Округ Брчко

Округ Брчко
Brčko Distrikt Bosne i Hercegovine Distrikt Brčko Bosne i Hercegovine Брчко дистрикт Босне и Херцеговине

Страна	Босния и Герцеговина
Статус	Округ
Входит в	Республику Сербскую и Федерацию БиГ
Административный центр	Брчко
Дата образования	5 марта 1999 года
Контролер (Supervisor)	Тамир Вейсер (де-факто)
Население (2013)	93028
Плотность	188,7 чел./км²
Площадь	493 км²
Часовой пояс	UTC+2
Телефонный код	(+387) 49
Интернет-домен	.ba
[www.bdcentral.net/ Официальный сайт]

О́круг Брчко — де-факто область под международным управлением вокруг города Брчко на северо-востоке Боснии и Герцеговины. Де-юре округ является частью как Республики Сербской, так и Федерации Боснии и Герцеговины, однако последними не контролируется. Самоуправление как таковое отсутствует, хотя формально существуют мэр и окружная ассамблея. Настоящая же власть сосредоточена в руках руководителя округа, который назначается Верховным представителем, с октября 2013 года им является американский дипломат Тамир Вейсер.

История округа Брчко

Накануне Боснийской войны территория округа была населена преимущественно боснийцами, двумя другими крупными меньшинствами были хорваты и сербы. На территории округа действовали три предприятия, а также речной порт. В ходе войны все крупные предприятия и значительная часть жилого фонда были разрушены. Сам округ накануне Дейтонского соглашения 1995 года был разделен на две примерно равные части между сторонами Боснийской войны. Республике Сербской принадлежало 48 % территории округа (225 км², включая город Брчко), а Мусульмано-хорватской федерации — оставшиеся 52 % (239 км²).

На Дейтонских переговорах четко обозначился стратегический статус Брчко — округ стал единственным узким коридором, соединяющим две части Республики Сербской. В Дейтонском соглашении, в статье 5 приложения 2 указывалось:

Статья V: Арбитраж для Области Брчко 1. Стороны соглашаются на обязательный арбитраж спорной части границы между образованиями в округе Брчко, обозначенной на карте, представленной в Приложении. 2. Не позже чем через шесть месяцев после вступления в силу этого Соглашения, Федерация должна назначить одного арбитра, и Республика Сербская должна назначить одного арбитра. Третий арбитр должен быть отобран по соглашению между Сторонами в течение тридцати дней после этого. Если к соглашению прийти не удастся, то третий арбитр должен быть назначен президентом Международного суда. Третий арбитр должен служить председателем арбитража.

Таким образом в п. V.1 Дейтонского соглашения однозначно говорится, что округ Брчко является частью Республики Сербской и Федерации Боснии и Герцеговины, поскольку через округ проходит спорный участок границы между этими энтитетами.

Арбитром от Республики Сербской стал Витомир Попович, а от Федерации — Казим Садикович. Республика Сербская и Федерация не смогли договориться о третьем арбитре с правом решающего голоса. Поэтому третьим судьей был назначен решением Президента Международного суда американский дипломат Роберт Оуэн.

Временная международная администрация должна была действовать до решения вопроса арбитражным судом. Уже 14 февраля 1997 г. Арбитражный трибунал постановил ввести «Временный международный контроль реализации Дейтона в районе Брчко», мотивируя это «продолжающимся неисполнением Дейтонских соглашений в общине Брчко РС, в особенности в отношении свободы передвижения и возвращения беженцев» и «вызванного этим высокого напряжения». Также было дано предупреждение Республике Сербской, что если нарушения с ее стороны продолжатся, то Арбитражный трибунал сможет определить, что город Брчко «становится специальным районом Боснии-Герцеговины, подчиненным исключительно законам БиГ».

В 1999 г. арбитражный суд вынес окончательное решение о том, что округ Брчко должен быть особой автономной территорией в составе Боснии и Герцеговины, не входящей ни в состав Федерации Боснии и Герцеговины, ни в состав Республики Сербской. Из-за решения суда Республика Сербская потеряла непрерывность своих территорий, а Федерация получила коридор для доступа к своим северным анклавам напрямую и через территорию Хорватии. Однако исполнение этого решения до настоящего времени откладывается.. В 1990-е — 2000-е годы округ фактически стал независим как от Республики Сербской, так и от Федерации Боснии и Герцеговины. В 2006 году тогдашний руководитель округа Сьюзан Джонсон отменила на его территории действие всех законодательных актов, кроме общегосударственных и законодательства самого округа.

Территория и население

Площадь округа составляет 493 км². Численность населения по переписи 2013 года составила 93.028 человек. Из них около 40 % сербы, 39 % — боснийцы и 20 % — хорваты.

