Квартерон

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Октарон»)
Перейти к: навигация, поиск

Квартеро́н (от лат. quarta — четверть) — в колониальной Америке так называли человека, у которого один предок во втором поколении принадлежал к негроидной расе. То есть — потомок мулатного и белого родителей. В настоящее время подобная терминология, основанная на количестве негритянской доли в крови, во многих регионах ассоциируется с эпохой расизма и считается отражением колониального менталитета.





Количественная классификация

Престижность происхождения человека повышалась по мере понижения доли африканской крови (см. колониальный менталитет):

  • Негр — 100 % генов негра.
  • Мулат — половина генов — чёрные, то есть 50 % «белой» и 50 % «чёрной» крови.
  • Квартерон — четверть генов — чёрные, то есть 75 % «белой» и 25 % «чёрной» крови, то есть один из родителей мулат, а второй белый; среди второго поколения предков (дедов и бабок) один чёрный, а трое других — белые.
  • Окторон — потомок квартерона и белого, то есть 87,5 % «белой» и 12,5 % «чёрной» крови.
  • Седецимион — потомок окторона и белого, то есть 93,75 % «белой» и 6,25 % «чёрной» крови.
  • Тригинтадуон — потомок седецимиона и белого, то есть 96,875 % «белой» и 3,125 % «чёрной» крови.
  • Метис — потомки от межрасовых браков.

США

Так, например, в США, где термин «квартерон» был довольно широко распространён в XIX веке (в штате Луизиана — до середины XX века), он постепенно перешёл в разряд архаизмов и историзмов вовсе не по причине исчезновения расизма, а наоборот, по причине его усиления в 1920—1930-е годы (Законы Джима Кроу). Белые американцы США старались как можно больше дистанцироваться от людей с какой бы то ни было долей негритянской крови. Негласный закон одной капли крови, соблюдаемый в американском обществе и сейчасК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3855 дней], причисляет мулатов, квартеронов и квинтеронов к группе афроамериканцев.

Латинская Америка

В странах Латинской Америки, где рабство имело мягкие формы, термин употреблялся шире для обозначения постепенного процесса ассимиляции чёрного населения. Постепенно чисто количественная система классификации сменилась качественной (цвет кожи и самоопределение). Большинство светлокожих перешло в разряд белых, а более темнокожих — в разряд мулатов.

Знаменитые квартероны

  • Александр Дюма-старший — самый знаменитый в России квартерон, его бабка — негритянка, а дед — французский аристократ, маркиз Дави де ля Пайетри. Однажды он ответил пытавшемуся задеть его этим недоброжелателю:

Мой отец был мулатом, мой дед негром, а прадед — обезьяной. Видите, господин, моя семья начинается там, где ваша заканчивается[1][2].

На самом же деле у Дюма никогда не было деда-негра, негритянкой была его бабка по отцу, рабыня и любовница его деда, маркиза де ла Пайетри.

В художественной литературе

Использованная литература

  • Современный словарь иностранных слов, 20 000 слов. — М.: Рус.яз., 1992.

См. также

Напишите отзыв о статье "Квартерон"

Примечания

  1. Предисловие Леона-Франсуа Гоффмана «Дюма и чернокожие» к роману Александра Дюма «Жорж», Paris, Gallimard, Folio, 1974, pp. 7-23
  2. Даниель Циммерман. Александр Дюма великий. Биография. Книга 2



Отрывок, характеризующий Квартерон

– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.