Олаф Годредарсон Чёрный

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Олаф Годредарсон Черный»)
Перейти к: навигация, поиск
Олаф III Чёрный
др.-сканд. Óláfr Svarti; Óláfr Guðrøðarson
гэльск. Amlaíb mac Gofraid, Amhlaibh mac Gofraidh
англ. Olaf the Black
<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Королевство Мэна и Островов</td></tr>

Король Мэна и Островов
1226 — 1237
Предшественник: Рёгнвальд IV
Преемник: Харальд I
 
Вероисповедание: католичество
Смерть: 21 мая 1237(1237-05-21)
Сент-Патрик (остров)
Место погребения: Аббатство Рашен
Род: Крованы
Отец: Годред Олафссон
Мать: Финнгуала
Супруга: 1. Lauon

2. Кристина

Дети: Харальд I, Рёгнвальд V и Магнус III

Олаф Годредарсон, также известен как Олаф Чёрный (умер 21 мая 1237) — король Островов из скандинавской династии Крованов (1226—1237), правивший на острове Мэн и части Гебридских островов. Сын Годреда Олафссона, короля Островов и Дублина, и Финнгуалы, внучки верховного короля Ирландии Муйрхертаха Мака Лохлайнна. Его старший брат Рёгнвальд, скорее всего, имел другую мать. Согласно Хроникам Мэна, Годред назначил своим наследником Олафа, так он был рожден «в законном браке». Но в 1187 году после смерти короля Годреда Олафссона островитяне избрали королём его старшего сына Рёгнвальда, так как Олаф был еще ребёнком. Рёгнвальд Годредарсон управлял Королевством Островов в течение почти 40 лет.

Олаф получил во владение от старшего брата остров Льюис, но не был доволен своим уделом и требовал увеличить его. Король Рёгнвальд приказал схватить Олафа и отправил его к шотландскому королю Вильгельму, где Олаф провел в тюрьме почти семь лет. После своего освобождения Олаф предпринял паломничество в Сантьяго-де-Компостела, после чего братья примирились. Рёгнвальд женил своего младшего брата Олафа на сестре своей жены. Вскоре Олаф при содействии островного епископа Реджинальда развелся со своей женой и вторично женился на Кристине, дочери графа Росса Ферхара. Вскоре Годред, сын Рёгнвальда, попытался умертвить своего дядю Олафа, но он смог спастись и бежал под защиту своего тестя в Шотландию. Позднее Олаф разгромил Годреда на острове Скай, ослепив и изуродовав своего племянника.

В 1220-х годах король Островов Рёгнвальд Годредарсон заключил союз с могущественным шотландским магнатом Аланом, лордом Галлоуэй, против своего младшего брата Олафа. В 1226 году жители Мэна свергли Рёгнвальда и посадили на королевский трон его младшего брата Олафа. В 1229 году в решающей битве с Олафом Рёгнвальд был убит.

В 1230 году Олаф Годредарсон бежал в Норвегию, прося у короля Хакона Хаконарсона военной помощи против Алана Галлоуэя и членов династии Сомерленда. Норвежский король отправил на Южные острова флот под командованием Успака, одного из представителей рода Сомерленда. Успак был провозглашен Хаконом королём Островов. Успак скончался или был убит в начале кампании, после чего Олаф взял под своё руководством норвежский флот и вернул себе контроль над островом Мэн. Королевство Островов было разделено между Олафом и его племянником Годредом Рагнальдссоном, который получил Внешние Гебридские острова. Вскоре Годред был убит на острове Льюис, а Олаф стал единовластно управлять королевством вплоть до своей смерти в 1237 году. Сыновья Олафа — Харальд, Рёгнвальд и Магнус — занимали королевский престол острова Мэн.





Биография

Олаф Чёрный был представителем Крованов, династии морских конунгов, и младшим сыном Годреда Олафссона, короля Островов и Дублина (ум. 1187), и внуком Олафа Годредарсона, короля Островов (ум. 1153). Годред унаследовал от своего отца Гебридские острова близ западного побережья Шотландии и остров Мэн, расположенный в центре Ирландского моря, стратегически важный пункт между Британией и Ирландией. В середине 12 века Годред лишился большей части Внутренних Гебридских островов, которые захватил Сомерленд, лорд Аргайла.

Согласно Хроникам Мэна, в 1187 году после смерти Годреда новым королём Мэна стал его старший сын Рёгнвальд (ум. 1229). Возможно, что матерью Рёгнвальда была ирландка, незаконная жена или наложница Годреда Олафссона. Сам Годред перед смертью хотел видеть своим наследником младшего сына Олафа, рожденного в законном браке. Но после его смерти островитяне избрали новым королём Мэна Рёгнвальда, так как его брат Олаф был еще ребёнком.

