Стэплдон, Олаф

Уильям Олаф Стэплдон
William Olaf Stapledon
Дата рождения:	10 мая 1886(1886-05-10)
Место рождения:	Мерсисайд близ Уолласи на полуострове Уиррал, графство Чешир, Великобритания
Дата смерти:	6 сентября 1950(1950-09-06) (64 года)
Место смерти:	Кэлди, Великобритания
Гражданство:	Великобритания Великобритания
Род деятельности:	философ и писатель-фантаст
Годы творчества:	1914—1950
[www.geocities.com/olafstapledon_archive/ Архив Олафа Стэплдона]
[modernlib.ru/books/stepldon_olaf/ Произведения на сайте Lib.ru]

Уильям Олаф Стэплдон (англ. William Olaf Stapledon, 10 мая 1886 года, Мерсисайд близ Уолласи на полуострове Уиррал, графство Чешир, Великобритания — 6 сентября 1950, Кэлди) — британский писатель-фантаст и футуролог, яркий представитель философии космизма.

Биография

Родился в семье Уильяма Клибберта Стэплдона и Эммелайн Миллер в небольшой деревушке Мерсисайд. С 1887 по 1893 годы жил в Египте, в Порт-Саиде, где его отец работал экспедитором. Учился в школе «Эбботсхольм» (1898—1905) и колледже «Баллиол» в Оксфорде (1905—1909), по окончании которого получил степень бакалавра новейшей истории (а в 1913 году — степень магистра новейшей истории). В 1910—1911 годах — заместитель директора манчестерской начальной школы, затем работал экспедитором сначала в Ливерпуле, затем в Порт-Саиде. В 1912-1915 годах также состоял в ливерпульской ячейке Образовательной ассоциации работников (Workers' Educational Association), предоставлявшей образование рабочим. В 1914 году вышел сборник стихов Стэплдона под названием «Современные псалмы» (англ. Latter-Day Psalms).

Во время Первой мировой войны, будучи пацифистом, отказался участвовать в боевых действиях. Как отказник совести с июля 1915 по январь 1919 года служил водителем в квакерском санитарном подразделении во Франции и Бельгии; за храбрость, проявленную при исполнении своих служебных обязанностей, был награждён французским Военным крестом. Во время войны и в первые послевоенные годы продолжал заниматься поэзией.

После войны женился на Агнес Зене Миллер (1894—1984), своей двоюродной сестре из Австралии. В их браке родилось двое детей — Мэри Сидни Стэплдон (1920—2008) и Джон Дэвид Стэплдон (1923—2014). С 1920 года с семьёй жил в Вест-Кирби (в 1940 году было завершено строительство дома Саймонс-Филд в деревне Кэлди, куда переехала семья Стэплдона). С 1919 по 1929 года преподавал философию и психологию в вечерней школе. В 1925 году получил степень доктора философии в Ливерпульском университете. В эти годы Стэплдон начинает публиковаться в философских журналах, а в 1929 году выходит его работа «Современная теория этики», в основу которой была положена его докторская диссертация.

Творчество

Свой первый фантастический роман — историю будущего под названием «Последние и первые люди» — Олаф Стэплдон выпустил в 1930 году под влиянием идей футурологической повести генетика Джона Холдейна «Страшный суд: взгляд ученого на будущее человечества» (The Last Judgement: A Scientist’s View on the Future of Mankind, сборник Possible Worlds and Other Essays, 1927). В романе описано развитие человечества на протяжении 2 миллиардов лет. За это время сменилось 18 биологических видов людей (от Первых людей — наших современников — до Восемнадцатых) и огромное количество цивилизаций. Книга вызвала восторженные отзывы Герберта Уэллса и Джона Пристли.

С этого момента Стэплдон прекратил преподавательскую деятельность и полностью посвятил себя литературе. В 1932 году выходит его книга «Последние люди в Лондоне» (англ. Last men in London), в 1935 году — роман «Странный Джон» (англ. Odd John), посвящённый проблеме взаимодействия сверхлюдей-мутантов с обычными людьми. В 1937 году появляется «Создатель звёзд», самое глубокое, сложное и масштабное произведение Стэплдона, описывающее историю жизни во Вселенной от момента «Большого взрыва» до угасания последних звезд и далее за пределы пространства и времени — как пишет автор в предисловии, «набросок пугающей, но жизненно важной совокупности всего». В основу романа лёг недописанный роман «Создатель туманностей» (англ. Nebula Maker), работу над которым Стэплдон прекратил в 1933 году (опубликован посмертно, в 1976 году). Сам Стэплдон, по словам его жены, считал «Создателя звёзд» своей лучшей книгой. В 1944 году свет увидел роман «Сириус» (англ. Sirius), в котором описана судьба собаки, ставшей разумной в результате научного эксперимента.

