Кромвель, Оливер

Оливер Кромвель англ. Oliver Cromwell<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Лорд-протектор Англии, Шотландии и Ирландии
16 (26) декабря 1653 — 3 (13) сентября 1658
Предшественник:	Карл I (Англия) Карл II (Шотландия)
Преемник:	Ричард Кромвель
Вероисповедание:	конгрегационализм
Рождение:	25 апреля (5 мая) 1599(1599-05-05) Хантингдон, Хантингдоншир, Королевство Англия
Смерть:	3 (13) сентября 1658(1658-09-13) (59 лет) Уайтхолл, Лондон, Протекторат
Отец:	Роберт Кромвель
Мать:	Элизабет Стюарт
Супруга:	Элизабет Буршье
Дети:	Роберт, Оливер, Бриджит, Ричард, Генри, Элизабет, Мария, Фрэнсис
Автограф:

О́ливер Кро́мвель (англ. Oliver Cromwell; 25 апреля (5 мая) 1599, Хантингдон — 3 (13) сентября 1658, Лондон) — английский государственный деятель и полководец, вождь индепендентов, руководитель Английской революции, в 1643—1650 годах — генерал-лейтенант парламентской армии, в 1650—1653 годах — лорд-генерал, в 1653—1658 годах — лорд-протектор Англии, Шотландии и Ирландии.

Происхождение

Родился в семье небогатого пуританского помещика в Хантингдоне — центре одноименного графства. Далёкие предки Кромвеля обогатились во время правления короля Генриха VIII (1509—1547), нажившись на конфискациях монастырских и церковных земель.

Прапрабабушка Кромвеля Кэтрин была старшей сестрой Томаса Кромвеля — главного советника короля Генриха VIII в 1532—1540 годах.

Получил начальное образование в приходской школе Хантингдона, а в 1616—1617 годах — учился в колледже Сидней Сассекс Кембриджского университета, который отличался сильным пуританским духом.

После того, как Кромвель бросил учёбу на юридическом факультете университета, ему пришлось жениться на дочери местного помещика. После свадьбы он в своём имении стал вести типичную жизнь простого сквайра-помещика и заниматься хозяйственными делами: сбытом шерсти и хлеба, пивоварением, производством сыра. Впоследствии заносчивые роялисты припомнят Кромвелю «неблагородное» занятие и наградят его презрительной кличкой «Пивовар».

Кромвель был ревностным протестантом, предводителем круглоголовых пуритан. Крылатой фразой стали слова Кромвеля, обращённые к солдатам во время перехода через реку: «На Бога надейся, но порох держи сухим».

Военная карьера. Политическая деятельность

В начале Английской гражданской войны Кромвель возглавил отряд из шестидесяти всадников в качестве капитана. Позже этот отряд трансформировался в знаменитую «Железнобокую кавалерию», которая, в свою очередь, послужила основой его армии Новой модели.

Полководческий талант Кромвеля раскрылся в череде сражений, особенно в битве при Марстон-Муре (1644), в результате которого весь север Англии оказался во власти парламента. Его войска неизменно побеждали сторонников короля. Кроме того, Кромвелю удалось добиться демократизации армии: по «Биллю о самоотречении» все члены парламента сложили с себя командование. Пэры лишились своего традиционного права командовать вооруженными силами, была создана 22-тысячная «Армия нового образца», опиравшаяся на демократические элементы. Её главнокомандующим стал генерал Томас Ферфакс, в то время как командующим кавалерии был сам Оливер Кромвель. Ударной силой армии стала его йоменская конница, чья дисциплина была основана на добровольном подчинении.

Именно армия Кромвеля разбила Карла I в решающем сражении при Нейзби 14 июня 1645 года. Как лидер парламентской пуританской коалиции (также известной, как «круглоголовые» из-за коротко стриженых волос) и командир армии новой модели, Кромвель победил короля Карла I, положив конец притязаниям монарха на абсолютную власть.

Кромвель при власти

Получив определённые полномочия, Кромвель упразднил верхнюю палату парламента и назначил совет из своих боевых соратников-протестантов. При новом лидере были изданы следующие указы: запрет дуэлей в армии, юридический статус гражданских (без обряда венчания) браков, переход всего королевского имущества в государственную казну. Сам Кромвель получил звание генералиссимуса. Однако, взяв власть в свои руки (получив новый титул лорд-протектора), он начал наводить поистине «железный» порядок, фактически установив личную диктатуру (протекторат Кромвеля).

