Оливер, Исаак

Исаак Оливер
англ. Isaac Oliver
Автопортрет, 1595 год
Имя при рождении:	Isaac Olivier или Isaac Ollivier
Дата рождения:	1556 или 1565 год
Место рождения:	Руан, Франция
Дата смерти:	2 октября 1617(1617-10-02)
Место смерти:	Лондон, Англия
Жанр:	станковая живопись, миниатюра
Учёба:	Николас Хиллиард
Стиль:	барокко
Покровители:	Анна Датская, Генрих Фредерик Стюарт, принц Уэльский

Исаак Оливер или Исаак Оливье (англ. Isaac Oliver, в других вариантах Isaac Olivier и Isaac Ollivier, около 1556 или 1565, Руан, Франция—2 октября 1617, Лондон, Англия) — английский художник-миниатюрист французского происхождения.

Биография

Родился в Руане около 1556 или около 1565 года в гугенотской семье. Переехал в Лондон в 1568 году из-за усиления гонений на гугенотов и бедствий религиозных войн во Франции вместе с родителями Пьером и Епифанией Оливье. Возможно, непосредственным поводом стали осада и взятие Руана католической армией под командованием герцога Франсуа де Гиза в 1562 году. Учился миниатюрной живописи в мастерской Николаса Хиллиарда. Уже в 1590 году начал работать самостоятельно. Он посетил Венецию в 1596 году, где копировал в миниатюре произведения художников итальянского Возрождения. Его первая жена, Элизабет, умерла в 1599 году (их сын, Питер Оливер, также был выдающимся миниатюристом). 9 февраля 1602 году в голландской церкви Лондона он женился на Саре, дочери известного художника-портретиста Маркуса Герертса Старшего (около 1520—около 1590). Считается, что этот брак позволил ему войти в круг художников, работавших по заказам английской аристократии.

Хотя художник принял английское подданство в 1606 году, он всегда считал себя французом и его знание письменного английского языка было слабым. Современники единодушно считали его англичанином, но свою подпись он ставил во французской форме «Isaac Olivier» и «Isaac Ollivier», единственное исключение — подпись под завещанием, где оно стоит в английской форме «Isaac Oliver».

После смерти королевы Елизаветы I, придворным художником которой был Хиллиард (в то время — главный конкурент Оливера), он стал придворным художником Анны Датской, супруги Якова I, а затем Генриха Фредерика Стюарта, с 1610 года принца Уэльского (старшего сына сына и наследника короля Якова I). По мнению некоторых искусствоведов Оливеру принадлежит ряд больших портретов придворных в натуральную величину, приписывавшихся художнику Уильяму Ларкину (1594—1647).

Исаак Оливер умер в 1617 году, за два года до Хилларда. Его младший сын к моменту смерти художника был несовершеннолетним. По его завещанию от 4 июня (30 октября 1617 оно было открыто) Оливер назначил свою жену Элизабет душеприказчицей, но своё художественное наследие, а также коллекцию произведений искусства, он завещал старшему сыну Питеру Оливеру (около 1594—1647), «если он будет жив и станет практиковаться в искусствах или науках». Сохранились многочисленные работы художника, часть из них находится в Виндзорском замке. Некоторые из его рисунков пером находятся в Британском музее. Художник был похоронен на кладбище Святой Анны (Блэкфрайарс), где был установлен памятник на его могиле с бюстом и эпитафией. Памятник был разрушен во время крупного пожара в Лондоне.

Особенности творчества и его судьба

В целом творчество художника проходило в рамках барокко, господствовавшего в Англии в его время. Тем не менее, для творчества Исаака Оливера характерен реалистический стиль, в котором прослеживается влияние итальянского и фламандского искусства. Его работы похожи на портреты Хиллиарда, что часто становится проблемой при атрибуции миниатюр. Изображение персонажа часто занимает лишь небольшую часть миниатюры, большое внимание уделяется деталям костюма, доспехов, ювелирных изделий и других аксессуаров, что преследует декоративную цель. Художник редко использовал символику и аллегории, характерные для живописи елизаветинской эпохи, что придаёт двусмысленность и загадочность некоторым его портретам.

