Октябрьское вооружённое восстание в Москве (1917)

Октябрьское вооружённое восстание в Москве
Основной конфликт: Октябрьская революция
Малый Николаевский дворец в Кремле, повреждённый артиллерийским огнём во время октябрьских событий.
Дата	25 октября (7 ноября) – 2 (15) ноября 1917 года
Место	Москва
Причина	Октябрьское вооружённое восстание в Петрограде
Итог	Победа большевиков. Установление Советской власти в Москве
Противники
Комитет общественной безопасности Московской городской думы Московский военно-революционный комитет
Командующие
В. В. Руднев Г. А. Усиевич
Силы сторон
Около 15 тыс. человек (25 октября 1917) Более 20 тыс человек (27 октября 1917) 5 — 6 тыс. человек (25 октября 1917) Более 30 — 40 тыс. человек (2 ноября 1917)
Потери
От 60 до 240 погибших, Не менее 300 погибших
Общие потери
более 1.000 человек

Октя́брьское вооружённое восста́ние в Москве́ — вооружённое выступление большевиков в Москве, проходившее с 25 октября (7 ноября) по 2 (15) ноября 1917 года во время Октябрьской революции. Именно в Москве в ходе октябрьского переворота развернулись наиболее длительные и упорные бои. Некоторые историки оценивают московские бои как начало Гражданской войны в России.

Обстановка накануне

После свержения монархии, в Москве, как и повсюду в России, Советы, являясь формально общественными организациями, осуществляли и многие властные функции. 1 (14) марта был создан Совет рабочих депутатов (Моссовет), а 4 марта Совет солдатских депутатов, в которых были сильны симпатии к умеренным социалистическим партиям.

25 июня 1917 года в Москве состоялись выборы в московскую думу. В выборах участвовали семь партий. 117 вновь избранных гласных, то есть больше половины, оказались членами партии эсеров. Из 200 кандидатов большевистской партии (список под № 5) в московскую думу прошли лишь 23. В новой думе (200 депутатов) преобладали депутаты из интеллигенции, впервые появились женщины, причём сразу 12. 1 июля на втором заседании городским головой был избран земский врач Вадим Руднев.

Временное правительство России первоначально запланировало проведение выборов в органы местного самоуправления (земства, городские и районные думы) и Учредительное собрание на 17 сентября. Однако сложная внутри- и внешнеполитическая обстановка, задержки с утверждением нормативной базы повели к переносу сроков выборов.

При подготовке к выборам Москва была выделена в особый избирательный округ. 1 сентября Московская городская дума приняла постановление об образовании в Москве 17 районов (вместо 44 ранее существовавших) и проведении выборов в районные думы. Выборы состоялись 24 сентября. Абсолютное большинство мест в районных думах (359 мест из 710) получили представители партии большевиков (51,5 %); 26 % гласных шли по списку кадетской партии и 14 % — партии эсеров. По своей организационной структуре районные думы копировали городскую.

К концу октября 1917 года в Москве и губернии в результате проведения демократических выборов были сформированы легитимные органы местного самоуправления. Во второй половине октября в Москве и её губернии начались выборы в Учредительное собрание.

В сентябре — октябре прошли выборы в Московские и районные Советы рабочих депутатов. Там одержала победу партия большевиков. Однако в Москве, в отличие от Петрограда, Совет рабочих депутатов не пошёл на объединение с Советом солдатских депутатов, в котором были сильны симпатии по отношению к эсерам.

Московская дума предпринимала шаги по объединению двух Советов. В такой ситуации руководство московских большевиков занимало более осторожную позицию, чем руководство ЦК РСДРП(б): ещё за несколько дней до восстания оно выступало против вооружённого захвата власти.

Подготовка восстания

Относительно существования плана восстания в 1920-х годах имел место заочный спор: некоторые советские историки и мемуаристы (Сторожев, Я. Пече) утверждали, что план восстания существовал, а их оппоненты (Мельгунов) — что четкого и определенного плана проведения восстания не существовало. Более поздние советские источники уже не писали о существовании готового плана.

Ход восстания

25 октября

В ночь с 24 на 25 октября в Петрограде началось вооружённое восстание под руководством ЦК РСДРП(б). Восстание было направлено на свержение Временного правительства и передачу власти Советам.

Известие о восстании в Петрограде московские большевики получили в полдень 25 октября (7 ноября). В 11 часов 45 минут делегат II Всероссийского съезда Советов Ногин и В. П. Милютин отправили в Москву телеграмму о восстании в Петрограде.

В тот же день состоялось заседание руководящих большевистских центров (московского областного бюро (МОБ), московского комитета (МК) и московского окружного комитета (МОК) РСДРП(б)), на котором был создан партийный орган по руководству восстанием — Боевой центр.

Партийный боевой центр большевиков начал боевые действия днём 25 октября с занятия своими патрулями городского почтамта. Утром того дня А. С. Ведерников и А. Я. Аросев отправились в казармы 56-го пехотного запасного полка, чтобы сформировать отряд для занятия почты и телеграфа. На полк была возложена охрана Кремля с арсеналом ручного и станкового оружия, Государственного банка, казначейства, ссудо-сберегательных касс и других учреждений. Полк находился под влиянием московских большевиков, кроме того располагался поблизости от Московского почтамта (Мясницкая улица, 26). 1-й батальон и 8-я рота 56-го полка размещались в Кремле, остальные роты 2-го батальона находились в районе Замоскворечья, а штаб полка с двумя батальонами располагался в Покровских казармах. Полковой комитет отказался дать в распоряжение Ведерникова и Аросева две роты без распоряжения штаба Московского округа и согласия Совета солдатских депутатов. Однако большевикам из комитета удалось призвать солдат на выступление и вскоре 11 и 13-я роты двинулись на выполнение задания Боевого центра.

Вечером 25 октября состоялось специальное заседание Московской городской думы, на котором гласные рассмотрели вопрос, как «должно реагировать Московское городское самоуправление на захватную политику Советов рабочих и солдатских депутатов». На заседании присутствовала и фракция большевиков. После выступления лидера фракции И. И. Скворцова-Степанова большевики покинули заседание Думы. По решению остальных фракций Городской думы для защиты Временного правительства при городском самоуправлении из представителей меньшевиков, эсеров, кадетов и других партий был создан Комитет общественной безопасности (КОБ), который возглавил городской голова Москвы эсер Вадим Руднев и командующий войсками Московского военного округа полковник Константин Рябцев. В комитет, кроме представителей городского и земского самоуправления, вошли представители Викжеля, почтово-телеграфного союза, которыми руководили эсеры и меньшевики, исполнительных комитетов Совета солдатских депутатов и Совета крестьянских депутатов, штаба военного округа. Городская дума, возглавляемая правыми эсерами, превратилась в политический центр сопротивления большевикам. Комитет выступал с позиции защиты Временного правительства, но мог опираться главным образом на офицеров и юнкеров.

Также вечером 25 октября состоялось объединённое заседание (пленум) обоих московских Советов — рабочих и солдатских (на тот момент функционирующих раздельно), на котором был избран боевой центр московских Советов — Военно-революционный комитет (ВРК) для «организации поддержки» вооружённого выступления в Петрограде. «За» голосовало 394 депутата, «против» — 116 (меньшевики и беспартийные), воздержались — 25 (объединенцы). Тем не менее меньшевики и объединенцы вошли в комитет. Эсеры отказались участвовать в голосовании.

ВРК был избран в составе 7 человек (4 большевика и 3 члена других партий) под председательством большевика Г. А. Усиевича. Особенностью Московского ВРК по сравнению с Петроградским было широкое участие в его работе меньшевиков, что отчасти объяснялось тем, что раскол РСДРП на большевистскую и меньшевистскую фракции носил в Москве менее острый характер. Сами меньшевики объяснили своё вхождение в ВРК стремлением «смягчить последствия безумной авантюры большевиков». Как присутствие в Московском ВРК меньшевиков, так и отсутствие в Москве Ленина в какой-то степени повлияли на характер действий этого органа, менее решительный, чем в Петрограде. Вместе с тем 27 окт. меньшевики, а 31 окт. объединенцы вышли из состава ВРК. Ричард Пайпс в своей фундаментальной работе «Большевики в борьбе за власть» указывает, что меньшевики «выдвинули ряд условий», которые не были приняты.

Согласно приказу № 1 ВРК, части московского гарнизона приводились в боевую готовность и должны были исполнять только исходящие от ВРК распоряжения. Также ВРК выдал распоряжение «о прекращении выхода буржуазных газет» путём силового занятия типографий (типографию Московского листка по собственной инициативе захватили анархисты). ВРК объявил всеобщую забастовку и организовал нападения на типографии буржуазных газет: начатый набор был рассыпан и утром 26-го октября вышли только «Известия» и «Социал-Демократ».

