. В первый день фестиваля в рамках программы «Игровое кино. Копродукция» Жерар Депардье представил ленту «Виктор» совместного российского и французского производства режиссёра Филиппа Мартинеса[12][13]. Фильм закрытия фестиваля — «Две женщины» Веры Глаголевой по пьесе И. С. Тургенева «Месяц в деревне» с Рэйфом Файнсом в одной из главных ролей.
| Год | Номинация | Фильм | Лауреат |
|---|---|---|---|
| 2014 | Главный приз конкурса игрового кино | Сын | Арсений Гончуков |
| Специальный приз жюри «За актуальное прочтение классики» | На дне | Владимир Котт | |
| Специальный приз жюри «За верность жанру» | Мама дарагая! | Ярослав Чеважевский | |
| Специальный приз жюри «За дебют» | Пациенты | Элла Омельченко | |
| Диплом: За актёрский ансамбль | Зимы не будет | Илья Демичев | |
| Диплом: За пронзительный лиризм атмосферы, сопутствующей сокровенным переживаниям героя на пороге взрослого мира | Дар | Сергей Карандашов | |
| Главный приз конкурса неигрового кино | Кровь | Алина Рудницкая | |
| Специальный приз жюри конкурса неигрового кино — за создание образа уникального современника, покорителя ветхих стихий — воды, огня, воздуха, земли, духовного подвижника, обладающего непостижимой силой | Триста лет одиночества | Константин Одегов | |
| Диплом: за артистическую находчивость в непростых положениях и добрый юмор | Великие реки Сибири. Бирюса | Павел Фаттахутдинов | |
| Диплом: За внимание к простому человеку | Корыто, лыжи, велосипед | Иван Твердовский | |
| Диплом: За за создание человеческой симфонии о Великой победе | Чистая победа. Битва за Севастополь | Валерий Тимощенко | |
| Главный приз конкурса анимационного кино | Мужчина встречает женщину | Дмитрий Геллер | |
| Специальный приз жюри | Мой личный лось | Леонид Шмельков | |
| Диплом: за блестящее воплощение авторского замысла сценариста Константина Бронзита | Мы не можем жить без космоса | Константин Бронзит | |
| Диплом: За красоту изобразительного решения | Белосинее безмолвие | Владимир Зуйков | |
| «Золотая ладья» — 1 место в программе «Выборгский счёт» | Мама дарагая! | Ярослав Чеважевский | |
| «Золотая ладья» — 2 место в программе «Выборгский счёт» | Дедушка моей мечты | Александр Стриженов | |
| «Золотая ладья» — 3 место в программе «Выборгский счёт» | 9 девять дней и одно утро | Вера Сторожева | |
| Приз президента фестиваля | Михаил Калик | ||
| Приз им. Станислава и Андрея Ростоцких | Выборг. История одного города | Алла Васильева | |
| Приз им. Саввы Кулиша: За оригинальность драматургических решений. | Пациенты | Дмитрий Лемешев | |
| Приз Гильдии киноведов и кинокритиков России | Пациенты | Элла Омельченко | |
| Приз Медиаконгресса «Содружество журналистов»: За сценарий | 9 дней и одно утро | Вера Сторожева | |
| Приз русско-европейской киноассоциации | Всероссийскому Государственному Университету Кинематографии им. Герасимова | ||
| Программа «Игровое кино. Копродукция» | Спасибо, папа | Грачья Кешишян |
2015 год
| Год | Номинация | Фильм | Лауреат |
|---|---|---|---|
| 2015 | Главный приз конкурса игрового кино — за безупречное мастерство, за достоинство и честность | Училка, реж. Алексей Петрухин | Ирина Купченко |