По переписи 1991 года — 87.627 человек, в том числе 38.617 человек — боснийцы (44,06 %), 22.252 человек — хорваты (25,39 %), 18.128 человек — сербы (20,68 %), 5.731 человек — югославы (6,54 %), 2.899 человек — остальные и неизвестные (3,30 %). При этом для округа в 1991 году была характерна этническая чересполосица. Например, мусульмане составляли 56 % населения города Брчко.

В результате войны, к 1995 году округ фактически распался на три почти моноэтничные территории: сербскую часть (сам город Брчко и его окрестности), мусульманскую общину Рахич-Брчко и хорватскую общину Равне-Брчко. Соответственно мусульманское и хорватское население было изгнано (или бежало) из сербской части округа, а сербское население, соответственно, изгнано из мусульманской и хорватской общины. Кроме того, в сам город прибыли сербские беженцы из остальной части Боснии и Республики Сербская Краина.

Возвращение в Брчко беженцев и перемещенных лиц

Международные Контролеры поощряли возвращение беженцев. Это вызвало сопротивление властей Республики Сербской, которые уклонялись от выдачи документов возвращенцам. Поэтому Контролер 12 августа 1997 г. ввел для них временные удостоверения личности с символикой Управления Верховного представителя. Это подействовало — 4 сентября 1997 года премьер-министр Республики Сербской Г. Кличкович на встрече с Фаррандом согласился выдавать удостоверения возвращенцам из Федерации в день прибытия и в той же деревне. Возвращение беженцев шло уже в 1997 году. За 1999 год в округ вернулись около 3800 беженцев и перемещенных лиц. За 2000—2008 годы в округ возвратились 15483 боснийцев, 3985 хорватов, 2627 сербов.

Экономика

Довоенный Брчко был центром лесопереработки и скотоводства. Наиболее крупными предприятиями города были выпускавшая одежду фабрика Интерплет, фабрика Тесла обувная фабрика Избор, завод по производству растительного масла Бималь, мясоперерабатывающий центр Бимекс. Также Брчко был важным транспортным узлом — через него проходили железная дорога и автотрасса. Мост на реке Сава делал Брчко основным коридором, соединившим промышленность района Тузлы с соседней Хорватией. Речной порт Лука на Саве связывал Боснию с дунайской речной системой. В ходе войны экономика округа была разрушена. Для ее восстановления были выделены значительные средства США и ЕС. Например, были организованы курсы компьютерной грамотности за счет Министерства сельского хозяйства США, охватившие более 1 тыс. слушателей. 6 460 семей возвращенцев получили сельскохозяйственный инструмент, проводилось обучение кадров сельскохозяйственного производства. ЕС оплатил восстановление моста через Саву, а госсекретарь США М. Олбрайт выделила 2 млн долларов, на которые казармы Вооруженных сил Республики Сербской перестроили в в окружной суд и школы. За короткий срок международным властям удалось значительно поднять уровень жизни в округе, который стал значительно выше, чем в остальных частях Боснии. Уже в 2002 году средняя зарплата в округе составила 690 конвертируемых боснийских марок, при этом в Федерации Боснии и Герцеговины этот показатель составлял 512 конвертируемых боснийских марок, а в Республике Сербской 385 конвертируемых боснийских марок. При этом основная прожиточная корзина для семьи из 4-х человек в округе стоила меньше — 412 боснийских марок против 462 боснийских марок и 442 боснийских марок соответственно.

Сербское сопротивление международной администрации

В округе поначалу было некоторое сербское сопротивление международным властям. Власти Республики Сербской переименовали ряд улиц города Брчко в честь сербских национальных героев, в сентябре 1997 года открыли памятник вождю четников Д. Михайловичу, а в ноябре того же года попытались построить православную церковь в бывшем мусульманском квартале Мерае. 28 августа 1997 года американский контингент попытался установить контроль над полицейскими объектами в Брчко и Биелине, включая базу специальной полиции в поселке Яня. В ответ сторонники были сожжены представительства и ряд машин, сотрудникам международных организаций пришлось эвакуироваться из города Брчко. . Международный Контролер Р. Фарранд пошел на частичные уступки сербам, но в дальнейшем пресек сопротивление, сформировав в начале января 1998 года мультиэтничную полицию и распорядившись перенести памятники Д. Михайловичу и сербским воинам на городское кладбище, а спорным объектам дать нейтральные названия.

Вторым случаем сопротивления были волнения учеников и родителей в сентябре 2000 года в связи с притоком в школы округа детей беженцев-боснийцев. Контролер решил эту проблему путём временного введения моноэтничных классов, которые вскоре были ликвидированы.