Розенгольцу было поручено «принять все меры для охраны Совета революционными войсками», и он потребовал немедленной присылки 1000 солдат с пулемётами из самокатного батальона. Это было ещё до выбора ВРК. Самокатный запасный батальон (2500 чел.) находился в Сокольнических (Улица Стромынка, 20) и Фанагорийских (Бауманская улица, 61) казармах.

ВРК опирался на часть большевизированных войск (193-й полк, 56-й запасной пехотный полк, самокатный батальон и др.), рабочих-красногвардейцев. На сторону большевиков перешли «двинцы» — солдаты, арестованные летом 1917 года в Двинске за отказ идти в наступление. 22 сентября (5 октября) они были освобождены Моссоветом.

В дальнейшем «красными» были созданы районные ВРК во главе с комиссарами, были приведены в боевую готовность воинские части занявшие сторону большевиков и их союзников, был избран временный революционный комитет по руководству полковыми и другими войсковыми комитетами в противовес исполнительному комитету московского совета солдатских депутатов, где большинство находилось в руках противников большевиков. Наконец были приняты меры по вооружению рабочих-красногвардейцев (10-12 тысяч человек). Районные ВРК направляли своих эмиссаров на заводы и воинские части. Неблагоприятным для большевиков фактором было и то, что в Москве находились значительные силы (по некоторым оценкам — до 20 тыс. чел.) юнкеров, настроенных резко антибольшевистски.

26 октября

В ночь на 26 октября Московский ВРК издал приказ о приведении всех частей Московского гарнизона в боевую готовность. Им были вызваны в Кремль роты 193-го запасного полка. Начальник Кремлёвского Арсенала полковник Висковский подчинился требованию ВРК о выдаче рабочим оружия. Было выдано 1500 винтовок с патронами, но вывезти оружие не удалось, так как выезды из Кремля были блокированы отрядами юнкеров.

Командующий войсками Московского военного округа К. И. Рябцов обратился в Ставку с просьбой прислать с фронта в Москву верные Временному правительству воинские части и одновременно вступил в переговоры с Московским ВРК.

27 октября

27 октября находившиеся в Москве офицеры, готовые оказать сопротивление большевистскому восстанию, собрались в здании Александровского военного училища. Их возглавил начальник штаба Московского военного округа полковник К. К. Дорофеев. Силы сторонников Временного правительства, собравшихся в училище, составляли около 300 человек (офицеры, юнкера, студенты). Они заняли подступы к училищу со стороны Смоленского рынка (конец Арбата), Поварской и Малой Никитской, продвинулись от Никитских Ворот до Тверского бульвара и заняли западную сторону Большой Никитской улицы до здания Московского университета и Кремля. Добровольческий отряд студентов получил название «белая гвардия» — это был первый случай употребления данного термина. Полковник В. Ф. Рар организовал оборону казарм 1-го кадетского корпуса в Лефортово силами кадетов старших классов. С. Н. Прокопович, единственный министр Временного правительства, находившийся на свободе, 27 октября прибыл в Москву, чтобы организовать сопротивление большевикам.

27 октября (9 ноября) в 6 часов вечера К. И. Рябцев и КОБ, получив подтверждение Ставки о высылке войск с фронта и сведения о выступлении войск под руководством Керенского и Краснова на Петроград, объявили город на военном положении и предъявили О. М. Берзину и Московскому ВРК ультиматум: распустить ВРК, сдать Кремль и разоружить революционно настроенные воинские части. Представители ВРК дали согласие на увод рот 193-го полка, но потребовали оставления 56-го полка, квартировавшего в Кремле.

Согласно другим источникам силы 193 полка покинули Кремль ещё с утра, и на предъявленный около 19:00 ультиматум с требованием упразднения МВРК и вывода из Кремля всех оставшихся революционных частей, представители МВРК ответили отказом.

В тот же день юнкера атаковали отряд солдат-«двинцев», пытавшихся прорваться к Моссовету, 45 человек из 150 были убиты или ранены. Также юнкерами был совершён налёт на Дорогомиловский ВРК, после чего они закрепились на Садовом кольце от Крымского моста до Смоленского рынка и вышли на бульварное кольцо от Мясницких и Сретенских ворот, захватив почтамт, телеграф и телефонную станцию.

28 октября. Взятие Кремля юнкерами

Утром 28 октября Рябцев по телефону потребовал от Берзина сдачи Кремля, сообщив, что город находится под его контролем. Не зная действительной обстановки и не имея связи с ВРК, Берзин принял решение сдать Кремль. Командующий броневой ротой 6-й школы прапорщиков потребовал от солдат 56-го полка сдачи оружия. Солдаты стали разоружаться и в Кремль вошли две роты юнкеров. Когда солдаты увидели, что вошли только две роты, они сделали попытку снова овладеть оружием, но эта попытка не удалось, причем многие солдаты были убиты или ранены пулеметным огнём По другим данным, полученным от непосредственных участников событий, в том числе и непосредственно от выживших солдат 56-го полка, после того как пленные сдали оружие и были построены - они были расстреляны из стрелкового оружия и пулеметов, пытавшихся бежать запарывали штыками

Утром 28-ого 10 в 7 час. т. Берзин собирает нас и говорит: “Товарищи, мною получен ультиматум и дано на размышление 20 минут. Весь город перешел на сторону командующего войсками”. Оставшись одни, будучи изолированными от города, и не зная, что делается за стенами Кремля, мы решили с т. Бережным сдаться. Стащили пулеметы к арсеналу, открыли ворота и пошли в казармы. Не прошло и 30 минут, как поступило приказание выходить во двор Кремля и выстраиваться поротно. Ничего не зная, выходим и видим, что к нам пришли “гости” - роты юнкеров, те же наши броневики, которые мы ночью не пустили, и одно орудие - трехдюймовка. Все перед ними выстраиваются. Нам приказано расположиться фронтом к окружному суду. Юнкера нас окружили с ружьями наготове. Часть из них заняла казармы в дверях, в окнах тоже стоят. От Троицких ворот затрещал пулемет по нас. Мы в панике. Бросились кто куда. Кто хотел в казармы, тех штыками порют. Часть бросилась в школу прапорщиков, а оттуда бросили бомбу. Мы очутились кругом в мешке. Стон, крики раненых наших товарищей... Через 8 минут бойня прекратилась.

— scepsis.net/library/id_2033.html "Красная гвардия в Москве в боях за Октябрь" Ян Пече

(по разным оценкам было убито от 50 до 300 солдат).

После взятия Кремля юнкерами положение ВРК стало исключительно тяжёлым, так как он оказался отрезанным от красногвардейцев на рабочих окраинах города, телефонное сообщение с ними было невозможно, так как телефонная станция была занята юнкерами. Кроме того, сторонники КОБ получили доступ к вооружению, хранившемуся в Центральном арсенале в Кремле.

По призыву МК РСДРП(б), ВРК и профсоюзов в городе началась всеобщая политическая забастовка. Собравшиеся в Политехническом музее гарнизонное совещание полковых, ротных, командных и бригадных комитетов предложило всем воинским частям поддержать ВРК, вместе с тем постановило распустить совет солдатских депутатов старого созыва и провести новые выборы, в результате которых для контактов с ВРК был создан боевой орган — «Совет десяти». К исходу 28 октября революционные силы блокировали центр города.

С 28 по 31 октября солдаты 193-го пехотного запасного полка принимали участие в захвате Брянского вокзала, Провиантских складов, в боях на «Остоженских позициях», штурмовал штаб Московского военного округа (ул. Пречистенка, д. 7)). Во время штурма был тяжело ранен командир роты прапорщик А. А. Померанцев.

29 октября. Попытка перемирия

29 октября (11 ноября) на улицах города были вырыты окопы и сооружены баррикады и началась упорная борьба за центр Москвы. Ожесточенные бои шли за Крымский и Каменный мосты, в районе Остоженки, Пречистенки и на других улицах. В боях на стороне ВРК участвовали вооружённые рабочие (красная гвардия), солдаты ряда пехотных частей, а также артиллерия (которой почти не было у антибольшевистских сил).

Утром 29 октября силы красных начали наступление по главным направлениям: отряд под командованием левого эсера Саблина Ю. В. захватил здание градоначальства на Тверском бульваре, была отбита Тверская улица и часть Охотного ряда, губернаторский дом в Леонтьевском переулке, была занята Крымская площадь, Симоновский пороховой склад, Курско-Нижегородский и Александровский вокзалы, почтамт и главный телеграф.

