Оков

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Оков (также кадь) — единица измерения для зерна в Русской системе мер; применялась в XVIXVII веках, и частично позже. Это была основная мера сыпучих тел на Руси. В качестве меры сыпучих тел упоминается уже в "Русской правде" Ярослава Мудрого. О распространенности кади свидетельствует, в частности, тот факт, что именно она фигурирует у игумена Даниила в характеристике урожайности земли в Палестине, где «родятся изрядно пшеница и ячмень, ведь, одну кадь посеяв, берут девяносто кадей, а другой раз сто кадей за одну кадь...»[1]

  • 1 кадка (кадь, оков) = 2 половникам (половинам) = 4 четвертям = 8 осьминам = 839,69 л (= 14 московским пудам ржи = 229,32 кг)
  • Кадь, хлебная мера: тул. осмина, 4 четверика; перм. то же, на вес, 4 пуда; калужск. костр. 3 четверика; влад. полосминника, 2 четверика. Торговая мера в 4 четверти.

Название происходит от специально приспособленной большой бочки (кадки) для измерений. Кадка была обтянута сверху металлическим обручем, «чтобы нельзя было урезати» (то есть, обрезать верх неокованной кади и отпускать за ту же плату меньше зерна).

На практике кадь была слишком велика, и зерно обычно покупали четвертями.



Источник

  • Д. Д. Хаников. [books.google.com/books?id=I3MWAAAAYAAJ&pg=PA87 Русские былины]. Москва, 1860.
  • Русская мера. М.: Издательский Дом "Экономическая газета", 2009. — ISBN 978-5-900792-49-1.

Напишите отзыв о статье "Оков"

Примечания

  1. Русская мера. М.: Издательский Дом "Экономическая газета", 2009. С.188


Отрывок, характеризующий Оков


Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.