Петри, Олаус
| Олаус Петри | |
| лат. Olaus Petri | |
 | |
| Памятник Олаусу Петри у Кафедрального собора Стокгольма; скульптор — Теодор Лундберг | |
|---|---|
| Имя при рождении: |
Улоф Петтерсон (швед. Olof Pettersson) |
| Род деятельности: |
шведский реформатор, писатель, священник и теолог |
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
О́лаус Пе́три (лат. Olaus/Olavus Petri, швед. Olof Pettersson Улоф Петтерсон; 6 января 1493, Эребру — 19 апреля 1552, Стокгольм) — деятель шведской Реформации и писатель. Брат Лаурентиуса Петри Нерициуса.
Биография
Родился в семье кузнеца. Обучался в Уппсальском университете, затем в Лейпциге. В 1516—1518 годах учился в Виттенбергском университете. Во время пребывания в Германии Петри познакомился с главными деятелями Реформации Филиппом Меланхтоном и Мартином Лютером, став последователем их идей.
В 1519 году вместе с братом вернулся на родину и вместе с ним начал проповедовать идеи Реформации в духе лютеранства. В 1520 году получил сан дьякона в Стренгнесе. В этом же году отправился в Стокгольм на коронование датского короля Кристиана II, который, разбив войска регента Швеции Стена Стуре, захватил Стокгольм. Во время событий Стокгольмской кровавой бани 8—9 ноября 1520 года едва не погиб, но был спасён немцем, с которым он познакомился ещё в Виттенберге, представившим его своим соплеменником.
В 1523 году на престол взошёл новый король Густав I Ваза. Годом позже Петри при покровительстве Густава I был назначен секретарем Стокгольма и получил право проповедовать в главной церкви Стокгольма.
Будучи священником, он активно проповедовал идеи Реформации, резко высказывался в отношении Католической церкви. В октябре 1524 года он и его брат были отлучены от церкви по причине ереси, однако это не изменило взгляды Петри — ведь он имело сильного сторонника в лице короля Швеции. В 1525 году он женился и впервые стал вести мессы на шведском языке. Петри распространял новые идеи не только проповедями, но и книгами: был один из участников перевода на шведский язык Нового Завета (1526), издал книгу протестантских псалмов «Шведские песни» (1530), был автором исторического труда «Шведская хроника» («Sver cronika») (критическое издание Густава Клемминга, 1860; перевод на русский язык — М., 2012), составленная на основании древних источников, и первого драматического сочинения на шведском языке — «Комедия о Товии» (1550).
В 1531 году, не без влияния братьев Петри, король провозгласил Швецию лютеранской страной. В этом же году Петри занял пост королевского канцлера, на котором прослужил до 1533 года. В 1539 году принял сан священника. Но спустя несколько месяцев отношения Петри и короля ухудшаются. Возбудив против себя неудовольствие короля возражениями против обращения церковного имущества на мирские цели, Петри за недонесение о составленном против короля заговоре, про который ему было сообщено на исповеди, 2 января 1540 года был приговорен судом к смертной казни, но был помилован. Смертная казнь была заменена денежным штрафом. Впоследствии состоялось его примирение с королём.
В 1542 году Петри стал инспектором стокгольмских школ, а в 1543 — дьяконом в церкви Святого Николая в Стокгольме, в котором он был похоронен после смерти.
Основные труды
- Перевод на русский язык
- Петри Олаус. Шведская хроника / Олаус Петри; Перевод, послесл. и коммент. А. Д. Щеглова; Отв. ред. А. А. Сванидзе; Рецензенты: Е. В. Казбекова, О. В. Чернышева; Институт всеобщей истории РАН. — М.: Наука, 2012. — 424 с. — (Памятники исторической мысли). — 925 экз. — ISBN 978-5-02-038032-5. (в пер.)
Память
В 1898 году около Кафедрального собора Стокгольма был установлен монумент Олаусу Петри. В честь Олауса Петри названы камерный хор и церковь в Стокгольме (швед. Olaus Petri kyrka), церковь и школа в Эребру (швед. Olaus Petriskolan).
В литературе
- Олаус Петри — главный герой пьесы А. Стриндберга «Местер Улуф».
Источники
- Олай Петри // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Напишите отзыв о статье "Петри, Олаус"
Ссылки
- [www.jarkkotontti.net/blog/tieteilya-ja-filosofiaa/olaus-petri-and-the-rules-for-judges-associations/ Tontti, Jarkko: Olaus Petri And The Rules For Judges. Associations — Journal for Social and Legal Theory Vol. 4., 2000, No.1, p. 113—128.]
- [runeberg.org/sbh/b0281.html Svenskt Biografiskt Handlexikon, на шведском языке]
- [runeberg.org/nfbt/0316.html Nordisk familjebok (1914), статья об Олаусе Петри, с.580, на шведском языке]
- [www.libfl.ru/win/writers/2002/write02_4.html Памятные даты 2002, краткая биография в честь 450-летия со дня смерти]
Отрывок, характеризующий Петри, Олаус
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.
Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
– Ну, – отвечал старик.
– Тит, ступай молотить, – говорил шутник.
– Тьфу, ну те к чорту, – раздавался голос, покрываемый хохотом денщиков и слуг.
«И все таки я люблю и дорожу только торжеством над всеми ими, дорожу этой таинственной силой и славой, которая вот тут надо мной носится в этом тумане!»
Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.