К 18 часам красными была занята Таганская площадь. Были захвачены три из пяти корпусов Алексеевского военного училища.

К 21 часу революционные войска заняли Центральную телефонную станцию и начали обстрел гостиницы «Метрополь». Артиллерия начала обстрел занятых антибольшевистскими силами районов, включая Кремль. С Воробьевых гор по Кремлю стрелял 7-й Украинский тяжёлый артиллерийский дивизион. На Швивой (Вшивой) горке, где сейчас располагается высотное здание на Котельнической набережной, были установлены два 48-линейных орудия, которые вели огонь по Малому Николаевскому дворцу и Спасским воротам Кремля. Батареям, занявшим позиции у Бабьегорской плотины между Крымским и Каменным мостами была поставлена задача обстреливать кремлёвскую стену, выходящую к Манежу, и пробить брешь у Троицких ворот. Орудия ВРК также были подтянуты к Никольским воротам.

Бухают пушки, это стреляют по Кремлю откуда-то с Воробьевых гор. Человек, похожий на переодетого военного, пренебрежительно говорит:
— Шрапнелью стреляют, идиоты! Это — к счастью, а то бы они раскатали весь Кремль.
Он долго рассказывает внимательным слушателям о том, в каких случаях необходимо уничтожать людей шрапнелью, и когда следует «действовать бризантными».
— А они, болваны, катают шрапнелью на высокий разрыв! Это бесцельно и глупо…
Кто-то неуверенно справляется:
— Может быть — они нарочно так стреляют, чтобы напугать, но не убивать?
— Это зачем же?
— Из гуманности?
— Ну, какая же у нас гуманность,— спокойно возражает знаток техники убийства…
… Круглые, гаденькие пульки шрапнели градом барабанят по железу крыш, падают на камни мостовой,— зрители бросаются собирать их «на память» и ползают в грязи.
В некоторых домах вблизи Кремля стены домов пробиты снарядами, и, вероятно, в этих домах погибли десятки ни в чём не повинных людей. Снаряды летали так же бессмысленно, как бессмыслен был весь этот шестидневный процесс кровавой бойни и разгрома Москвы.

— gorkiy.lit-info.ru/gorkiy/articles/article-376-5.htm «Новая жизнь», № 175, 8(21) ноября 1917 г.

29 октября было заключено перемирие, причём обе стороны тянули время, надеясь на подход к Москве лояльных частей. Перемирию также способствовали действия «Викжеля», который требовал создания «однородного социалистического правительства», угрожая в случае нарушения перемирия одной из сторон пропустить в Москву войска другой стороны. И Комитет общественной безопасности, и ВРК согласились начать переговоры. Было достигнуто соглашение о перемирии с 12 часов 29-го по 12 часов 30-го октября на следующих условиях:

• полное разоружение красной и белой гвардии;
• возвращение оружия;
• роспуск как ВРК, так и Комитета общественной безопасности;
• привлечение виновных к суду;
• установление нейтральной зоны;
• подчинение всего гарнизона командующему округа;
• организация общего демократического органа.

Согласно другим источникам причиной уступок ВРК пошедших на перемирие стало ультимативное заявление «Викжеля» о том, что в случае непрекращения боевых действий он призовёт ко всеобщей забастовке железнодорожников, что лишит ВРК вероятного подкрепления.

Однако эти условия не были выполнены и перемирие было нарушено.

30 октября

30 октября силам ВРК сдались антибольшевистские силы во 2-м кадетском корпусе, 31-го — в 1-м кадетском корпусе, а в ночь на 1 ноября капитулировали 3-й Московский кадетский корпус и Алексеевское военное училище в Лефортово.

31 октября

31 октября с предложением перемирия выступили представители губернского совета крестьянских депутатов. В этот же день на помощь антибольшевистским силам прибыл из Брянска 7-й ударный батальон в количестве 150 человек.

31 октября ВРК потребовал от Комитета общественной безопасности безусловной сдачи под угрозой артиллерийского обстрела здания Городской думы.

1 ноября

Этот обстрел начался 1 ноября и юнкера вместе с членами Комитета общественной безопасности были вынуждены перейти в Кремль и в здание Исторического музея.

2 ноября

2 ноября артиллерийский обстрел Кремля большевиками усилился и ими был занят Исторический музей. Ряд построек Кремля серьёзно пострадал от обстрела.

В ночь на 2 ноября юнкера сами ушли из Кремля, было заключено соглашение о разоружении юнкеров и кадетов.

Позже Епископ Нестор (Анисимов), лично осмотревший Кремль, зафиксировал ряд разрушений и повреждений Успенского, Благовещенского, Николо-Гостунского соборов, а также Собора 12 Апостолов. Были повреждены Колокольня Ивана Великого, Патриаршья ризница, некоторые кремлёвские башни, в частности, Беклемишевская стояла без вершины, а Спасская была пробита, знаменитые часы на Спасской башне остановились. Однако ходившие в это время в Петрограде слухи о разрушениях в Москве были сильно преувеличены; так, утверждалось, что якобы от артобстрелов пострадал не только Кремль, а и Собор Василия Блаженного, а Успенский собор во время артобстрела самого Кремля якобы сгорел.

2 ноября 1917, узнав о бомбардировках Кремля, подал в отставку нарком просвещения А. В. Луначарский, заявив, что он не может смириться с разрушением важнейших художественных ценностей, «тысячью жертв», ожесточением борьбы «до звериной злобы», бессилием «остановить этот ужас». Прошение об отставке опублико­вано в меньшевист­ской газете «Новая жизнь» (3 ноября 1917 года) и других газетах. Но Ленин сказал Луначарскому: «Как вы можете придавать такое значение тому или другому зданию, как бы оно ни было хорошо, когда дело идет об открытии дверей перед таким общественным строем, который способен создать красоту, безмерно превосходящую все, о чём могли только мечтать в прошлом?». После этого Луначарский несколько скорректировал свою позицию и опубликовал в газете «Новая жизнь» (4 ноября 1917 года) обращение: «Берегите народное достояние».

2 ноября делегация Комитета общественной безопасности направилась в ВРК для переговоров. ВРК согласился отпустить на свободу всех юнкеров, офицеров и студентов при условии сдачи ими оружия. После этого сопротивление в Москве прекратилось.

2 ноября в 17 часов контрреволюционные силы подписали договор о капитуляции. В 21 час ВРК отдал приказ о прекращении огня.

ВРК издал приказ: «Революционные войска победили, юнкера и белая гвардия сдают оружие. Комитет общественной безопасности распускается. Все силы буржуазии разбиты наголову и сдаются, приняв наши требования. Вся власть в Москве в руках Военно-революционного комитета».

3 ноября

Однако приказ Московского военно-революционного комитета о прекращении боевых действий от 2 ноября был обращён не ко всем гражданам Москвы, а к революционным войскам. Он предписывал войскам Советов «прекратить всякие военные действия, но оставаться на своих местах до сдачи оружия юнкерами и белой гвардией» и «не расходиться до особого приказа». Боевые действия продолжались всю ночь на 3 ноября. На некоторых участках юнкера ещё 3 ноября продолжали оказывать сопротивление и даже предприняли попытки наступления. Вечером 2 ноября лишь отдельные красногвардейцы проникли в Кремль. Окончательно он был взят только утром следующего дня. 3 ноября в боях за Кремль было убито три красногвардейца. Таким образом, 3 ноября в Москве продолжались бои.

3 ноября юнкера, офицеры и студенты покинули Кремль и здание Александровского училища. Многие из них позднее пробрались на Дон и вступили в Добровольческую армию.

По всей Москве шло разоружение юнкеров, сопровождавшееся массовыми расстрелами.

...отрядом Красной гвардии под командой т. Петрова были освобождены арестованные революционные солдаты 56-го полка во главе с бывшим комендантом арсенала Кремля т. Берзиным. Освобожденные из тюрьмы вышли истерзанными и проголодавшимися. Около 5 дней их держали без продовольствия. Некоторые оказались больными после всего пережитого в плену у белых. Освобожденные солдаты тотчас, схватив брошенные юнкерами винтовки, бросились на полковника, который расстреливал их товарищей в Кремле, а также на юнкеров, державших в руках гранаты, и на месте их расстреляли.

— scepsis.net/library/id_2033.html "Красная гвардия в Москве в боях за Октябрь" Ян Пече

3 ноября был опубликован манифест Военно-революционного комитета Московских Советов рабочих и солдатских депутатов, который провозглашал в Москве власть Советов рабочих и солдатских депутатов.

В сущности своей Московская бойня была кошмарным кровавым избиением младенцев. С одной стороны — юноши красногвардейцы, не умеющие держать ружья в руках, и солдаты, почти не отдающие себе отчёта — кого ради они идут на смерть, чего ради убивают? С другой — ничтожная количественно кучка юнкеров, мужественно исполняющих свой «долг», как это было внушено им.