| Специальный приз жюри «за лучший сценарий» | Побег из Москвабада | Юсуп Разыков | |
| Специальный приз жюри «за лучший дебют» | Вакантна жизнь шеф-повара | Рустам Ильясов | |
| Специальный приз жюри «за виртуозное владение жанром» | Норвег | Роза Хайруллина | |
| Главный приз конкурса неигрового кино | Последний рыцарь империи | Сергей Дебижев | |
| Специальный приз жюри конкурса неигрового кино — За искусство кино! | Камчатка — лекарство от ненависти | Юлия Миронова | |
| Диплом: За свет! | Христя | Александр Брынцев | |
| Диплом: за редкий жанр в документальном кино — комедию… | Надежда. Вокруг да около | Марина Чувайлова | |
| Главный приз конкурса анимационного кино | Волк Вася | Екатерина Соколова | |
| Специальный приз жюри — за конструктивистскую нежность и светлый взгляд на горести эпохи | Андрей Хижина и его горе | Алексей Дёмин | |
| Диплом: за веру в бессмертие фольклорного духа и исполнение девичьих грез | Купава | Оксана Черкасова | |
| Диплом: за безупречную пык-пык-пычность стиля и содержания | Пык-пык-пык | Дмитрий Высоцкий | |
| Диплом: за романтический идеализм и отвагу | Корабли прошлых лет | Георгий Богуславский | |
| «Золотая ладья» — 1 место в программе «Выборгский счёт» | Училка | Алексей Петрухин | |
| «Золотая ладья» — 2 место в программе «Выборгский счёт» | Норвег | Алёна Званцова | |
| «Золотая ладья» — 3 место в программе «Выборгский счёт» | Развод по собственному желанию | Илья Северов | |
| Приз президента фестиваля — В знак признательности Мастеру | Александр Прошкин | ||
| Приз им. Станислава и Андрея Ростоцких — За верность | Пётр и Мира Тодоровские | ||
| Приз им. Саввы Кулиша | Охрана, реж. Александр Прошкин | Мария Коровина | |
| Диплом им. Саввы Кулиша: «За творческий поиск» | Мальчики и девочки «Доктора Живаго» | Олеся Фокина | |
| Диплом Гильдии киноведов и кинокритиков России | Побег из Москвабада | Дарья Полторацкая | |
| Приз Медиаконгресса «Содружество журналистов»: За сценарий | Норвег | Алёна Званцова | |
| Приз русско-европейской киноассоциации и Оргкомитета XXIII фестиваля российского кино «Окно в Европу» | Сухой. Выбор цели | Михаил Роговой | |
| Программа «Игровое кино. Копродукция» | Брат Дэян | Бакур Бакурадзе | |
| Главный приз конкурса «Окно в Интернет» по результатам зрительского голосования | Юнона | Родион Бельков |
2016 год
Жюри игрового конкурса возглавил кинорежиссёр Сергей Урсуляк. В состав жюри вошли кинооператор Дмитрий Долинин, актёры Агния Кузнецова и Евгений Ткачук, кинокритик Леонид Павлючик и режиссёр Арсений Гончуков. В жюри документального конкурса вошли кинорежиссёры Карен Геворкян (председатель), Наталья Гугуева и Алексей Тельнов. В жюри анимационного конкурса вошли режиссёры Алексей Дёмин (председатель), Светлана Филиппова и Алексей Лебедев.
Открывал фестиваль фильм «Жили-были мы» режиссёра Анны Чернаковой, сценарий к которому написал Александр Адабашьян. Он же был художником фильма и сыграл одну из ролей. Фильмом закрытия фестиваля был «День до», состоящий из новелл режиссёров Александра Котта, Владимира Котта, Александра Карпиловского и Бориса Хлебникова.