Система управления

В рамках Управления Верховного представителя ООН по Боснии и Герцеговине было создано отдельное учреждение во главе с Контролером (Supervisor) Брчко в ранге заместителя (позднее — первого заместителя) Верховного представителя. Контролер — это фактически абсолютный правитель Брчко. Он получил право «принятия обязательных установлений и приказов… имеющих приоритет над любым противоречащим законом», а «все … власти, включая сотрудников судов и полиции, обязаны подчиняться и реализовывать» его приказы. Контролер также имеет право снимать с должности любого местного чиновника или депутата. О том, насколько реальна власть Контролера, свидетельствуют следующие случаи. Контролер Кларк за время своего правления отстранил по разным причинам 10 депутатов местной Скупщины из 29. В другом случае, когда в феврале 2003 года сербские депутаты местной Скупщины отказались назначить главой полиции округа Миленко Миличевича, то Контролер назначил его на эту должность своим указом.

Важнейшими задачами Контролера стали демократизация, обеспечение возвращения беженцев, разоружение и проведение приватизации.

В помощь Контролеру была в июне 1999 года создана Комиссия по пересмотру законодательства. Она функционировала до 31 октября 2001 года и включала двух представителей от Федерации, а также одного представителя от Республики Сербской. Главой Комиссии был американец М. Канавас, но он подчинялась опять-таки Контролеру. Процедура законотворчества была такова. Комиссия разрабатывала проект закона, который после обсуждения экспертами, поступал на утверждение местной Скупщины. В случае отказа Скупщины утвердить закон (это бывало крайне редко), закон утверждался решением Контролера. Комиссия работала очень плодотворно и успела написать 40 законов с подзаконными актами. Финансировалась Комиссия за счет американского правительственного гранта в 1 млн долларов.

В рамках демократизации в округе был создан местный парламент — Скупщина. Ее первый состав был назначен 21 марта 2000 года Контролером Р. Фаррандом из списков, представленных партиями: 13 мест досталось сербам, 9 — боснийцам, 7 — хорватам. В 2004 году прошли первые выборы в окружную Скупщину. По их итогам этнический состав депутатского корпуса изменился: сербские партии получили 11 мест, боснийские — 13 мест, а хорватские 5 мест.

Список международных руководителей (контролеров) округа Брчко

Контролерами (международными руководителями) округа последовательно были следующие лица (все американцы):

• Роберт Фарранд (Robert W. Farrand) с 7 марта 1997 года по 31 мая 2000 года;
• Гэри Мэтьюз (Gary L. Matthews) с 1 июня 2000 года по 18 апреля 2001 года;
• Генри Кларк (Henry L. Clarke) с 19 апреля 2001 года по 15 января 2004 года;
• Сьюзан Джонсон (Susan R. Johnson) с 15 января 2004 года по 15 сентября 2006 года;
• Раффи Грегорян (Raffi Gregorian) с 16 сентября 2006 года до середины 2010 г.;
• Родерик У. Мур (Roderick W. Moore) — c сентября 2010 года

Вооруженные силы и полиция

Администрация округа особое внимание уделила демилитаризации Брчко. В августе 1999 года в ходе операции «Урожай» у местных было изъято и уничтожено более 9 тыс. единиц оружия, а в 2000 году из округа были выведены боевые части Республики Сербской и Мусульмано-хорватской Федерации. Полиция была создана на основе приказа Контролера от 13 октября 1997 года и подчинялась шефу полиции и двум его заместителям, представлявшим основные этнические группы. При этом был фиксирован национальный состав полиции — 120 полицейских были сербами, 90 мусульманами и 20 хорватами. Претенденты проходили психологическую проверку, сдавали письменный экзамен по демократической правоохране и правам человека. Кроме того, будущих полицейских проверял МТБЮ. Полиэтничные патрули привели к большей безопасности к возвращению мусульман и хорватов, которые восстановили свой бизнес.

Школьное обучение

Восстановление школьного образования шло поэтапно, чтобы предотвратить межэтнические столкновения между детьми. Школьная реформа началась с 2000 года, когда в округ уже вернулось много беженцев. Был создан единый окружной департамент, а учителя были выведены за штат. Затем учителей вновь наняли, но при условии подписания кодекса поведения. При этом учитель в Округе после подписания получал вдвое большую, чем в остальной Боснии зарплату, а также дополнительный социальный пакет (поездки, повышение квалификации и т. п.). Программа обучения также обновилась и состояла из сочетание общего блока предметов, который дети проходили совместно, и «группы национальных предметов» (родной язык, история, география, музыка), которая преподавалась раздельно.

C осени 2001 года во всех школах Округа был введен смешанный преподавательский состав, и на смешанной основе набраны первые классы, а классы со 2 по 4-й оставались мононациональными и обучались посменно (мусульмане в первую, а сербы — во вторую смену). Эти меры носили кратковременный характер. Уже в 2003 году отменили посменное обучение, а с 2004 года отменили мононациональные классы.

Ссылки

• [www.brcko.co.ba Brčko]

Отрывок, характеризующий Округ Брчко

Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.