— gorkiy.lit-info.ru/gorkiy/articles/article-376-5.htm "Новая жизнь", № 175, 8(21) ноября 1917 г.

В ходе восстания революционные силы потеряли около 1 тысячи человек. Согласно другому источнику, точное количество жертв в результате боёв в Москве неизвестно, однако по приблизительным оценкам погибло несколько сотен человек.

Реакция Православной Церкви

Проходивший в те дни в Успенском соборе Московского Кремля Поместный Собор Русской православной церкви обратился к противоборствующим сторонам: «Во имя Божие Всероссийский Священный Собор призывает дорогих наших братьев и детей ныне воздержаться от дальнейшей ужасной кровопролитной брани». Собор просил победителей «не допускать никаких актов мести, жестокой расправы и во всех случаях щадить жизнь побежденных». Собор также призывал не подвергать Кремль артиллерийскому обстрелу «во имя спасения дорогих всей России святынь, разрушения и поругания которых русский народ никому и никогда не простит». 11 ноября 1917 года Собор выпустил обращение «Ко всем чадам церкви», в котором произошедшие события обрисовал как начавшуюся «великую междоусобицу», в ходе которой в течение ряда дней «русские пушки обстреливали величайшую святыню России – Московский Кремль». Собор призвал победителей «не осквернять себя пролитием братской крови, умерщвлением беззащитных, мучительством страждущих». Прямой критики большевиков в обращении не было, хотя Собор заметил, что «для тех, кто видит единственное основание своей власти в насилии одного сословия над всем народом, не существует Родины».

Некоторые делегаты Поместного собора в дни восстания выполняли функции санитаров. Например, епископ Камчатский и Петропавловский Нестор 29-30 октября оказывал под перекрестным огнём первую медицинскую помощь раненым горожанам на Пречистенке и Остоженке. Также перевязывал пострадавших архиепископ Таврический Димитрий (Абашидзе). Один из священников даже вел группу санитаров.

Наконец, Собор решил выступить в качестве посредника между враждующими сторонами. 2, 3 и 4 ноября 1917 года в ВРК приходили делегации Поместного собора (две из них возглавлял юридический глава Русской церкви Платон (Рождественский)). Помимо просьбы не проливать кровь, Церкви удалось договориться на встрече 4 ноября о том, что революционный комитет не станет препятствовать избранию Патриарха и позволяет взять одну из икон Успенского собора Московского кремля, а также передаст кремлевские храмы под охрану их притча.

После завершения боев Церковь занялась изучением разрушений в Кремле и погребением погибших. Епископ Нестор составил отчет, который в декабре 1917 года был издан по решению Собора «для широкого распространения в народе» под заглавием «Расстрел Московского Кремля» (но почти весь его тираж был изъят властями).

Похороны погибших

Сторонников большевиков

7 ноября Московский ВРК постановил для погибших участников восстания, выступавших на стороне большевиков, устроить братскую могилу у Кремлёвской стены и назначил похороны на 10 ноября.

8 ноября были вырыты две братские могилы — между кремлёвской стеной и лежавшими параллельно ей трамвайными рельсами. Одна могила начиналась от Никольских ворот и тянулась до Сенатской башни, затем шёл небольшой промежуток и вторая — шла до Спасских ворот. 9 ноября газеты опубликовали подробные маршруты траурных процессий 11 городских районов и часы их прибытия на Красную площадь.

10 ноября в братские могилы было опущено 238 гробов. Всего в 1917 году было захоронено 240 человек (14.11 — Лисинова и 17.11 — Вальдовский) (точно известны имена 57 человек).

Андреев Павлик, Баскаков Т. А., Вальдовский Я. М., Вевер О., Вирземнек О. К., Войтович В. Е..

«Двинцы»

Сапунов Е. Н., Воронов А. П., Скворцов Г. А., Тимофеев А. Т., Запорожец А. П., Назаров И. А., Усольцев М. Т.,

Трунов Н. Р., Гавриков Я. В., Владимиров С. В., Инюшев А. А., Неделкин Т. Ф., Тимофеев Г..

«Кремлёвцы»

Дудинский И. А., Агафошин С., Горюнов С., Звонов, Зимин И., Иванов И., Кокорев С., Косарев А., Коспяник П., Крашенильников В., Лещиков А., Лизенко Ф., Лысенков Ф., Петухов И., Романов В., Рыжев М., Смирнов А., Сологудинов Ф., Сопляков, Федоров С., Хохлов С., Ципляков С., Шефаревич В..

Елагин Г. Л.,Звейнек Я. Е., Киреев А. А..

Лисинова Л. А., Михайлов Л. Ф., Морозов В. Е..

«Самокатчики»

Томский Г. В., Дроздов Ф., Есаулов Д..

Сахаров, Снегирёв Н. М., Степачев И. Г., Сухарев А. А., Ширяев С. А., Щербаков П. П..

Собор Русской православной церкви осудили такое погребение. 17 ноября 1917 года он принял постановление, в котором объявил, что «в преднамеренно совершенном без церковной молитвы погребении под стенами Кремля людей, которые осквернили его святыни, разрушали его храмы и, поднявши знамя братоубийственной войны, возмутили народную совесть, Собор видит явное и сознательное оскорбление церкви и неуважение к святыне».

Сторонников Временного правительства

Погибшие юнкера и офицеры отпевались 13 ноября в церкви большого Вознесения у Никитских ворот. Вокруг церкви собралась многотысячная толпа. Похоронная процессия направилась по Тверскому бульвару и Петроградскому шоссе на Братское кладбище. Во всех церквях по пути её следования проходили панихиды. Большую часть гробов несли на руках. К вечеру, в темноте, процессия вступила на кладбище и в свете факелов гробы стали опускать в могилу.

Под впечатлением этих похорон Александр Вертинский написал ставшую широко известной песню «То, что я должен сказать».

Спустя 78 лет, 17 ноября 1995 года, на территории бывшего Братского кладбища был установлен памятный крест с надписью: «Юнкера. Мы погибли за нашу и вашу свободу». Повыше надписи был закреплён терновый венец из колючей проволоки. Сейчас крест перенесён в «Мемориал примирения народов» у храма Всех Святых рядом со станцией метро «Сокол».

См. также

• Москва в годы Гражданской войны

Примечания

Примечания

Сноски

Литература

• А. М. Атабекян, «[oldcancer.narod.ru/Atabekian/B/02.htm Кровавая неделя в Москве]» (М. 1917)
• На баррикадах Москвы. Воспоминания. Документы. Материалы. Москва: 1975
• Подготовка и победа Октябрьской революции в Москве. Документы и материалы. Москва: 1957
• Октябрь в Москве. Москва: 1967
• Минц И. И. История Великого Октября. Т. 3. Москва: 1973
• Грунт А. Я. Москва, 1917-й. Революция и контрреволюция. Москва: 1976
• Московский Военно-революционный комитет. М: 1968
• Милюков П. Н. «История второй русской революции», Минск, 2002 г.
• Мельгунов, С. П. Как большевики захватили власть. — 1-е. — Москва: Айрис-Пресс, 2007. — 656 с. — (Белая Россия). — 2000 экз. — ISBN 978-5-8112-2904-8.
• Френкин, М. С. Захват власти большевиками в России и роль тыловых гарнизонов армии. Подготовка и проведение октябрьского мятежа. 1917 — 1918 гг. — 1-е. — Иерусалим: СТАВ, 1982. — 400 с.

