Околович, Георгий Сергеевич

Георгий Сергеевич Околович (16 июня 1901 года, Рига, Российская империя — 10 февраля 1980 года, Дармштадт, ФРГ) — представитель первой волны эмиграции, один из руководителей Народно-трудового союза российских солидаристов.

Биография

В годы Гражданской войны подростком вступил в Белую Армию, став пулемётчиком на бронепоезде, принимал участие в боях. Эмигрировал из России в 1920 году. В 1930-е вступил в НТС. В августе 1938 года в составе 3-й группы (Околович и Колков) перешёл польско-советскую границу. Группа провела в СССР 4 месяца, изучив обстановку в советских городах, вернулись за границу. Благодаря этому успеху Околович вскоре возглавил закрытую работу в НТС. В годы ВОВ выезжал в СССР, где вел подпольную работу. 13 сентября 1944 был арестован гестапо, попав в тюрьму, откуда вышел лишь в апреле 1945 года по ходатайству генерала Власова. Неоднократно советская разведка готовила попытки покушения на Околовича и членов его семьи. В 1954 капитан госбезопасности Хохлов заявил Околовичу, что он советский агент, который прибыл с целью убийства Околовича, но отказывается это делать. В 1955 в Париже на открытом собрании журнала «Посев» выступил с докладом о похищении председателя Берлинского комитета помощи беглецам из советской зоны А.Р. Трушновича. Председатель исполнительного бюро НТС (1961). В 1961 году Околович разрядил бомбу, подложенную советскими спецслужбами на месте строительства нового здания "Посева". В 1962–1970 гг. возглавлял издательство НТС «Посев». Умер в 1980 году в Германии. Прошел подготовку для действий в Гладио - НАТО.

Отрывок, характеризующий Околович, Георгий Сергеевич

И старый ротмистр Кирстен кричал воодушевленно и не менее искренно, чем двадцатилетний Ростов.
Когда офицеры выпили и разбили свои стаканы, Кирстен налил другие и, в одной рубашке и рейтузах, с стаканом в руке подошел к солдатским кострам и в величественной позе взмахнув кверху рукой, с своими длинными седыми усами и белой грудью, видневшейся из за распахнувшейся рубашки, остановился в свете костра.
– Ребята, за здоровье государя императора, за победу над врагами, урра! – крикнул он своим молодецким, старческим, гусарским баритоном.
Гусары столпились и дружно отвечали громким криком.
Поздно ночью, когда все разошлись, Денисов потрепал своей коротенькой рукой по плечу своего любимца Ростова.
– Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, – сказал он.
– Денисов, ты этим не шути, – крикнул Ростов, – это такое высокое, такое прекрасное чувство, такое…
– Ве'ю, ве'ю, д'ужок, и 'азделяю и одоб'яю…
– Нет, не понимаешь!
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской армии в то время были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.


На следующий день государь остановился в Вишау. Лейб медик Вилье несколько раз был призываем к нему. В главной квартире и в ближайших войсках распространилось известие, что государь был нездоров. Он ничего не ел и дурно спал эту ночь, как говорили приближенные. Причина этого нездоровья заключалась в сильном впечатлении, произведенном на чувствительную душу государя видом раненых и убитых.
На заре 17 го числа в Вишау был препровожден с аванпостов французский офицер, приехавший под парламентерским флагом, требуя свидания с русским императором. Офицер этот был Савари. Государь только что заснул, и потому Савари должен был дожидаться. В полдень он был допущен к государю и через час поехал вместе с князем Долгоруковым на аванпосты французской армии.