| Год | Номинация | Фильм | Лауреат |
|---|---|---|---|
| 2016 | Главный приз конкурса игрового кино | Его дочь | Татьяна Эверстова |
| Специальный приз жюри «За чистоту и глубину авторского высказывания» | Его дочь | Татьяна Эверстова | |
| Специальный приз оператору | Дизлайк | Фёдор Стручев | |
| Специальный приз авторам сценария | Суперплохие | Дмитрий Суворов, Василий Ровенский | |
| Диплом | Прикосновение ветра | Юлия Ауг | |
| Главный приз конкурса неигрового кино | «Сердце» 40 лет спустя | Евгений Голынкин | |
| Специальный приз жюри конкурса неигрового кино | Конкурс | Евгений Ховаев | |
| Диплом: За правдивое раскрытие общественно важной темы трагедии Саяно-Шушенской ГЭС | Катастрофа | Алина Рудницкая | |
| Диплом: За личный режиссёрский подвиг | В круге четвёртом | Екатерина Стыценко | |
| Диплом: За выдающийся образ российского офицера, героя России | Личная фотохроника Анатолия Лебедя | Валерий Довбня | |
| Главный приз конкурса анимационного кино | До любви | Игорь Ковалёв | |
| Специальный приз жюри — За комическое в безысходном | Питон и сторож | Антон Дьяков | |
| Диплом: За трепетное отношение к классике | Налим Малиныч | Степан Бирюков | |
| Диплом: За попытку раздвинуть границы реальности | День НЛО | Владимир Сахновский | |
| «Золотая ладья» — 1 место в программе «Выборгский счёт» | Контрибуция | Сергей Снежкин | |
| «Золотая ладья» — 2 место в программе «Выборгский счёт» | Тэли и Толи | Александр Амиров | |
| «Золотая ладья» — 3 место в программе «Выборгский счёт» | Хороший мальчик | Оксана Карас | |
| Приз президента фестиваля | Слушая Бетховена | Гарри Бардин | |
| Приз им. Станислава и Андрея Ростоцких | Жили-были мы, реж. Анна Чернакова | Александр Адабашьян, автор сценария, художник и актёр | |
| Приз им. Саввы Кулиша | Наум Коржавин. Время дано | Павел Мирзоев | |
| Диплом им. Саввы Кулиша — За творческий поиск | Прикосновение ветра | коллективу фильма | |
| Приз Гильдии киноведов и кинокритиков России | Вся наша надежда | Карен Геворкян | |
| Диплом Гильдии киноведов и кинокритиков России | The Square | Варвара Яковлева | |
| Диплом Гильдии киноведов и кинокритиков России | Его дочь | Татьяна Эверстова | |
| Диплом Гильдии киноведов и кинокритиков России | В круге четвёртом | Екатерина Стыценко | |
| Главный приз конкурса «Игровое кино. Копродукция» | Рудольф Нуреев. Остров его мечты | Евгения Тирдатова | |
| Диплом — За блистательную работу продюсеров в создании копродукционного проекта | Любовь прет-а-порте | Макс Нардари | |
| Диплом — За честность и преданность кинематографу | Мужской выбор | Елена Демидова | |
| Главный приз конкурса «Окно в Интернет» | Американская мечта | Андрей Ананин | |
| Первое место по результатам зрительского голосования | Другой берег | Анна Зелень |
Напишите отзыв о статье "Окно в Европу (кинофестиваль)"
Примечания
- ↑ [utrospb.ru/articles/20842/undefined Из истории кинофорума.Ты помнишь, как все начиналось?] (рус.). Утро Петербурга (04.08.2008 №612). Проверено 18 апреля 2012. [www.webcitation.org/6Alw9PRkg Архивировано из первоисточника 18 сентября 2012].
- ↑ Обухова Е. [www.tvkultura.ru/theme.html?id=12762 Фестиваль «Окно в Европу» завершился] (рус.). Государственный интернет-канал «Россия» (18.08.2007). Проверено 29 апреля 2012. [www.webcitation.org/6AlwBOqgB Архивировано из первоисточника 18 сентября 2012].
- ↑ [www.vesti.ru/doc.html?id=309039 Открылся XVII кинофестиваль Окно в Европу] интернет-газета VESTI.RU, 12.08.2009.
- ↑ Богомолов Ю. [www.rg.ru/2011/08/08/okno.html По Выборгскому счету. Стартовал XIX кинофестиваль «Окно в Европу»] (рус.). Российская газета (08.08.2011 № 5548 (172)). Проверено 26 апреля 2012.
