Баркли, Олбен Уильям

Олбен Уильям Баркли Alben William Barkley
35-й вице-президент США
20 января 1949 — 20 января 1953
Президент:	Гарри Трумэн
Предшественник:	Гарри Трумэн
Преемник:	Ричард Никсон
Сенатор от штата Кентукки
4 марта 1927 — 19 января 1949
Предшественник:	Ричард Эрнст
Преемник:	Гарретт Уизерс
3 января 1955 — 30 апреля 1956
Предшественник:	Джон Купер
Преемник:	Роберт Хумфреис
Член Палаты представителей от 1-го избирательного округа Кентукки
4 марта 1913 — 4 марта 1927
Предшественник:	Олли Джеймс
Преемник:	Уильям Грегори
Рождение:	24 ноября 1877(1877-11-24) штат Кентукки
Смерть:	30 апреля 1956(1956-04-30) (78 лет) штат Виргиния
Место погребения:	Кладбище «Маунт-Кентон» (вблизи Падуки, штат Кентукки)
Партия:	Демократическая партия США
Образование:	Университет Эмори
Автограф:

О́лбен Уи́льям Ба́ркли (англ. Alben William Barkley, 1877—1956) — американский политик, один из крупных деятелей Демократической партии США, вице-президент США в 1949—1953, самый пожилой вице-президент США.

Родился в Кентукки, был депутатом Палаты представителей Конгресса США в 1913—1927, а затем бессменным сенатором США от того же штата в 1927—1949, будучи лидером демократической фракции (большинства, а затем меньшинства) в Сенате. Был одним из самых популярных демократических политиков, боролся против игорного бизнеса, поддерживал «Новый курс» Ф. Д. Рузвельта. В 1930-е побеждал на выборах благодаря поддержке со стороны рабочих и фермеров (средний класс голосовал против него). Баллотируясь в президенты на собственный срок в 1948, президент Гарри Трумэн (который сам вступил в должность с поста вице-президента после кончины Рузвельта, и, так как это было до введения поправки в Конституцию 1965 г., собственного вице-президента до конца первого срока не имел) предложил партии выдвинуть в вице-президенты 71-летнего Баркли. Несмотря на раскол Демократической партии и образование Прогрессивной партии Генри Уоллеса, Трумэну и Баркли удалось одержать на выборах 1948 г. сенсационную победу над республиканцем Дьюи. Баркли стал старейшим вице-президентом США за всю историю. В 1952 Трумэн отказался от баллотирования в президенты, и Баркли пытался получить поддержку партии уже для выдвижения собственной президентской кандидатуры; однако большинство демократов его не поддержало из-за преклонного возраста и отсутствия собственной сильной команды. Был выдвинут Адлай Стивенсон, уступивший республиканцу генералу Эйзенхауэру.

В 1955 Баркли вновь был избран в Сенат, но уже в следующем году внезапно скончался во время публичной речи. После того, как он сообщил аудитории: «Я предпочел бы быть слугой в доме Господнем, чем сидеть в рядах всемогущих», Баркли упал и умер от сердечного приступа.

Отрывок, характеризующий Баркли, Олбен Уильям

– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.