Ссылки

• [mn.ru/society_history/20121107/330171611.html 1917: хроника революции в Москве. События октября 1917 года в Москве день за днём, улица за улицей]
• [his.1september.ru/article.php?ID=200404104 «Кто послал их на смерть…» Октябрь 1917 г. в Москве: судьбы, события, памятники]
• [his.1september.ru/view_article.php?id=200901903 Т. Кононенко «В начале — расстрелянный Кремль»]
• [his95.narod.ru/doc01/okt_msk.htm Передача «Радио Свобода» «Октябрь 1917 в Москве»]
• [scepsis.ru/library/id_1987.html О. Н. Чаадаева. Октябрьское восстание в Москве]
• Ян Пече [scepsis.ru/library/id_2033.html Красная гвардия в Москве в боях за Октябрь]
• [www.rkrp-rpk.ru/content/view/2990/44/ Ю. М. Мартынов Установление советской власти в Москве]
• Эфрон, Сергей Яковлевич [www.dk1868.ru/history/EFRON.htm Записки добровольца. М., 1998. ОКТЯБРЬ (1917 год)]
• Л. Н. Трескин [www.dk1868.ru/history/TRESKIN.htm Московской выступление большевиков в 1917 году]
• А. Г. Невзоров [www.dk1868.ru/history/NEVZOROV.htm 4-я Московская Школа Прапорщиков]
• [www.dk1868.ru/history/NESTER.htm М. А. Нестерович-Берг. В борьбе с большевиками]
• [vojnik.org/civilwar/5 Д. Одарченко. Как полонили Москву]
• Вертинский, Александр Николаевич [www.peoples.ru/art/music/stage/vertinsky/to_chto_ja_dolzhen_skazat_ikh_svetlojj_pamjati_posvjashhena_junkeram.shtml То, что я должен сказать их светлой памяти]
• Галич, Александр Аркадьевич [www.litru.ru/?book=9359&page=3 Памяти Живаго]
• Сергей Берец. [news.bbc.co.uk/hi/russian/russia/newsid_7078000/7078230.stm Битва за Кремль] (рус.). Октябрь 17-го — На изломе. Русская служба Би-би-си (05-11-2007). Проверено 8 апреля 2011. [www.webcitation.org/66wfrOHbr Архивировано из первоисточника 15 апреля 2012].
• [his95.narod.ru/doc01/okt_msk.htm Октябрь 1917 года в Москве. Донесения с обеих сторон.]
• [scepsis.net/library/id_2033.html Красная гвардия в Москве в боях за Октябрь Ян Пече]

Отрывок, характеризующий Октябрьское вооружённое восстание в Москве (1917)

На Тверском бульваре кто то окликнул его.
– Пьер! Давно приехал? – прокричал ему знакомый голос. Пьер поднял голову. В парных санях, на двух серых рысаках, закидывающих снегом головашки саней, промелькнул Анатоль с своим всегдашним товарищем Макариным. Анатоль сидел прямо, в классической позе военных щеголей, закутав низ лица бобровым воротником и немного пригнув голову. Лицо его было румяно и свежо, шляпа с белым плюмажем была надета на бок, открывая завитые, напомаженные и осыпанные мелким снегом волосы.
«И право, вот настоящий мудрец! подумал Пьер, ничего не видит дальше настоящей минуты удовольствия, ничто не тревожит его, и оттого всегда весел, доволен и спокоен. Что бы я дал, чтобы быть таким как он!» с завистью подумал Пьер.
В передней Ахросимовой лакей, снимая с Пьера его шубу, сказал, что Марья Дмитриевна просят к себе в спальню.
Отворив дверь в залу, Пьер увидал Наташу, сидевшую у окна с худым, бледным и злым лицом. Она оглянулась на него, нахмурилась и с выражением холодного достоинства вышла из комнаты.
– Что случилось? – спросил Пьер, входя к Марье Дмитриевне.
– Хорошие дела, – отвечала Марья Дмитриевна: – пятьдесят восемь лет прожила на свете, такого сраму не видала. – И взяв с Пьера честное слово молчать обо всем, что он узнает, Марья Дмитриевна сообщила ему, что Наташа отказала своему жениху без ведома родителей, что причиной этого отказа был Анатоль Курагин, с которым сводила ее жена Пьера, и с которым она хотела бежать в отсутствие своего отца, с тем, чтобы тайно обвенчаться.
Пьер приподняв плечи и разинув рот слушал то, что говорила ему Марья Дмитриевна, не веря своим ушам. Невесте князя Андрея, так сильно любимой, этой прежде милой Наташе Ростовой, променять Болконского на дурака Анатоля, уже женатого (Пьер знал тайну его женитьбы), и так влюбиться в него, чтобы согласиться бежать с ним! – Этого Пьер не мог понять и не мог себе представить.
Милое впечатление Наташи, которую он знал с детства, не могло соединиться в его душе с новым представлением о ее низости, глупости и жестокости. Он вспомнил о своей жене. «Все они одни и те же», сказал он сам себе, думая, что не ему одному достался печальный удел быть связанным с гадкой женщиной. Но ему всё таки до слез жалко было князя Андрея, жалко было его гордости. И чем больше он жалел своего друга, тем с большим презрением и даже отвращением думал об этой Наташе, с таким выражением холодного достоинства сейчас прошедшей мимо него по зале. Он не знал, что душа Наташи была преисполнена отчаяния, стыда, унижения, и что она не виновата была в том, что лицо ее нечаянно выражало спокойное достоинство и строгость.
– Да как обвенчаться! – проговорил Пьер на слова Марьи Дмитриевны. – Он не мог обвенчаться: он женат.
– Час от часу не легче, – проговорила Марья Дмитриевна. – Хорош мальчик! То то мерзавец! А она ждет, второй день ждет. По крайней мере ждать перестанет, надо сказать ей.
Узнав от Пьера подробности женитьбы Анатоля, излив свой гнев на него ругательными словами, Марья Дмитриевна сообщила ему то, для чего она вызвала его. Марья Дмитриевна боялась, чтобы граф или Болконский, который мог всякую минуту приехать, узнав дело, которое она намерена была скрыть от них, не вызвали на дуэль Курагина, и потому просила его приказать от ее имени его шурину уехать из Москвы и не сметь показываться ей на глаза. Пьер обещал ей исполнить ее желание, только теперь поняв опасность, которая угрожала и старому графу, и Николаю, и князю Андрею. Кратко и точно изложив ему свои требования, она выпустила его в гостиную. – Смотри же, граф ничего не знает. Ты делай, как будто ничего не знаешь, – сказала она ему. – А я пойду сказать ей, что ждать нечего! Да оставайся обедать, коли хочешь, – крикнула Марья Дмитриевна Пьеру.
Пьер встретил старого графа. Он был смущен и расстроен. В это утро Наташа сказала ему, что она отказала Болконскому.
– Беда, беда, mon cher, – говорил он Пьеру, – беда с этими девками без матери; уж я так тужу, что приехал. Я с вами откровенен буду. Слышали, отказала жениху, ни у кого не спросивши ничего. Оно, положим, я никогда этому браку очень не радовался. Положим, он хороший человек, но что ж, против воли отца счастья бы не было, и Наташа без женихов не останется. Да всё таки долго уже так продолжалось, да и как же это без отца, без матери, такой шаг! А теперь больна, и Бог знает, что! Плохо, граф, плохо с дочерьми без матери… – Пьер видел, что граф был очень расстроен, старался перевести разговор на другой предмет, но граф опять возвращался к своему горю.
Соня с встревоженным лицом вошла в гостиную.
– Наташа не совсем здорова; она в своей комнате и желала бы вас видеть. Марья Дмитриевна у нее и просит вас тоже.
– Да ведь вы очень дружны с Болконским, верно что нибудь передать хочет, – сказал граф. – Ах, Боже мой, Боже мой! Как всё хорошо было! – И взявшись за редкие виски седых волос, граф вышел из комнаты.
Марья Дмитриевна объявила Наташе о том, что Анатоль был женат. Наташа не хотела верить ей и требовала подтверждения этого от самого Пьера. Соня сообщила это Пьеру в то время, как она через коридор провожала его в комнату Наташи.
Наташа, бледная, строгая сидела подле Марьи Дмитриевны и от самой двери встретила Пьера лихорадочно блестящим, вопросительным взглядом. Она не улыбнулась, не кивнула ему головой, она только упорно смотрела на него, и взгляд ее спрашивал его только про то: друг ли он или такой же враг, как и все другие, по отношению к Анатолю. Сам по себе Пьер очевидно не существовал для нее.
– Он всё знает, – сказала Марья Дмитриевна, указывая на Пьера и обращаясь к Наташе. – Он пускай тебе скажет, правду ли я говорила.
Наташа, как подстреленный, загнанный зверь смотрит на приближающихся собак и охотников, смотрела то на того, то на другого.
– Наталья Ильинична, – начал Пьер, опустив глаза и испытывая чувство жалости к ней и отвращения к той операции, которую он должен был делать, – правда это или не правда, это для вас должно быть всё равно, потому что…
– Так это не правда, что он женат!
– Нет, это правда.
– Он женат был и давно? – спросила она, – честное слово?
Пьер дал ей честное слово.
– Он здесь еще? – спросила она быстро.
– Да, я его сейчас видел.
Она очевидно была не в силах говорить и делала руками знаки, чтобы оставили ее.