- ↑ Юрий Богомолов. [kinoart.ru/archive/2012/09/vyborg-2012-s-vidami-na-rossijskoe-kino Выборг-2012. С видами на российское кино]. Искусство кино. kinoart.ru (сентябрь, 2012 г.). Проверено 29 декабря 2012. [www.webcitation.org/6Dc5ZHRpH Архивировано из первоисточника 12 января 2013].
- ↑ [vmdaily.ru/news/2013/08/09/sergej-shakurov-viborgskij-on-i-polkovnik-fsb-i-predsedatel-zhyuri-okna-v-evropu-208625.html Сергей Шакуров-выборгский: он и полковник ФСБ и председатель жюри фестиваля «Окно в Европу»]. Вечерняя Москва (9 августа 2013). Проверено 9 августа 2013. [www.webcitation.org/6JHqthf7I Архивировано из первоисточника 31 августа 2013].
- ↑ [www.unikino.ru/index.php?option=com_k2&view=item&layout=item&id=3779&catid=4 Объявлена программа фестиваля «Окно в Европу»]. СК-Новости (30 июля 2013). Проверено 9 августа 2013. [www.webcitation.org/6JHqykCV7 Архивировано из первоисточника 31 августа 2013].
- ↑ [www.okno-filmfest.ru/index.php?area=1&p=news&newsid=22 Итоги XXI фестиваля российского кино «Окно в Европу» (2013 год).] Официальный сайт фестиваля российского кино «Окно в Европу» // okno-filmfest.ru
- ↑ [www.mk.ru/culture/2014/08/15/v-vyborge-pobedil-bezdenezhnyy-syn.html В Выборге победил безденежный «Сын»]. Московский комсомолец (15 августа 2014). Проверено 15 августа 2014.
- ↑ [www.proficinema.ru/mainnews/festival/detail.php?ID=164061 Окно в Европу: Российское кино – курс на возвращение лидирующих позиций]. ProfiCinema.ru. Проверено 10 августа 2014.
- ↑ [www.gazeta.ru/culture/2014/08/08/a_6167585.shtml Пацаны и Депардье на «Окне в Европу»]. Газета.ru (8 августа 2014). Проверено 10 августа 2014.
- ↑ [itar-tass.com/spb-news/1370284 Жерар Депардье представит свой новый фильм на кинофестивале «Окно в Европу» в Выборге]. ИТАР-ТАСС (8 августа 2014). Проверено 10 августа 2014.
- ↑ [ria.ru/len/20140808/1019345182.html#14076658841333&message=resize&relto=register&action=addClass&value=registration В Выборге открылся ХХII кинофестиваль «Окно в Европу»]. РИА Новости (8 августа). Проверено 10 августа 2014.
Ссылки
- [www.okno-filmfest.ru/ Официальный сайт фестиваля]
Отрывок, характеризующий Окно в Европу (кинофестиваль)
Кроме этих поименованных лиц, русских и иностранных (в особенности иностранцев, которые с смелостью, свойственной людям в деятельности среди чужой среды, каждый день предлагали новые неожиданные мысли), было еще много лиц второстепенных, находившихся при армии потому, что тут были их принципалы.В числе всех мыслей и голосов в этом огромном, беспокойном, блестящем и гордом мире князь Андрей видел следующие, более резкие, подразделения направлений и партий.
Первая партия была: Пфуль и его последователи, теоретики войны, верящие в то, что есть наука войны и что в этой науке есть свои неизменные законы, законы облического движения, обхода и т. п. Пфуль и последователи его требовали отступления в глубь страны, отступления по точным законам, предписанным мнимой теорией войны, и во всяком отступлении от этой теории видели только варварство, необразованность или злонамеренность. К этой партии принадлежали немецкие принцы, Вольцоген, Винцингероде и другие, преимущественно немцы.