Хроники Мэна утверждают, что король Рёгнвальд пожаловал Олафу во владение остров Льюис. На самом же деле Льюис был северной частью острова Льюис-энд-Харрис, который на сегодняшний день является крупнейшим островом Шотландии. Северная часть острова, Льюис, плоская и болотистая, а южная часть, Харрис, более гористая. Хроники Мэна описывают остров Олафа как горный и скалистый, полностью непригодный для земледелия. Небольшое население острова жило охотой и рыболовством. Хроники сообщают, что Олаф отправился к Рёгнвальду и попросил у него побольше земли. По приказу старшего брата Олаф был схвачен и отправлен к шотландскому королю Вильгельму Льву (1165—1214), который продержал его в заключении почти семь лет. Только после смерти Вильгельма в декабре 1214 года Олаф Годредарсон получил свободу и вернулся на родину. Олаф встретился на острове Мэн с Рёгнвальдом, а затем отправился в паломничество с большой группой знати.

После возвращения из паломничества Олаф женился на сестре жены своего брата Рёгнвальда и получил обратно во владение остров Льюис. Вскоре при содействии епископа Островов Реджинальда и своего дяди Олаф был разведен со своей женой под предлогом, что раньше его наложницей была двоюродная сестры его супруги. Хроники Мэна сообщают, что Олаф женился вторым браком на Кристине, дочери шотландского феодала Ферхара, графа Росса. Второй брак Олафа вызвал недовольством супруги Рёгнвальда, которая стремилась посеять рознь между сводными братьями. Королева тайно приказала своему сыну Годреду схватить и умертвить Олафа. Хроники Мэна сообщают, что Годред Рагнальдссон собрал силы на острове Скай и напал на остров Льюис, опустошив большую его часть. Но его дядя Олаф смог спастись и бежал в Шотландию, под защиту своего тестя Ферхара, графа Росса. Вскоре Олаф внезапно напал на острове Скай на своего племянника Годреда, который был схвачен, ослеплен и кастрирован.

Восстание Олафа против Рёгнвальда

Согласно Хроникам Мэна, летом после поражения Годреда Олаф с флотом из 32 кораблей высадился на острове Мэн, чтобы выступить против своего сводного брата Рёгнвальда. Но между братьями был заключен мир, Рёгнвальд сохранил королевский титул и власть над Мэном, а его брат Олаф получил во владение Внешние Гебридские острова.

В 1220-х годах шотландский король Александр II (1214—1249) стремился подчинить своей власти западное побережье Шотландии и предпринял несколько походов на область Аргайл, принадлежавшую потомкам Сомерленда. В результате Руаири, король Гарморана и Гебрид, потерял Кинтайр, который был передан его брату Дональду, более лояльному к Шотландии. Олаф Годредрасон владел островами Льюис и Скай, которые граничили с доменом потомков Сомерленда, и в глазах Александра стал потенциальным союзником против рода Сомерленда.

Шотландский король Александр призвал одного из своих самых могущественных магнатов Алана, лорда Галлоуэй (ум. 1234), вмешаться в междоусобицу островных королей Олафа и Рёгнвальда. Согласно Хроникам Мэна, в 1225 году Алан и Рёгнвальд попытались захватить Внешние Гебридские острова, принадлежавшие Олафу, но местные жители сохранил верность своему монарху. Рёгнвальд выдал свою дочь за Томаса, внебрачного сына Алана. В 1226 году мэнцы изгнали Рёгнвальда и посадили на королевский престол его сводного брата Олафа.

В 1228 году, воспользовавшись отсутствием Олафа и его военачальников, Алан, его брат Томас, граф Атолл (ум. 1231) и Рёгнвальд совершили нападение на остров Мэн, опустошив и разграбив его. После возвращения домой Алана с большей частью его войска Олаф смог восстановить контроль над островом. Зимой того же 1228 года Рёгнвальд отплыл из Галлоуэя и высадился на острове Мэн, где сжег корабли Олафа. Хроники Мэна заявляют, что Рёгнвальд оставался в Рональдсэе в течение сорока дней. 14 февраля 1229 года в битве при Тинвальде Рёгнвальд был разбит Олафом и предательски убит своими воинами.