Пьер не остался обедать, а тотчас же вышел из комнаты и уехал. Он поехал отыскивать по городу Анатоля Курагина, при мысли о котором теперь вся кровь у него приливала к сердцу и он испытывал затруднение переводить дыхание. На горах, у цыган, у Comoneno – его не было. Пьер поехал в клуб.
В клубе всё шло своим обыкновенным порядком: гости, съехавшиеся обедать, сидели группами и здоровались с Пьером и говорили о городских новостях. Лакей, поздоровавшись с ним, доложил ему, зная его знакомство и привычки, что место ему оставлено в маленькой столовой, что князь Михаил Захарыч в библиотеке, а Павел Тимофеич не приезжали еще. Один из знакомых Пьера между разговором о погоде спросил у него, слышал ли он о похищении Курагиным Ростовой, про которое говорят в городе, правда ли это? Пьер, засмеявшись, сказал, что это вздор, потому что он сейчас только от Ростовых. Он спрашивал у всех про Анатоля; ему сказал один, что не приезжал еще, другой, что он будет обедать нынче. Пьеру странно было смотреть на эту спокойную, равнодушную толпу людей, не знавшую того, что делалось у него в душе. Он прошелся по зале, дождался пока все съехались, и не дождавшись Анатоля, не стал обедать и поехал домой.
Анатоль, которого он искал, в этот день обедал у Долохова и совещался с ним о том, как поправить испорченное дело. Ему казалось необходимо увидаться с Ростовой. Вечером он поехал к сестре, чтобы переговорить с ней о средствах устроить это свидание. Когда Пьер, тщетно объездив всю Москву, вернулся домой, камердинер доложил ему, что князь Анатоль Васильич у графини. Гостиная графини была полна гостей.
Пьер не здороваясь с женою, которую он не видал после приезда (она больше чем когда нибудь ненавистна была ему в эту минуту), вошел в гостиную и увидав Анатоля подошел к нему.
– Ah, Pierre, – сказала графиня, подходя к мужу. – Ты не знаешь в каком положении наш Анатоль… – Она остановилась, увидав в опущенной низко голове мужа, в его блестящих глазах, в его решительной походке то страшное выражение бешенства и силы, которое она знала и испытала на себе после дуэли с Долоховым.
– Где вы – там разврат, зло, – сказал Пьер жене. – Анатоль, пойдемте, мне надо поговорить с вами, – сказал он по французски.
Анатоль оглянулся на сестру и покорно встал, готовый следовать за Пьером.
Пьер, взяв его за руку, дернул к себе и пошел из комнаты.
– Si vous vous permettez dans mon salon, [Если вы позволите себе в моей гостиной,] – шопотом проговорила Элен; но Пьер, не отвечая ей вышел из комнаты.
Анатоль шел за ним обычной, молодцоватой походкой. Но на лице его было заметно беспокойство.
Войдя в свой кабинет, Пьер затворил дверь и обратился к Анатолю, не глядя на него.
– Вы обещали графине Ростовой жениться на ней и хотели увезти ее?
– Мой милый, – отвечал Анатоль по французски (как и шел весь разговор), я не считаю себя обязанным отвечать на допросы, делаемые в таком тоне.
Лицо Пьера, и прежде бледное, исказилось бешенством. Он схватил своей большой рукой Анатоля за воротник мундира и стал трясти из стороны в сторону до тех пор, пока лицо Анатоля не приняло достаточное выражение испуга.
– Когда я говорю, что мне надо говорить с вами… – повторял Пьер.
– Ну что, это глупо. А? – сказал Анатоль, ощупывая оторванную с сукном пуговицу воротника.
– Вы негодяй и мерзавец, и не знаю, что меня воздерживает от удовольствия разможжить вам голову вот этим, – говорил Пьер, – выражаясь так искусственно потому, что он говорил по французски. Он взял в руку тяжелое пресспапье и угрожающе поднял и тотчас же торопливо положил его на место.
– Обещали вы ей жениться?
– Я, я, я не думал; впрочем я никогда не обещался, потому что…
Пьер перебил его. – Есть у вас письма ее? Есть у вас письма? – повторял Пьер, подвигаясь к Анатолю.
Анатоль взглянул на него и тотчас же, засунув руку в карман, достал бумажник.
Пьер взял подаваемое ему письмо и оттолкнув стоявший на дороге стол повалился на диван.
– Je ne serai pas violent, ne craignez rien, [Не бойтесь, я насилия не употреблю,] – сказал Пьер, отвечая на испуганный жест Анатоля. – Письма – раз, – сказал Пьер, как будто повторяя урок для самого себя. – Второе, – после минутного молчания продолжал он, опять вставая и начиная ходить, – вы завтра должны уехать из Москвы.
– Но как же я могу…
– Третье, – не слушая его, продолжал Пьер, – вы никогда ни слова не должны говорить о том, что было между вами и графиней. Этого, я знаю, я не могу запретить вам, но ежели в вас есть искра совести… – Пьер несколько раз молча прошел по комнате. Анатоль сидел у стола и нахмурившись кусал себе губы.
– Вы не можете не понять наконец, что кроме вашего удовольствия есть счастье, спокойствие других людей, что вы губите целую жизнь из того, что вам хочется веселиться. Забавляйтесь с женщинами подобными моей супруге – с этими вы в своем праве, они знают, чего вы хотите от них. Они вооружены против вас тем же опытом разврата; но обещать девушке жениться на ней… обмануть, украсть… Как вы не понимаете, что это так же подло, как прибить старика или ребенка!…
Пьер замолчал и взглянул на Анатоля уже не гневным, но вопросительным взглядом.
– Этого я не знаю. А? – сказал Анатоль, ободряясь по мере того, как Пьер преодолевал свой гнев. – Этого я не знаю и знать не хочу, – сказал он, не глядя на Пьера и с легким дрожанием нижней челюсти, – но вы сказали мне такие слова: подло и тому подобное, которые я comme un homme d'honneur [как честный человек] никому не позволю.
Пьер с удивлением посмотрел на него, не в силах понять, чего ему было нужно.
– Хотя это и было с глазу на глаз, – продолжал Анатоль, – но я не могу…
– Что ж, вам нужно удовлетворение? – насмешливо сказал Пьер.
– По крайней мере вы можете взять назад свои слова. А? Ежели вы хотите, чтоб я исполнил ваши желанья. А?
– Беру, беру назад, – проговорил Пьер и прошу вас извинить меня. Пьер взглянул невольно на оторванную пуговицу. – И денег, ежели вам нужно на дорогу. – Анатоль улыбнулся.
Это выражение робкой и подлой улыбки, знакомой ему по жене, взорвало Пьера.
– О, подлая, бессердечная порода! – проговорил он и вышел из комнаты.
На другой день Анатоль уехал в Петербург.


Пьер поехал к Марье Дмитриевне, чтобы сообщить об исполнении ее желанья – об изгнании Курагина из Москвы. Весь дом был в страхе и волнении. Наташа была очень больна, и, как Марья Дмитриевна под секретом сказала ему, она в ту же ночь, как ей было объявлено, что Анатоль женат, отравилась мышьяком, который она тихонько достала. Проглотив его немного, она так испугалась, что разбудила Соню и объявила ей то, что она сделала. Во время были приняты нужные меры против яда, и теперь она была вне опасности; но всё таки слаба так, что нельзя было думать везти ее в деревню и послано было за графиней. Пьер видел растерянного графа и заплаканную Соню, но не мог видеть Наташи.
Пьер в этот день обедал в клубе и со всех сторон слышал разговоры о попытке похищения Ростовой и с упорством опровергал эти разговоры, уверяя всех, что больше ничего не было, как только то, что его шурин сделал предложение Ростовой и получил отказ. Пьеру казалось, что на его обязанности лежит скрыть всё дело и восстановить репутацию Ростовой.
Он со страхом ожидал возвращения князя Андрея и каждый день заезжал наведываться о нем к старому князю.
Князь Николай Андреич знал через m lle Bourienne все слухи, ходившие по городу, и прочел ту записку к княжне Марье, в которой Наташа отказывала своему жениху. Он казался веселее обыкновенного и с большим нетерпением ожидал сына.
Чрез несколько дней после отъезда Анатоля, Пьер получил записку от князя Андрея, извещавшего его о своем приезде и просившего Пьера заехать к нему.
Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и передала князю m lle Вourienne) и услышал от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи.
Князь Андрей приехал вечером накануне. Пьер приехал к нему на другое утро. Пьер ожидал найти князя Андрея почти в том же положении, в котором была и Наташа, и потому он был удивлен, когда, войдя в гостиную, услыхал из кабинета громкий голос князя Андрея, оживленно говорившего что то о какой то петербургской интриге. Старый князь и другой чей то голос изредка перебивали его. Княжна Марья вышла навстречу к Пьеру. Она вздохнула, указывая глазами на дверь, где был князь Андрей, видимо желая выразить свое сочувствие к его горю; но Пьер видел по лицу княжны Марьи, что она была рада и тому, что случилось, и тому, как ее брат принял известие об измене невесты.
– Он сказал, что ожидал этого, – сказала она. – Я знаю, что гордость его не позволит ему выразить своего чувства, но всё таки лучше, гораздо лучше он перенес это, чем я ожидала. Видно, так должно было быть…
– Но неужели совершенно всё кончено? – сказал Пьер.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новой, поперечной морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты. Речь шла о Сперанском, известие о внезапной ссылке и мнимой измене которого только что дошло до Москвы.
– Теперь судят и обвиняют его (Сперанского) все те, которые месяц тому назад восхищались им, – говорил князь Андрей, – и те, которые не в состоянии были понимать его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки другого; а я скажу, что ежели что нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им – им одним. – Он остановился, увидав Пьера. Лицо его дрогнуло и тотчас же приняло злое выражение. – И потомство отдаст ему справедливость, – договорил он, и тотчас же обратился к Пьеру.
– Ну ты как? Все толстеешь, – говорил он оживленно, но вновь появившаяся морщина еще глубже вырезалась на его лбу. – Да, я здоров, – отвечал он на вопрос Пьера и усмехнулся. Пьеру ясно было, что усмешка его говорила: «здоров, но здоровье мое никому не нужно». Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками.
– Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы – с горячностью и поспешностью говорил он. – Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. – Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли.
Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты.
– Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?
– И правда и не правда, – начал Пьер; но князь Андрей перебил его.
– Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
– Отдай это графине… ежели ты увидишь ее.
– Она очень больна, – сказал Пьер.
– Так она здесь еще? – сказал князь Андрей. – А князь Курагин? – спросил он быстро.
– Он давно уехал. Она была при смерти…
– Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
– Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
– Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
– А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он.
– Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер.
– Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.