Вторая партия была противуположная первой. Как и всегда бывает, при одной крайности были представители другой крайности. Люди этой партии были те, которые еще с Вильны требовали наступления в Польшу и свободы от всяких вперед составленных планов. Кроме того, что представители этой партии были представители смелых действий, они вместе с тем и были представителями национальности, вследствие чего становились еще одностороннее в споре. Эти были русские: Багратион, начинавший возвышаться Ермолов и другие. В это время была распространена известная шутка Ермолова, будто бы просившего государя об одной милости – производства его в немцы. Люди этой партии говорили, вспоминая Суворова, что надо не думать, не накалывать иголками карту, а драться, бить неприятеля, не впускать его в Россию и не давать унывать войску.
К третьей партии, к которой более всего имел доверия государь, принадлежали придворные делатели сделок между обоими направлениями. Люди этой партии, большей частью не военные и к которой принадлежал Аракчеев, думали и говорили, что говорят обыкновенно люди, не имеющие убеждений, но желающие казаться за таковых. Они говорили, что, без сомнения, война, особенно с таким гением, как Бонапарте (его опять называли Бонапарте), требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, что говорят противники Пфуля, и к тому, что говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее. Люди этой партии настояли на том, чтобы, удержав Дрисский лагерь по плану Пфуля, изменить движения других армий. Хотя этим образом действий не достигалась ни та, ни другая цель, но людям этой партии казалось так лучше.
Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»
Воззрение это, сильно распространенное в высших сферах армии, находило себе поддержку и в Петербурге, и в канцлере Румянцеве, по другим государственным причинам стоявшем тоже за мир.
Пятые были приверженцы Барклая де Толли, не столько как человека, сколько как военного министра и главнокомандующего. Они говорили: «Какой он ни есть (всегда так начинали), но он честный, дельный человек, и лучше его нет. Дайте ему настоящую власть, потому что война не может идти успешно без единства начальствования, и он покажет то, что он может сделать, как он показал себя в Финляндии. Ежели армия наша устроена и сильна и отступила до Дриссы, не понесши никаких поражений, то мы обязаны этим только Барклаю. Ежели теперь заменят Барклая Бенигсеном, то все погибнет, потому что Бенигсен уже показал свою неспособность в 1807 году», – говорили люди этой партии.
Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, – говорили они, – тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807 м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, – и таковой есть только один Бенигсен».
Седьмые – были лица, которые всегда есть, в особенности при молодых государях, и которых особенно много было при императоре Александре, – лица генералов и флигель адъютантов, страстно преданные государю не как императору, но как человека обожающие его искренно и бескорыстно, как его обожал Ростов в 1805 м году, и видящие в нем не только все добродетели, но и все качества человеческие. Эти лица хотя и восхищались скромностью государя, отказывавшегося от командования войсками, но осуждали эту излишнюю скромность и желали только одного и настаивали на том, чтобы обожаемый государь, оставив излишнее недоверие к себе, объявил открыто, что он становится во главе войска, составил бы при себе штаб квартиру главнокомандующего и, советуясь, где нужно, с опытными теоретиками и практиками, сам бы вел свои войска, которых одно это довело бы до высшего состояния воодушевления.
Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1 му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.
Все люди этой партии ловили рубли, кресты, чины и в этом ловлении следили только за направлением флюгера царской милости, и только что замечали, что флюгер обратился в одну сторону, как все это трутневое население армии начинало дуть в ту же сторону, так что государю тем труднее было повернуть его в другую. Среди неопределенности положения, при угрожающей, серьезной опасности, придававшей всему особенно тревожный характер, среди этого вихря интриг, самолюбий, столкновений различных воззрений и чувств, при разноплеменности всех этих лиц, эта восьмая, самая большая партия людей, нанятых личными интересами, придавала большую запутанность и смутность общему делу. Какой бы ни поднимался вопрос, а уж рой этих трутней, не оттрубив еще над прежней темой, перелетал на новую и своим жужжанием заглушал и затемнял искренние, спорящие голоса.
Из всех этих партий, в то самое время, как князь Андрей приехал к армии, собралась еще одна, девятая партия, начинавшая поднимать свой голос. Это была партия людей старых, разумных, государственно опытных и умевших, не разделяя ни одного из противоречащих мнений, отвлеченно посмотреть на все, что делалось при штабе главной квартиры, и обдумать средства к выходу из этой неопределенности, нерешительности, запутанности и слабости.