Искусствоведы считают, что пейзажи на работах Оливера часто заимствованы из сборника гравюр фонов и архитектурных шаблонов Artis Perspectivae (Hans Vredeman de Vries, 1568), эта книга, предположительно, находилась в собрании Маркуса Герертса Старшего, на дочери которого был женат художник и который сам пользовался ими в своём творчестве). Пейзажи на некоторых портретах напоминают пейзажи Руана, хотя художник после переезда в Англию там уже не бывал.

Оливеру также принадлежали большие картины маслом на религиозный сюжет. В документах упоминаются полотна: «Святой Иоанн Креститель», «Святое семейство» и «Положение во гроб» (эта картина была начата в 1610 году, но осталась незаконченной к моменту смерти художника). До нашего времени первые две картины не дошли. Изображений античных сюжетов в творчестве художника немного, одной из редких подобных работ является миниатюра с изображением Дианы в собрании Лувра.

Работы Оливера высоко ценились в XIX веке, они в значительном количестве присутствовали на выставках в Южном Кенсингтоне в 1862 и 1865 году, в Burlington House 1879 года, в Burlington Fine Arts Club в 1889 году, на других выставках. Среди его работ портреты короля Якова I, членов его семьи, придворных. Среди наиболее известных работ, приписываемых Оливеру: портрет в полный рост сэра Филипа Сидни; портрет Генриха, принца Уэльского в золоченых доспехах. Оливер, как правило, подписывал свои работы инициалами в виде монограммы. Неизвестны миниатюры, подписанные этой монограммой и изображающие королеву Елизавету I, хотя некоторые из них близки по стилю работам Оливера и обычно приписываются ему.

Интересные факты

На обороте знаменитой картины «Бен Джонсон и Уильям Шекспир», изображающей партию в шахматы между английскими драматургами, стоит полное имя Исаака Оливера (а не монограмма, как обычно у этого художника: «Ben Jonson and William Shakespeare by Isaak Oliver, 1603». Картина написана около 1603 года и была привезена в Америку первыми английскими переселенцами, многократно меняла владельцев. С 1904 года она принадлежит семье Гейман. Искусствоведы обычно приписывают картину Карелу ван Мандеру.

• Chess players by Karel van Mander.jpg

  Карел ван Мандер или Исаак Оливер. Игроки в шахматы, 1603

Галерея

Миниатюры

• Portrait of a Young Gentleman (Sir Philip Sydney) by Isaac Oliver.jpg

  Портрет юноши (сэр Филип Сидни), 1605

• Isaac Oliver unknown woman in masque costume 1609.jpg

  Неизвестная в маскарадном костюме, 1609

• Philip Herbert, Fourth Earl of Pembroke (Oliver, 1611).jpg

  Филип Хербет, четвёртый граф Пемброк, 1611

• Charles, Prince of Wales (later Charles I) by Isaac Oliver.jpg

  Карл I, принц Уэльский, 1615

Станковые работы

• Edward Herbert 1st Baron Herbert of Cherbury by Isaac Oliver.jpg

  Эдуард Герберт, первый барон Герберт из Чербери

• Oliver Richard Sackville Earl of Dorset 1616.jpg

  Ричард Сэквилл, третий граф Дорсет, 1616

• Isaac Oliver Elizabeth I and the Three Goddesses.jpg

  Елизавета I и три богини (Юнона, Минерва и Венера).

Литература

• Edmond, Mary. Hilliard and Oliver: The Lives and Works of Two Great Miniaturists. London: Robert Hale. 1983. ISBN 0-7090-0927-5.
• Hearn, Karen, ed. Dynasties: Painting in Tudor and Jacobean England 1530—1630. New York: Rizzoli. 1995. ISBN 0-8478-1940-X.
• Waterhouse, Ellis. Painting in Britain. 1530—1790. 4th Edn. 1978. Р. 38. Penguin Books (now Yale History of Art series).

Ссылки

• [www.poster.de/Oliver-Isaac-p.html?LIMIT1=0&LIMIT2=12 Произведения Исаака Оливера на AllPosters.de]
• [www.artcyclopedia.com/artists/oliver_isaac.html Isaac Oliver в ArtCyclopedia.]

Великобритания   Англия   Искусство   Живопись

Отрывок, характеризующий Оливер, Исаак

Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…


В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.