В «Последних и первых людях» и «Создателе звёзд» Стэплдон утверждает, что итогом развития не только человеческой, но и других разумных рас является развитие телепатических способностей и слияние разумов отдельных индивидуумов в расовый, а в более отдалённой перспективе и мировой разум, мышление и способности которых находятся за пределами понимания современного человека.

Общественно-политическая деятельность

Одновременно с литературным творчеством Стэплдон продолжал публиковать свои философские и общественно-политические труды, участвовал в деятельности левых политических движений. Во время Второй мировой войны состоял в умеренно-социалистической Партии общего блага (англ. Common Wealth Party) Джона Бойнтона Пристли и Ричарда Окленда, а также в интернационалистском Союзе федералистов, выступавшим за послевоенное объединение Европы.

После войны с курсом лекций посетил Нидерланды, Швецию и Францию, в сентябре 1948 года принял участие в Конгрессе сторонников мира во Вроцлаве (где также присутствовали такие личности, как Пабло Пикассо, Бертольд Брехт, Олдос Хаксли, Поль Элюар, Илья Эренбург, Анна Зегерс, Джон Бойд Орр, Ирен и Фредерик Жолио-Кюри). В марте 1949 года участвовал в Нью-Йоркской конференции работников науки и культуры за мир во всем мире (единственный британец, получивший визу для участия в ней). Подробности встречи Стэплдона с представителями американского фэндома во время его визита в США можно встретить в воспоминаниях фантаста Гарри Гаррисона. В 1950 году был вовлечён в движение против апартеида. Незадолго до смерти, проведя неделю выступлений во Франции, отменил запланированную поездку в Югославию и вернулся домой.

Скончался 6 сентября 1950 года в своём доме в Кэлди от сердечного приступа, кремирован в Лэндиканском крематории.

Влияние

Идеи Олафа Стэплдона оказали большое влияние на дальнейшее развитие фантастической литературы, прежде всего на творчество Брайана Олдиса, Артура Кларка (который признал влияние Стэплдона на свой роман «Конец детства»), Джона Райта, Альфреда Ван-Вогта, Вернора Винджа, Наоми Митчисон, Дорис Лессинг. О нём высоко отзывались Станислав Лем, Бертран Рассел, Алджернон Блэквуд, Хью Уолпол, Арнольд Беннетт, Вирджиния Вульф и Хорхе Луис Борхес, который написал предисловие к роману, а отрывок из него включил в свою «Антологию фантастической литературы»; истовый христианин Клайв Стейплз Льюис, напротив, неприязненно относился к творчеству агностика Стэплодона, не в последнюю очередь из-за конфликта мировоззрений.

Герберт Уэллс позаимствовал ряд идей Стэплдона для сценария к фильму «Облик грядущего». Идеи «Последних и первых людей» и «Сириуса» близки к тем, которые высказал Клиффорд Саймак в своей «истории будущего» — романе «Город». Джеймс Блиш назвал в честь Стэплдона космический лайнер в сериале «Звёздный путь». Но несмотря на всё это, известность книг Стэплдона среди массового читателя была и остаётся незначительной.

Известно влияние Стэплдона не только на фантастику, но и на философию и футурологию. В «Последних и первых людях» предсказаны генная инженерия и терраформинг. В «Создателе звёзд» содержится первое известное описание сфер Дайсона — сам Фримен Дайсон признавал, что обязан роману этой идеей.

Несмотря на социалистические симпатии Стэплдона, который называл себя «ни марксистом, ни антимарксистом», в СССР он не издавался. переведены на русский язык и изданы в России были только две наиболее известные его книги — «Последние и первые люди» и «Создатель звёзд», причём произошло это уже в постсоветский период. Советский читатель впервые смог узнать о первом из этих произведений благодаря предисловию А. П. Казанцева к выпущенному в 1960 году сборнику «Научно-фантастические рассказы американских писателей». При этом Казанцев (скорее всего, сам не читавший роман Стэплдона) назвал автора «Аллафом Стеббельдогом», а сюжет его романа свёл к описанию ядерной катастрофы, за которую автора якобы начали преследовать маккартисты из ФБР (на самом деле, описание атомной катастрофы в романе присутствует, но оно очень далеко от правдоподобного).