Люди этой партии говорили и думали, что все дурное происходит преимущественно от присутствия государя с военным двором при армии; что в армию перенесена та неопределенная, условная и колеблющаяся шаткость отношений, которая удобна при дворе, но вредна в армии; что государю нужно царствовать, а не управлять войском; что единственный выход из этого положения есть отъезд государя с его двором из армии; что одно присутствие государя парализует пятьдесят тысяч войска, нужных для обеспечения его личной безопасности; что самый плохой, но независимый главнокомандующий будет лучше самого лучшего, но связанного присутствием и властью государя.
В то самое время как князь Андрей жил без дела при Дриссе, Шишков, государственный секретарь, бывший одним из главных представителей этой партии, написал государю письмо, которое согласились подписать Балашев и Аракчеев. В письме этом, пользуясь данным ему от государя позволением рассуждать об общем ходе дел, он почтительно и под предлогом необходимости для государя воодушевить к войне народ в столице, предлагал государю оставить войско.
Одушевление государем народа и воззвание к нему для защиты отечества – то самое (насколько оно произведено было личным присутствием государя в Москве) одушевление народа, которое было главной причиной торжества России, было представлено государю и принято им как предлог для оставления армии.
Х
Письмо это еще не было подано государю, когда Барклай за обедом передал Болконскому, что государю лично угодно видеть князя Андрея, для того чтобы расспросить его о Турции, и что князь Андрей имеет явиться в квартиру Бенигсена в шесть часов вечера.
В этот же день в квартире государя было получено известие о новом движении Наполеона, могущем быть опасным для армии, – известие, впоследствии оказавшееся несправедливым. И в это же утро полковник Мишо, объезжая с государем дрисские укрепления, доказывал государю, что укрепленный лагерь этот, устроенный Пфулем и считавшийся до сих пор chef d'?uvr'ом тактики, долженствующим погубить Наполеона, – что лагерь этот есть бессмыслица и погибель русской армии.
Князь Андрей приехал в квартиру генерала Бенигсена, занимавшего небольшой помещичий дом на самом берегу реки. Ни Бенигсена, ни государя не было там, но Чернышев, флигель адъютант государя, принял Болконского и объявил ему, что государь поехал с генералом Бенигсеном и с маркизом Паулучи другой раз в нынешний день для объезда укреплений Дрисского лагеря, в удобности которого начинали сильно сомневаться.
Чернышев сидел с книгой французского романа у окна первой комнаты. Комната эта, вероятно, была прежде залой; в ней еще стоял орган, на который навалены были какие то ковры, и в одном углу стояла складная кровать адъютанта Бенигсена. Этот адъютант был тут. Он, видно, замученный пирушкой или делом, сидел на свернутой постеле и дремал. Из залы вели две двери: одна прямо в бывшую гостиную, другая направо в кабинет. Из первой двери слышались голоса разговаривающих по немецки и изредка по французски. Там, в бывшей гостиной, были собраны, по желанию государя, не военный совет (государь любил неопределенность), но некоторые лица, которых мнение о предстоящих затруднениях он желал знать. Это не был военный совет, но как бы совет избранных для уяснения некоторых вопросов лично для государя. На этот полусовет были приглашены: шведский генерал Армфельд, генерал адъютант Вольцоген, Винцингероде, которого Наполеон называл беглым французским подданным, Мишо, Толь, вовсе не военный человек – граф Штейн и, наконец, сам Пфуль, который, как слышал князь Андрей, был la cheville ouvriere [основою] всего дела. Князь Андрей имел случай хорошо рассмотреть его, так как Пфуль вскоре после него приехал и прошел в гостиную, остановившись на минуту поговорить с Чернышевым.
Пфуль с первого взгляда, в своем русском генеральском дурно сшитом мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805 м году; но он был типичнее всех их. Такого немца теоретика, соединявшего в себе все, что было в тех немцах, еще никогда не видал князь Андрей.
