Окулов, Алексей Иванович

Алексей Иванович Окулов
Род деятельности:	политик, военный, писатель
Дата рождения:	22 сентября (4 октября) 1880(1880-10-04)
Место рождения:	Минусинск, Российская империя
Гражданство:	Российская империя СССР СССР
Дата смерти:	10 января 1939(1939-01-10) (58 лет)
Место смерти:	Амурлаг, г. Свободный, СССР

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Алексей Иванович Окулов (19 февраля (1 октября) 1880, с. Каратуз Минусинского уезда Енисейской губернии — 10 января 1939, Амурлаг, г. Свободный) — российский революционер, советский военный и партийный деятель, писатель.

Биография

Из семьи купца Ивана Петровича Окулова, разорившегося золотопромышленника. Обучался в Красноярской гимназии, затем окончил Киевскую гимназию. В 1903 году вступил в РСДРП, большевик. В Москве окончил в 1904 г. школу драматического искусства при Московском художественном Театре. Во время Революции 1905 года в Вологде был руководителем рабочей боевой дружины, а затем городской милиции, легально созданной по решению городской думы. Затем выехал в Петербург, с 1907 по 1913 г. находился в эмиграции, жил в Женеве и Париже. Вернулся в Россию в 1913 г., вскоре был арестован и осужден на 3,5 года. В 1916 году призван в армию.

Во время Февральской революции в 1917 году находился в отпуске в Красноярске. Здесь стал одним из организаторов и председателем Красноярского Совета рабочих и солдатских депутатов. Затем член губкома РСДРП(б) и председатель губисполкома Енисейской губернии, председатель нелегального съезда революционных Советов Средней Сибири. Осенью 1917 прибыл в Петроград, где работал в аппарате ВЦИК. В начале 1918 года стал членом ВЦИК 2-го созыва и его президиума. Был избран членом Учредительного собрания.

Был назначен особоуполномоченным ВЦИК по формированию частей Красной армии в Сибири. В мае — июне 1918 года председатель, в июле военный комиссар Военно-оперативного штаба Западной Сибири, один из руководителей обороны Омска и Тюмени от белочехов. В октябре — декабре 1918 г. член РВС Южного фронта, одновременно член РВС 10-й армии. Вступил в конфликт с И. В. Сталиным и К. Е. Ворошиловым по поводу их деятельности в Царицыне, называя её партизанщиной. В результате был отозван в Москву. В январе — июле 1919 года член РВСР и в январе — мае член Революционного военного трибунала Республики, в мае — июне член РВС Западного фронта, в июне — августе Южного фронта и чрезвычайный уполномоченный Совета рабоче-крестьянской обороны по инспектированию воинских частей на Украине. Делегат VIII-го съезда РКП(б), выступил на нём с критикой «военной оппозиции». В сентябре 1919 — феврале 1920 года начальник 43-й стрелковой дивизии Южного фронта. В мае — октябре 1920 военный комиссар Восточно-Сибирского военного округа, затем командующий войсками этого округа. Член ВЦИК 3-го и 4-го созыва.

После расформирования штаба округа перешел на преподавательскую работу. В 1926—1927 годах входил в правление «Главзолото». С начала 1930-х годов — персональный пенсионер.

В конце 1936 г. был исключён из ВКП(б), в декабре 1937 по сфабрикованным обвинениям приговорён к 10-ти годам исправительно-трудовых лагерей. Умер в заключении в Амурлаге, в г. Свободном. Посмертно реабилитирован.

Литературная деятельность

Печататься начал в 1906 году. В 1911 году первый его рассказ — «Прелесть жизни» — был опубликован в альманахе «Сполохи» (№ 11), членом редколлегии которой он был. В 1916 году опубликовал первый сборник рассказов «На Амыле-реке». В 1924 году вновь вернулся к писательской деятельности. Был членом группы «Перевал». Тематике гражданской войны посветил повести «Заметки Иванова», «Крестьянская война» (1925), рассказы «В снегах», «Нежданная встреча» (1928), пьесу «Там, где смерть» (1919). Обратился к разработке историко-революционной темы в повестях «Камо» и «Вологодская республика» (1931).

По мнению авторов выпущенной в середине 1930-х годов «Литературной энциклопедии»:

Разработка революционной тематики, наблюдательность, меткость характеристик — все эти положительные качества творчества Окулова снижены, с одной стороны, наличием гуманистических настроений, с другой стороны, погоней за приключенческой занимательностью и эффектами.

Семья

Сестра — Глафира Ивановна Окулова (Теодорович) (1878—1957), революционерка, партийный деятель, была ректором ряда высших учебных заведений.

Сочинения

• На Амыле-реке и др. рассказы. — М.: «Северные дни». — 1916 (переиздано: М.: «ЗиФ», 1925);
• Там, где смерть. — М., 1922
• Заметки Иванова (Рассказы). — М.: «Московский рабочий», 1926 (переиздано: М.: Сов. писатель, 1935 (11 тип. Мособлполиграфа));
• Нежданная встреча. — М.: «Федерация», 1926;
• Побег, «Федерация». — М., 1930;
• Камо-Вологодская республика — М.: ГИХЛ, 1931;
• Юность: Повести и рассказы. — М.: Советский писатель, 1958.

Литература

• Литературная энциклопедия. — В 11 т.; М.: 1929—1939.
• Краткая литературная энциклопедия: В 9 т. — М.: Сов. Энцикл., 1962—1978.
• Гражданская война и военная интервенция в СССР. Энциклопедия. М.: Советская энциклопедия, 1983.
• Объекты военные — Радиокомпас / [под общ. ред. Н. В. Огаркова]. — М. : Военное изд-во М-ва обороны СССР, 1978. — 678 с. — (Советская военная энциклопедия : [в 8 т.] ; 1976—1980, т. 6).</span>
• Протасов Л. Г. Люди Учредительного собрания: портрет в интерьере эпохи. М., РОССПЭН, 2008.

Отрывок, характеризующий Окулов, Алексей Иванович

– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.