Норвежская экспедиция на Гебриды

Хроника Ланеркоста сообщала, что в 1230 году норвежский флот под предводительством Успака Огмундссона отплыл к западному побережью Шотландии. Норвежский король Хакон Старый назначил Успака новым королём Островов. Успак, вероятно, был одним из сыновей Дугала, короля Гебридских островов и Аргайла. Долгое время он пробыл при дворе короля Норвегии Хокона IV, сюзерена королевства Островов, и, в отличие от своих братьев Дункана и Дугала Скрича, был сторонником пронорвежской ориентации. В этом походе участвовали Олаф Годредарсон и его племянник Годред Рагнальдссон. Сага о Хаконе Хаконарсоне описывает Олафа как верного вассала норвежского короля в отличие от Дональда и Дугала, сыновей Дугала. Сага рассказывает, что норвежский король зимой собрание, на котором принял решение организовать экспедицию под руководством Успака на Гебриды. Весной, когда Хакон Старый готовил в Бергене флот для экспедиции, к нему прибыл Олаф, сообщив королю о беспорядках на островах и враждебных действиях Алана, лорда Галлоуэя. Норвежцы увеличили численность своей флотилии до 80 кораблей за счет присоединения братьев Успака. Норвежцы высадились на острове Бьют, где осадили замок Ротсей. Эта крепость принадлежала Уолтеру Стюарту. Ротсей был вскоре захвачен и разрушен, однако приближение армии Алана Голуэйского заставило норвежцев отступить. Успак заболел, скончался на острове Айона (возможно, был ранен при осаде замка).

Хроники Мэна продолжают, что после смерти Успака Олаф взять контроль над флотом и высадился на острове Мэн. Королевство Островов было разделено между Олафом и его племянником Годредом. Олаф Годредарсон сохранил остров Мэн, а Годред получил Гебридские острова. Согласно Саге о Хаконе Хаконарсоне, норвежцы весной высадились на Кинтайре, где вступили в битву с большим шотландским войском, в ходе которой обе стороны потеряли много убитых. Сага о Хаконе Хаконарсоне сообщает, что вскоре Годред был убит на островах. Хроники Мэна указывают, что Годред был убит на острове Льюис.

Согласно Хроникам Мэна, король Олаф Чёрный скончался 21 мая 1237 года на острове Сент-Патрик и был похоронен в аббатстве Сент-Мэри в Рашене.

Олаф Годредарсон имел от второй жены Кристины трёх сыновей: Харальда (ум. 1248), Рёгнвальда (ум. 1249) и Магнуса (ум. 1265), каждый из которых в дальнейшем был королём Мэна и Островов.

Наследие

Существует Меч государства Мэн, который используется в ежегодных днях Тинвальда в деревне Сент-Джонс на острове и на заседаниях Тинвальда в Дугласе на острове Мэн. Народная молва говорит, что это меч принадлежал королю Олафу Черному. Меч имеет длину 74 см, а длина рукоятки — 23 см. Недавний анализ меча показал, что он был сделан в 15 веке, а его лезвие — в 17 веке. Современные специалисты думают, что он был сделан для празднования Тинвальда в 1417 или 1422 году.

Несколько шотландских кланов, которые исторически проживали на Льюисе, традиционно считают свои родоначальником Олафа Черного. Клан Маклауд ведет своё происхождение от сыновей полулегендарного эпонима — Лауда (гэльск. Leod), жившего в XIII веке, чьим отцом был король острова Мэн — Олаф Чёрный. В различных традициях с именем Олафа также связаны кланы Моррисон и Маколей с Льюиса.

Источники

  • McDonald, R. Andrew (1997), The Kingdom of the Isles: Scotland’s Western Seaboard, c.1100-c.1336, Scottish Historical Monograph, Tuckwell Press, ISBN 978-1-898410-85-0.
  • McDonald, R. Andrew (2005), «Coming in from the margins: the descendants of Somerled and cultural accommodation in the Hebrides, 1164—1317», in Smith, Brendan, Britain and Ireland, 900—1300: insular responses to medieval European change, Cambridge University Press, pp. 179–198, ISBN 0-511-03855-0.
  • McDonald, R. Andrew (2007), Manx kingship in its Irish sea setting, 1187—1229: King Rǫgnvaldr and the Crovan dynasty, Four Courts Press, ISBN 978-1-84682-047-2.

Напишите отзыв о статье "Олаф Годредарсон Чёрный"

Ссылки

  • [db.poms.ac.uk/record/person/1508/ Olaf II, king of the Isles (d.1237) @ People of Medieval Scotland, 1093—1314]

Отрывок, характеризующий Олаф Годредарсон Чёрный

Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.


В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.