Пфуль был невысок ростом, очень худ, но ширококост, грубого, здорового сложения, с широким тазом и костлявыми лопатками. Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными глазами. Волоса его спереди у висков, очевидно, торопливо были приглажены щеткой, сзади наивно торчали кисточками. Он, беспокойно и сердито оглядываясь, вошел в комнату, как будто он всего боялся в большой комнате, куда он вошел. Он, неловким движением придерживая шпагу, обратился к Чернышеву, спрашивая по немецки, где государь. Ему, видно, как можно скорее хотелось пройти комнаты, окончить поклоны и приветствия и сесть за дело перед картой, где он чувствовал себя на месте. Он поспешно кивал головой на слова Чернышева и иронически улыбался, слушая его слова о том, что государь осматривает укрепления, которые он, сам Пфуль, заложил по своей теории. Он что то басисто и круто, как говорят самоуверенные немцы, проворчал про себя: Dummkopf… или: zu Grunde die ganze Geschichte… или: s'wird was gescheites d'raus werden… [глупости… к черту все дело… (нем.) ] Князь Андрей не расслышал и хотел пройти, но Чернышев познакомил князя Андрея с Пфулем, заметив, что князь Андрей приехал из Турции, где так счастливо кончена война. Пфуль чуть взглянул не столько на князя Андрея, сколько через него, и проговорил смеясь: «Da muss ein schoner taktischcr Krieg gewesen sein». [«То то, должно быть, правильно тактическая была война.» (нем.) ] – И, засмеявшись презрительно, прошел в комнату, из которой слышались голоса.
Видно, Пфуль, уже всегда готовый на ироническое раздражение, нынче был особенно возбужден тем, что осмелились без него осматривать его лагерь и судить о нем. Князь Андрей по одному короткому этому свиданию с Пфулем благодаря своим аустерлицким воспоминаниям составил себе ясную характеристику этого человека. Пфуль был один из тех безнадежно, неизменно, до мученичества самоуверенных людей, которыми только бывают немцы, и именно потому, что только немцы бывают самоуверенными на основании отвлеченной идеи – науки, то есть мнимого знания совершенной истины. Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично, как умом, так и телом, непреодолимо обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего в мире государства, и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает как англичанин, несомненно хорошо. Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что нибудь. Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина. Таков, очевидно, был Пфуль. У него была наука – теория облического движения, выведенная им из истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей военной истории, казалось ему бессмыслицей, варварством, безобразным столкновением, в котором с обеих сторон было сделано столько ошибок, что войны эти не могли быть названы войнами: они не подходили под теорию и не могли служить предметом науки.
В 1806 м году Пфуль был одним из составителей плана войны, кончившейся Иеной и Ауерштетом; но в исходе этой войны он не видел ни малейшего доказательства неправильности своей теории. Напротив, сделанные отступления от его теории, по его понятиям, были единственной причиной всей неудачи, и он с свойственной ему радостной иронией говорил: «Ich sagte ja, daji die ganze Geschichte zum Teufel gehen wird». [Ведь я же говорил, что все дело пойдет к черту (нем.) ] Пфуль был один из тех теоретиков, которые так любят свою теорию, что забывают цель теории – приложение ее к практике; он в любви к теории ненавидел всякую практику и знать ее не хотел. Он даже радовался неуспеху, потому что неуспех, происходивший от отступления в практике от теории, доказывал ему только справедливость его теории.
Он сказал несколько слов с князем Андреем и Чернышевым о настоящей войне с выражением человека, который знает вперед, что все будет скверно и что даже не недоволен этим. Торчавшие на затылке непричесанные кисточки волос и торопливо прилизанные височки особенно красноречиво подтверждали это.
Он прошел в другую комнату, и оттуда тотчас же послышались басистые и ворчливые звуки его голоса.