С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d'Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.
Понятно, что таким представлялось дело современникам. Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими.
Для нас, потомков, – не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел идти на службу и не захотел бы другой, и третий, и тысячный капрал и солдат, настолько менее людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть.
Ежели бы Наполеон не оскорбился требованием отступить за Вислу и не велел наступать войскам, не было бы войны; но ежели бы все сержанты не пожелали поступить на вторичную службу, тоже войны не могло бы быть. Тоже не могло бы быть войны, ежели бы не было интриг Англии, и не было бы принца Ольденбургского и чувства оскорбления в Александре, и не было бы самодержавной власти в России, и не было бы французской революции и последовавших диктаторства и империи, и всего того, что произвело французскую революцию, и так далее. Без одной из этих причин ничего не могло бы быть. Стало быть, причины эти все – миллиарды причин – совпали для того, чтобы произвести то, что было. И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться. Должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума, идти на Восток с Запада и убивать себе подобных, точно так же, как несколько веков тому назад с Востока на Запад шли толпы людей, убивая себе подобных.
Действия Наполеона и Александра, от слова которых зависело, казалось, чтобы событие совершилось или не совершилось, – были так же мало произвольны, как и действие каждого солдата, шедшего в поход по жребию или по набору. Это не могло быть иначе потому, что для того, чтобы воля Наполеона и Александра (тех людей, от которых, казалось, зависело событие) была исполнена, необходимо было совпадение бесчисленных обстоятельств, без одного из которых событие не могло бы совершиться. Необходимо было, чтобы миллионы людей, в руках которых была действительная сила, солдаты, которые стреляли, везли провиант и пушки, надо было, чтобы они согласились исполнить эту волю единичных и слабых людей и были приведены к этому бесчисленным количеством сложных, разнообразных причин.
Фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных явлений (то есть тех, разумность которых мы не понимаем). Чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас неразумнее и непонятнее.
Каждый человек живет для себя, пользуется свободой для достижения своих личных целей и чувствует всем существом своим, что он может сейчас сделать или не сделать такое то действие; но как скоро он сделает его, так действие это, совершенное в известный момент времени, становится невозвратимым и делается достоянием истории, в которой оно имеет не свободное, а предопределенное значение.
Есть две стороны жизни в каждом человеке: жизнь личная, которая тем более свободна, чем отвлеченнее ее интересы, и жизнь стихийная, роевая, где человек неизбежно исполняет предписанные ему законы.
Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общечеловеческих целей. Совершенный поступок невозвратим, и действие его, совпадая во времени с миллионами действий других людей, получает историческое значение. Чем выше стоит человек на общественной лестнице, чем с большими людьми он связан, тем больше власти он имеет на других людей, тем очевиднее предопределенность и неизбежность каждого его поступка.
«Сердце царево в руце божьей».
Царь – есть раб истории.
История, то есть бессознательная, общая, роевая жизнь человечества, всякой минутой жизни царей пользуется для себя как орудием для своих целей.
Наполеон, несмотря на то, что ему более чем когда нибудь, теперь, в 1812 году, казалось, что от него зависело verser или не verser le sang de ses peuples [проливать или не проливать кровь своих народов] (как в последнем письме писал ему Александр), никогда более как теперь не подлежал тем неизбежным законам, которые заставляли его (действуя в отношении себя, как ему казалось, по своему произволу) делать для общего дела, для истории то, что должно было совершиться.
Люди Запада двигались на Восток для того, чтобы убивать друг друга. И по закону совпадения причин подделались сами собою и совпали с этим событием тысячи мелких причин для этого движения и для войны: укоры за несоблюдение континентальной системы, и герцог Ольденбургский, и движение войск в Пруссию, предпринятое (как казалось Наполеону) для того только, чтобы достигнуть вооруженного мира, и любовь и привычка французского императора к войне, совпавшая с расположением его народа, увлечение грандиозностью приготовлений, и расходы по приготовлению, и потребность приобретения таких выгод, которые бы окупили эти расходы, и одурманившие почести в Дрездене, и дипломатические переговоры, которые, по взгляду современников, были ведены с искренним желанием достижения мира и которые только уязвляли самолюбие той и другой стороны, и миллионы миллионов других причин, подделавшихся под имеющее совершиться событие, совпавших с ним.
Когда созрело яблоко и падает, – отчего оно падает? Оттого ли, что тяготеет к земле, оттого ли, что засыхает стержень, оттого ли, что сушится солнцем, что тяжелеет, что ветер трясет его, оттого ли, что стоящему внизу мальчику хочется съесть его?
Ничто не причина. Все это только совпадение тех условий, при которых совершается всякое жизненное, органическое, стихийное событие. И тот ботаник, который найдет, что яблоко падает оттого, что клетчатка разлагается и тому подобное, будет так же прав, и так же не прав, как и тот ребенок, стоящий внизу, который скажет, что яблоко упало оттого, что ему хотелось съесть его и что он молился об этом. Так же прав и не прав будет тот, кто скажет, что Наполеон пошел в Москву потому, что он захотел этого, и оттого погиб, что Александр захотел его погибели: как прав и не прав будет тот, кто скажет, что завалившаяся в миллион пудов подкопанная гора упала оттого, что последний работник ударил под нее последний раз киркою. В исторических событиях так называемые великие люди суть ярлыки, дающие наименований событию, которые, так же как ярлыки, менее всего имеют связи с самым событием.
Каждое действие их, кажущееся им произвольным для самих себя, в историческом смысле непроизвольно, а находится в связи со всем ходом истории и определено предвечно.


