Олав II Святой

Олаф II Святой Óláfr II Digre<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Св. Олаф на фреске в одной из шведских церквей</td></tr>
Король Норвегии
1015 — 1028
Предшественник:	Свен I Вилобородый Свейн, сын Хакона Могучего (от имени датского короля)
Преемник:	Кнуд Великий
Рождение:	995(0995) Норвегия
Смерть:	29 июля 1030(1030-07-29) Стиклестад
Род:	Хорфагеры
Отец:	Харальд Гренландец
Мать:	Аста Гудбрандсдоттир
Супруга:	шведская принцесса Астрид Олофсдоттир
Дети:	сын: Магнус Добрый дочь: Ульфильда

О́лаф II (Олаф Святой, Олаф Харальдссон, Олаф Толстый; др.-сканд. Óláfr Digre, норв. Olav den hellige/Heilag Olav; 995—29 июля (либо 31 августа) 1030) — король Норвегии с 1015 года по 1028 год, представитель династии Хорфагеров, сын Харальда Гренландца. Ему посвящена «Сага об Олафе Святом». Один из самых почитаемых в Скандинавии общехристианских святых (почитается также на Руси).

Биография

Ранние годы

Олаф родился в 995 году. Он был сыном вестфольдского конунга Харальда Гренске (Гренландца) и праправнуком Харальда Прекрасноволосого; Харальд Суровый был его единоутробным братом.

В 1009—1013 гг. сражался в Англии (сначала на стороне датчан, а потом на стороне англо-саксов).

В 1013 году в Нормандии был обращен в христианство, крещён в Руане и поступил на службу к английскому королю в изгнании Этельреду. Он помог Этельреду вернуться в Англию и сражался на его стороне против датчан.

В 1015 году Олаф вместе с епископом Зигфридом выехал в Норвегию, где бонды и провинциальные правители провозгласили его королём.

Правление

В 1017 году в Швецию был отправлен послом Бьёрн Окольничий с предложениями о мире, причём одним из способов урегулирования конфликта была женитьба Олафа II на дочери Олафа Шётконунга Ингигерде, и решение об этом браке было принято на тинге в Уппсале.

Для шведов этот брак был выгоден как способ установить мир на границе, и они убедили Олафа Шётконунга дать клятву, что он выдаст Ингигерду за Олафа II. Причём известно, что его дочь хотела этого брака. Свадьба должна была состояться осенью на границе двух государств на берегу реки Эльв. В соответствии с достигнутыми соглашениями осенью 1018 года Олаф II прибыл на границу для свидания с невестой и её отцом, но их там не оказалось. Отправленные в Швецию гонцы привезли неутешительное известие: ещё летом к Олафу Шётконунгу прибыли сваты от новгородского «конунга Ярицлейва», шведский король выдал свою дочь Ингигерду за князя Ярослава (Мудрого), который княжил тогда в Новгороде, а Олаф II женился на её сводной сестре Астрид.

Согласно «Пряди об Эймунде», во время пребывания Олафа в Новгороде Ингегерда «имела с ним тайную любовную связь».

Проводимые Олафом более решительно и последовательно, чем его предшественниками, борьба с язычеством, сокращение традиционных «свобод» с целью усиления королевской власти, изменения в системе кормлений и сбора податей и прочее привели к разрыву между ним и большой частью старой знати, а также присоединившимися к знати бондами. Противники Олафа внутри страны встали на сторону претендовавшего на власть в Норвегии короля Англии и Дании Кнута Великого.

В 1027 году в союзе со Швецией Олаф напал на Данию, но потерпел поражение и в 1028 году был вынужден бежать в Швецию и затем дальше на Русь, в Новгород к Ингигерде (Ирине). Бежал он туда вместе с малолетним сыном Магнусом, оставив в Швеции жену Астрид. В Новгороде Ингегерда настояла, чтобы Магнус остался у Ярослава. В это время норвежский престол занял Кнуд I, поставивший «наместником» своего сына от наложницы Альвивы Свейна.

В 1030 году по зову своих сторонников вернулся в Норвегию, и попытался с шведской помощью вернуть себе престол, но в июле того же года (29-го либо 31-го числа) при Стикластадире был убит в битве с войском норвежской родовой знати и бондов.

Семья

У Олава Святого был один сын — Магнус Добрый (ок. 1024—1047), король Норвегии (1035—1047) и Дании (1042—1047), и одна дочь — Ульфильда (1020—1071), жена с 1042 года Ордульфа (ок. 1020—1072), герцога Саксонии (1059—1072).

Однако С. С. Алексашин, опираясь на данные саг о «тайной любви» между Ингегердой и Олафом и пытаясь объяснить данные генетических исследований современных Рюриковичей, показавших расхождение гаплогрупп у потомков Мономаха («северная» гаплогруппа N1c1) и Олега Святославича («славянская» — R1a), выдвинул гипотезу о внебрачных детях Олафа. Он предположил, что фактическим сыном Олафа от Ингегерды был русский князь Всеволод Ярославич, отец Владимира Мономаха.

Св. Олаф Норвежский
Рождение	995(0995)
Смерть	29 июля 1030(1030-07-29)
Почитается	Католичество, Православие, Лютеранство
Канонизирован	1164, Александр III
Главная святыня	Тронхейм
День памяти	29 июля, 3 августа (обретение мощей), 16 октября (обращение)
Покровитель	Норвегии, скульпторов, трудного брака и королей
Атрибуты	корона, топор, дракон

Канонизация и почитание

Прославление Олафа в лике святых состоялось в Норвегии 3 августа 1031 году (память 29 июля) — в этот день епископ Гримкель с согласия конунга Свейна и «по решению всего народа» «объявил, что Олав конунг — святой» и перенёс его останки в церковь Св. Клемента, основанную еще Олавом в Нидаросе (Тронхейме). В 1164 году папой Александром III был причислен к лику святых и стал почитаться как покровитель Норвегии.

Святой Олаф является последним по времени западным святым (до Великой схизмы 1054 года), почитаемым также и на христианском Востоке (Святой благоверный Олаф II Харальдссон, король Норвегии креститель и просветитель норвежцев).

В России во имя святого Олафа были освящены храмы в Новгороде (где он жил несколько лет) и Старой Ладоге, где он проездом гостил у посадника Рёгнвальда Ульвсона, родственника своей бывшей невесты Ингигерды, так как между Олафом и Ингигердой была «самая большая дружба» или, как сказано, в «Пряди об Эймунде» — Ингигерда «имела с ним тайную любовную связь».

Донжон Выборгского замка, долгое время считавшийся самым высоким в Скандинавии, также назван в честь норвежского короля. Известны крепость Св. Олафа в Савонлинне (Финляндия) и церковь Св. Олафа — самое высокое здание Старого Таллина. Святой Олаф считается покровителем путешественников по Балтийскому морю.

См. также

• Орден Святого Олафа
• Оулавсёка

Отрывок, характеризующий Олав II Святой

Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.