Не успел князь Андрей проводить глазами Пфуля, как в комнату поспешно вошел граф Бенигсен и, кивнув головой Болконскому, не останавливаясь, прошел в кабинет, отдавая какие то приказания своему адъютанту. Государь ехал за ним, и Бенигсен поспешил вперед, чтобы приготовить кое что и успеть встретить государя. Чернышев и князь Андрей вышли на крыльцо. Государь с усталым видом слезал с лошади. Маркиз Паулучи что то говорил государю. Государь, склонив голову налево, с недовольным видом слушал Паулучи, говорившего с особенным жаром. Государь тронулся вперед, видимо, желая окончить разговор, но раскрасневшийся, взволнованный итальянец, забывая приличия, шел за ним, продолжая говорить:
– Quant a celui qui a conseille ce camp, le camp de Drissa, [Что же касается того, кто присоветовал Дрисский лагерь,] – говорил Паулучи, в то время как государь, входя на ступеньки и заметив князя Андрея, вглядывался в незнакомое ему лицо.
– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d'autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему:
– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал:
– Что же меня спрашивать? Генерал Армфельд предложил прекрасную позицию с открытым тылом. Или атаку von diesem italienischen Herrn, sehr schon! [этого итальянского господина, очень хорошо! (нем.) ] Или отступление. Auch gut. [Тоже хорошо (нем.) ] Что ж меня спрашивать? – сказал он. – Ведь вы сами знаете все лучше меня. – Но когда Волконский, нахмурившись, сказал, что он спрашивает его мнение от имени государя, то Пфуль встал и, вдруг одушевившись, начал говорить:
– Все испортили, все спутали, все хотели знать лучше меня, а теперь пришли ко мне: как поправить? Нечего поправлять. Надо исполнять все в точности по основаниям, изложенным мною, – говорил он, стуча костлявыми пальцами по столу. – В чем затруднение? Вздор, Kinder spiel. [детские игрушки (нем.) ] – Он подошел к карте и стал быстро говорить, тыкая сухим пальцем по карте и доказывая, что никакая случайность не может изменить целесообразности Дрисского лагеря, что все предвидено и что ежели неприятель действительно пойдет в обход, то неприятель должен быть неминуемо уничтожен.
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена:
– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“
Так думал князь Андрей, слушая толки, и очнулся только тогда, когда Паулучи позвал его и все уже расходились.
На другой день на смотру государь спросил у князя Андрея, где он желает служить, и князь Андрей навеки потерял себя в придворном мире, не попросив остаться при особе государя, а попросив позволения служить в армии.
Ростов перед открытием кампании получил письмо от родителей, в котором, кратко извещая его о болезни Наташи и о разрыве с князем Андреем (разрыв этот объясняли ему отказом Наташи), они опять просили его выйти в отставку и приехать домой. Николай, получив это письмо, и не попытался проситься в отпуск или отставку, а написал родителям, что очень жалеет о болезни и разрыве Наташи с ее женихом и что он сделает все возможное для того, чтобы исполнить их желание. Соне он писал отдельно.
«Обожаемый друг души моей, – писал он. – Ничто, кроме чести, не могло бы удержать меня от возвращения в деревню. Но теперь, перед открытием кампании, я бы счел себя бесчестным не только перед всеми товарищами, но и перед самим собою, ежели бы я предпочел свое счастие своему долгу и любви к отечеству. Но это последняя разлука. Верь, что тотчас после войны, ежели я буду жив и все любим тобою, я брошу все и прилечу к тебе, чтобы прижать тебя уже навсегда к моей пламенной груди».
Действительно, только открытие кампании задержало Ростова и помешало ему приехать – как он обещал – и жениться на Соне. Отрадненская осень с охотой и зима со святками и с любовью Сони открыли ему перспективу тихих дворянских радостей и спокойствия, которых он не знал прежде и которые теперь манили его к себе. «Славная жена, дети, добрая стая гончих, лихие десять – двенадцать свор борзых, хозяйство, соседи, служба по выборам! – думал он. Но теперь была кампания, и надо было оставаться в полку. А так как это надо было, то Николай Ростов, по своему характеру, был доволен и той жизнью, которую он вел в полку, и сумел сделать себе эту жизнь приятною.
Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.
В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.
В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