29 го мая Наполеон выехал из Дрездена, где он пробыл три недели, окруженный двором, составленным из принцев, герцогов, королей и даже одного императора. Наполеон перед отъездом обласкал принцев, королей и императора, которые того заслуживали, побранил королей и принцев, которыми он был не вполне доволен, одарил своими собственными, то есть взятыми у других королей, жемчугами и бриллиантами императрицу австрийскую и, нежно обняв императрицу Марию Луизу, как говорит его историк, оставил ее огорченною разлукой, которую она – эта Мария Луиза, считавшаяся его супругой, несмотря на то, что в Париже оставалась другая супруга, – казалось, не в силах была перенести. Несмотря на то, что дипломаты еще твердо верили в возможность мира и усердно работали с этой целью, несмотря на то, что император Наполеон сам писал письмо императору Александру, называя его Monsieur mon frere [Государь брат мой] и искренно уверяя, что он не желает войны и что всегда будет любить и уважать его, – он ехал к армии и отдавал на каждой станции новые приказания, имевшие целью торопить движение армии от запада к востоку. Он ехал в дорожной карете, запряженной шестериком, окруженный пажами, адъютантами и конвоем, по тракту на Позен, Торн, Данциг и Кенигсберг. В каждом из этих городов тысячи людей с трепетом и восторгом встречали его.
Армия подвигалась с запада на восток, и переменные шестерни несли его туда же. 10 го июня он догнал армию и ночевал в Вильковисском лесу, в приготовленной для него квартире, в имении польского графа.
На другой день Наполеон, обогнав армию, в коляске подъехал к Неману и, с тем чтобы осмотреть местность переправы, переоделся в польский мундир и выехал на берег.
Увидав на той стороне казаков (les Cosaques) и расстилавшиеся степи (les Steppes), в середине которых была Moscou la ville sainte, [Москва, священный город,] столица того, подобного Скифскому, государства, куда ходил Александр Македонский, – Наполеон, неожиданно для всех и противно как стратегическим, так и дипломатическим соображениям, приказал наступление, и на другой день войска его стали переходить Неман.
12 го числа рано утром он вышел из палатки, раскинутой в этот день на крутом левом берегу Немана, и смотрел в зрительную трубу на выплывающие из Вильковисского леса потоки своих войск, разливающихся по трем мостам, наведенным на Немане. Войска знали о присутствии императора, искали его глазами, и, когда находили на горе перед палаткой отделившуюся от свиты фигуру в сюртуке и шляпе, они кидали вверх шапки, кричали: «Vive l'Empereur! [Да здравствует император!] – и одни за другими, не истощаясь, вытекали, всё вытекали из огромного, скрывавшего их доселе леса и, расстрояясь, по трем мостам переходили на ту сторону.
– On fera du chemin cette fois ci. Oh! quand il s'en mele lui meme ca chauffe… Nom de Dieu… Le voila!.. Vive l'Empereur! Les voila donc les Steppes de l'Asie! Vilain pays tout de meme. Au revoir, Beauche; je te reserve le plus beau palais de Moscou. Au revoir! Bonne chance… L'as tu vu, l'Empereur? Vive l'Empereur!.. preur! Si on me fait gouverneur aux Indes, Gerard, je te fais ministre du Cachemire, c'est arrete. Vive l'Empereur! Vive! vive! vive! Les gredins de Cosaques, comme ils filent. Vive l'Empereur! Le voila! Le vois tu? Je l'ai vu deux fois comme jete vois. Le petit caporal… Je l'ai vu donner la croix a l'un des vieux… Vive l'Empereur!.. [Теперь походим! О! как он сам возьмется, дело закипит. Ей богу… Вот он… Ура, император! Так вот они, азиатские степи… Однако скверная страна. До свиданья, Боше. Я тебе оставлю лучший дворец в Москве. До свиданья, желаю успеха. Видел императора? Ура! Ежели меня сделают губернатором в Индии, я тебя сделаю министром Кашмира… Ура! Император вот он! Видишь его? Я его два раза как тебя видел. Маленький капрал… Я видел, как он навесил крест одному из стариков… Ура, император!] – говорили голоса старых и молодых людей, самых разнообразных характеров и положений в обществе. На всех лицах этих людей было одно общее выражение радости о начале давно ожидаемого похода и восторга и преданности к человеку в сером сюртуке, стоявшему на горе.
13 го июня Наполеону подали небольшую чистокровную арабскую лошадь, и он сел и поехал галопом к одному из мостов через Неман, непрестанно оглушаемый восторженными криками, которые он, очевидно, переносил только потому, что нельзя было запретить им криками этими выражать свою любовь к нему; но крики эти, сопутствующие ему везде, тяготили его и отвлекали его от военной заботы, охватившей его с того времени, как он присоединился к войску. Он проехал по одному из качавшихся на лодках мостов на ту сторону, круто повернул влево и галопом поехал по направлению к Ковно, предшествуемый замиравшими от счастия, восторженными гвардейскими конными егерями, расчищая дорогу по войскам, скакавшим впереди его. Подъехав к широкой реке Вилии, он остановился подле польского уланского полка, стоявшего на берегу.
– Виват! – также восторженно кричали поляки, расстроивая фронт и давя друг друга, для того чтобы увидать его. Наполеон осмотрел реку, слез с лошади и сел на бревно, лежавшее на берегу. По бессловесному знаку ему подали трубу, он положил ее на спину подбежавшего счастливого пажа и стал смотреть на ту сторону. Потом он углубился в рассматриванье листа карты, разложенного между бревнами. Не поднимая головы, он сказал что то, и двое его адъютантов поскакали к польским уланам.
– Что? Что он сказал? – слышалось в рядах польских улан, когда один адъютант подскакал к ним.
Было приказано, отыскав брод, перейти на ту сторону. Польский уланский полковник, красивый старый человек, раскрасневшись и путаясь в словах от волнения, спросил у адъютанта, позволено ли ему будет переплыть с своими уланами реку, не отыскивая брода. Он с очевидным страхом за отказ, как мальчик, который просит позволения сесть на лошадь, просил, чтобы ему позволили переплыть реку в глазах императора. Адъютант сказал, что, вероятно, император не будет недоволен этим излишним усердием.
Как только адъютант сказал это, старый усатый офицер с счастливым лицом и блестящими глазами, подняв кверху саблю, прокричал: «Виват! – и, скомандовав уланам следовать за собой, дал шпоры лошади и подскакал к реке. Он злобно толкнул замявшуюся под собой лошадь и бухнулся в воду, направляясь вглубь к быстрине течения. Сотни уланов поскакали за ним. Было холодно и жутко на середине и на быстрине теченья. Уланы цеплялись друг за друга, сваливались с лошадей, лошади некоторые тонули, тонули и люди, остальные старались плыть кто на седле, кто держась за гриву. Они старались плыть вперед на ту сторону и, несмотря на то, что за полверсты была переправа, гордились тем, что они плывут и тонут в этой реке под взглядами человека, сидевшего на бревне и даже не смотревшего на то, что они делали. Когда вернувшийся адъютант, выбрав удобную минуту, позволил себе обратить внимание императора на преданность поляков к его особе, маленький человек в сером сюртуке встал и, подозвав к себе Бертье, стал ходить с ним взад и вперед по берегу, отдавая ему приказания и изредка недовольно взглядывая на тонувших улан, развлекавших его внимание.
Для него было не ново убеждение в том, что присутствие его на всех концах мира, от Африки до степей Московии, одинаково поражает и повергает людей в безумие самозабвения. Он велел подать себе лошадь и поехал в свою стоянку.
Человек сорок улан потонуло в реке, несмотря на высланные на помощь лодки. Большинство прибилось назад к этому берегу. Полковник и несколько человек переплыли реку и с трудом вылезли на тот берег. Но как только они вылезли в обшлепнувшемся на них, стекающем ручьями мокром платье, они закричали: «Виват!», восторженно глядя на то место, где стоял Наполеон, но где его уже не было, и в ту минуту считали себя счастливыми.
Ввечеру Наполеон между двумя распоряжениями – одно о том, чтобы как можно скорее доставить заготовленные фальшивые русские ассигнации для ввоза в Россию, и другое о том, чтобы расстрелять саксонца, в перехваченном письме которого найдены сведения о распоряжениях по французской армии, – сделал третье распоряжение – о причислении бросившегося без нужды в реку польского полковника к когорте чести (Legion d'honneur), которой Наполеон был главою.
Qnos vult perdere – dementat. [Кого хочет погубить – лишит разума (лат.) ]


Русский император между тем более месяца уже жил в Вильне, делая смотры и маневры. Ничто не было готово для войны, которой все ожидали и для приготовления к которой император приехал из Петербурга. Общего плана действий не было. Колебания о том, какой план из всех тех, которые предлагались, должен быть принят, только еще более усилились после месячного пребывания императора в главной квартире. В трех армиях был в каждой отдельный главнокомандующий, но общего начальника над всеми армиями не было, и император не принимал на себя этого звания.
Чем дольше жил император в Вильне, тем менее и менее готовились к войне, уставши ожидать ее. Все стремления людей, окружавших государя, казалось, были направлены только на то, чтобы заставлять государя, приятно проводя время, забыть о предстоящей войне.
После многих балов и праздников у польских магнатов, у придворных и у самого государя, в июне месяце одному из польских генерал адъютантов государя пришла мысль дать обед и бал государю от лица его генерал адъютантов. Мысль эта радостно была принята всеми. Государь изъявил согласие. Генерал адъютанты собрали по подписке деньги. Особа, которая наиболее могла быть приятна государю, была приглашена быть хозяйкой бала. Граф Бенигсен, помещик Виленской губернии, предложил свой загородный дом для этого праздника, и 13 июня был назначен обед, бал, катанье на лодках и фейерверк в Закрете, загородном доме графа Бенигсена.
В тот самый день, в который Наполеоном был отдан приказ о переходе через Неман и передовые войска его, оттеснив казаков, перешли через русскую границу, Александр проводил вечер на даче Бенигсена – на бале, даваемом генерал адъютантами.