Библиография

Художественные произведения

• Last and First Men: A Story of the Near and Far Future (1930) — «Последние и первые люди»
• Last Men in London (1932)
• Odd John: A Story Between Jest and Earnest (1935)
• Star Maker (1937) — «Создатель звёзд»
• Darkness and the Light (1942)
• Old Man in New World (рассказ, 1944)
• Sirius: A Fantasy of Love and Discord (1944)
• Death into Life (1946)
• The Flames: A Fantasy (1947)
• A Man Divided (1950)
• Four Encounters (1976)
• Nebula Maker (черновики «Создателя звёзд», 1976)

Публицистика

• A Modern Theory of Ethics: A study of the Relations of Ethics and Psychology (1929)
• Waking World (1934)
• Saints and Revolutionaries (1939)
• New Hope for Britain (1939)
• Philosophy and Living, 2 тома (1939)
• Beyond the «Isms» (1942)
• Seven Pillars of Peace (1944)
• Youth and Tomorrow (1946)
• The Opening of the Eyes (ed. Agnes Z. Stapledon, 1954)

Поэзия

• Latter-Day Psalms (1914)

Сборники

• Worlds of Wonder: Three Tales of Fantasy (1949)
• To the End of Time: the Best of Olaf Stapledon (ed. Basil Davenport, 1953)
• Far Future Calling: Uncollected Science Fiction and Fantasies of Olaf Stapledon (ed. Sam Moskowitz 1979
• An Olaf Stapledon Reader (ed. Robert Crossley, 1997)

Переводы

• Стэплдон О. Создатель звезд / Пер. О. Чистякова. М.: REFL-book; Киев: Ваклер, 1996. 304 с. (Серия: Философия сквозь века). ISBN 5-87983-029-2, ISBN 5-87983-024-1
• Стэплдон О. Последние и первые люди. Создатель звезд / Пер. О. Э. Колесникова М.: АСТ; Люкс, 2004. 640 с. (Серия: Philosophy). ISBN 5-17-021613-0, ISBN 5-9660-0051-4

Ссылки

• [fantlab.ru/autor537 Биография и библиографи] на fantlab.ru

Отрывок, характеризующий Стэплдон, Олаф

Чрез несколько дней после отъезда Анатоля, Пьер получил записку от князя Андрея, извещавшего его о своем приезде и просившего Пьера заехать к нему.
Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и передала князю m lle Вourienne) и услышал от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи.
Князь Андрей приехал вечером накануне. Пьер приехал к нему на другое утро. Пьер ожидал найти князя Андрея почти в том же положении, в котором была и Наташа, и потому он был удивлен, когда, войдя в гостиную, услыхал из кабинета громкий голос князя Андрея, оживленно говорившего что то о какой то петербургской интриге. Старый князь и другой чей то голос изредка перебивали его. Княжна Марья вышла навстречу к Пьеру. Она вздохнула, указывая глазами на дверь, где был князь Андрей, видимо желая выразить свое сочувствие к его горю; но Пьер видел по лицу княжны Марьи, что она была рада и тому, что случилось, и тому, как ее брат принял известие об измене невесты.
– Он сказал, что ожидал этого, – сказала она. – Я знаю, что гордость его не позволит ему выразить своего чувства, но всё таки лучше, гораздо лучше он перенес это, чем я ожидала. Видно, так должно было быть…
– Но неужели совершенно всё кончено? – сказал Пьер.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новой, поперечной морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты. Речь шла о Сперанском, известие о внезапной ссылке и мнимой измене которого только что дошло до Москвы.
– Теперь судят и обвиняют его (Сперанского) все те, которые месяц тому назад восхищались им, – говорил князь Андрей, – и те, которые не в состоянии были понимать его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки другого; а я скажу, что ежели что нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им – им одним. – Он остановился, увидав Пьера. Лицо его дрогнуло и тотчас же приняло злое выражение. – И потомство отдаст ему справедливость, – договорил он, и тотчас же обратился к Пьеру.
– Ну ты как? Все толстеешь, – говорил он оживленно, но вновь появившаяся морщина еще глубже вырезалась на его лбу. – Да, я здоров, – отвечал он на вопрос Пьера и усмехнулся. Пьеру ясно было, что усмешка его говорила: «здоров, но здоровье мое никому не нужно». Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками.
– Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы – с горячностью и поспешностью говорил он. – Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. – Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли.
Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты.
– Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?
– И правда и не правда, – начал Пьер; но князь Андрей перебил его.
– Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
– Отдай это графине… ежели ты увидишь ее.
– Она очень больна, – сказал Пьер.
– Так она здесь еще? – сказал князь Андрей. – А князь Курагин? – спросил он быстро.
– Он давно уехал. Она была при смерти…
– Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
– Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
– Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
– А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он.
– Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер.
– Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.