Верелий, Олаф
| Олаф Верелий | |
| швед. Olaus или Olof Verelius | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
Олаф или Олоф Верелий (швед. Olaus или Olof Verelius; 12 февраля 1618 года, Хесселбю, Йёнчёпинг — 3 января 1682 года, Уппсала) — шведский историк и археолог XVII века, публиковавший впервые саги и словарь древнескандинавского языка и считающийся основателем «гиперборейской школы» (sv:Hyperboreiska skolan), породившей шведский готицизм (en:Gothicismus).
Биография
Родился в 1618 г. в Рагуилдсторпе, в Линчёпингской епархии; воспитывался в Линчёпинге, Дерпте и Уппсале. В последнем стал обучать в частных домах; в 1648 году с двумя воспитанниками уехал в трёхлетнее путешествие по Европе. Возвратившись в 1651 году, получил через год в Дерптском университете кафедру красноречия, но занимал её недолго, и в 1653 году определился квестором (казначеем) в Уппсальский университет; в 1662 году стал профессором шведских древностей в Стокгольме; в 1666 году — королевским антикварием и заседателем коллегии древностей; в 1679 году — библиотекарем университета.
Удивлял современников своими обширными познаниями о шведских древностях; они прославляли его, называя «нитью Ариадны» в области археологических древностей, а также отцом красноречия. Выдавал найденные им древние рукописи за готские, на самом деле исландские. Карамзин в 1-м томе «Истории государства Российского» писал, что «Олав, или Олоф Верелий, шведский профессор, доказывал, что гипербореи обитали в его отечестве». В качестве доказательства скандинавского происхождения гипербореев он использовал саги.
Шеффер (en:Johannes Schefferus) завёл с ним спор о местоположении языческого храма Уппсалы; Верелий ответил сочинением «Notae in epistolam Joanni Schefferi de situ et vocabulo Upsalioe» (1681). Учёный спор перерос в судебную тяжбу; вынесенный приговор запретил чтение Верелиевой книги под страхом штрафа в тысячу талеров.
Сочинения
- Gautreks saga (Gothrici & Rolfi Westrogothiæ regum historia lingua antiqua Gothica conscripta; 1664);
- Herrauds och Bosa saga (Bósa saga ok Herrauðs; 1666);
- Hrólfs saga Gautrekssonar (1666);
- «Сага о Хервёр» (Hervarar saga ok Heiðreks; 1672);
- Olai Vereli Manuductio compendiosa ad runographiam Scandicam antiquam (Uppsala, 1675);
- Manuductio ad runographiam (1675);
- Index linguæ veteris scytho-scandicæ sive gothicæ (начатое в 1681 и опубликованное посмертно в 1691);
- Gothorum extra patrium gestarum libri duo (1682);
- Epitomarum Historiæ Svio-Gothicæ libri quattuor (1682, опубликовано в 1730 и стало популярным из-за хорошей латыни).
Напишите отзыв о статье "Верелий, Олаф"
Литература
- А. Плюшар. Энциклопедический лексикон, том 9. — Типография А. Плюшара; С.-П., 1837 — с. 462 (Верелiй).
Отрывок, характеризующий Верелий, Олаф
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.
В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