Кромвель жестоко подавил восстания в Ирландии и Шотландии. Так, 3 сентября 1650 года в битве при Данбаре была разбита шотландская армия, почти вдвое превышающая по численности силы англичан. Ровно через год, 3 сентября 1651 года, англичане под стенами Вустера под командованием Оливера Кромвеля одержали окончательную победу над шотландцами. Разделил страну на двенадцать военных губернаторств во главе с подотчётными лично ему генерал-майорами. Ввёл охрану главных дорог. Наладил систему сбора налогов. Деньги, причём немалые, на все преобразования он взыскал с побеждённых сторонников короля. Во время своего правления Кромвель заключил мир с Данией, Швецией, Нидерландами, Францией, Португалией и продолжил войну с давним врагом Англии — Испанией.

После того, как в стране установился порядок, Кромвель одобрил появление нового парламента. Когда в апреле 1653 года члены парламента, не переизбиравшегося с 1640 года, решили сделать своё членство пожизненным, Кромвель с группой мушкетёров явился на заседание и разогнал собравшихся со словами: «Я положу конец вашей болтовне». С этого момента он стал править страной единолично. Члены новой палаты общин, образованной в июле 1653 года, были фактически не избраны, а назначены Государственным советом, то есть Кромвелем. Однако новый орган не проявил полной покорности, и спустя всего 5 месяцев был распущен.

16 декабря 1653 года новоизбранный парламент объявил Кромвеля пожизненным «лордом-протектором» (буквально: Верховным защитником) страны, фактически с королевскими полномочиями. Ранее титул лорда-протектора эпизодически присваивался английским принцам, исполнявшим обязанности регента при малолетстве, серьёзной болезни или длительном отсутствии монарха. Последним носителем этого титула до Кромвеля был Эдуард Сеймур, правивший в период 1547—1549 от имени малолетнего Эдуарда VI.

Был избран новый парламент (сентябрь 1654 года) из 400 депутатов, который просуществовал немногим более года и в январе 1655 года был распущен. Новый парламент (1657) в «Смиренной петиции» предложил Кромвелю титул короля. Сам Кромвель отказался принять корону, но, будучи удостоен чести самому назначить преемника, нового лорда-протектора, согласился сделать свою власть наследственной. Формально Англия оставалась республикой. По принятому закону Кромвель имел титул «Его Высочество» (англ. His Highness), руководил военными действиями и иностранными делами, назначал и смещал государственных чиновников, подписывал законы, учреждал титулы лордов (которые республика не отменила).

До самой смерти обладал популярностью у народа, в том числе благодаря имиджу «народного» политика в противовес респектабельным джентри и королю. Особенное значение в данном случае здесь имела такая черта Кромвеля, как абсолютная неподкупность. Также важно отметить, что Кромвель постоянно находился под охраной (существовало несколько подразделений, постоянно сменяемых друг другом по графику дежурства) и часто менял места ночлега.

Смерть и эксгумация

Кромвель скоропостижно скончался в сентябре 1658 года, он погиб от смертоносного сочетания малярии и брюшного тифа, вызванного сальмонеллами. После его кончины лорд-протектором стал его старший сын Ричард, а самого Оливера похоронили с необычайной пышностью. Однако именно тогда в стране начались настоящий хаос, произвол и беспорядки. Депутаты, испугавшись перспектив с таким положением в стране, 25 мая 1659 года принудили Ричарда уйти в отставку и призвали на трон Карла II, сына недавно казнённого короля Карла I. По приказу переизбранного парламента Англии, через три дня тело Кромвеля было эксгумировано вместе с телами Джона Брэдшо и Генри Айртона по обвинению в цареубийстве для посмертной казни. 30 января 1661 года, в 12-ую годовщину казни Карла I, тела обвиняемых были провезены по улицам Лондона к виселице в Тайберне. Провисев несколько часов на всеобщем обозрении, тела были сняты, а головы помещены на 6-метровых шестах около Вестминстерского дворца. Интересно, что шест с головой Кромвеля был сломан во время бури в конце 1680-х и голова была похищена при невыясненных обстоятельствах. В результате она находилась в руках частных коллекционеров и в музейных коллекциях вплоть до погребения 25 марта 1960 года в часовне одного из колледжей Кэмбриджа.

Память

В 1776 году один из первых американских военных кораблей во время войны за независимость США был назван «Оливер Кромвель».

В XIX веке Ричард Тэнджи, один из английских почитателей лорда-протектора, собрал богатую коллекцию вещей, связанных с Кромвелем, включая посмертную маску, личную Библию и другие его книги, могильную надпись и т. п. После смерти Тэнджи все эти раритеты были переданы в Музей Лондона и выставлены среди экспонатов периода Революции.

С конца XIX века в Великобритании начали появляться памятники Кромвелю. Первый был установлен в Манчестере близ собора в 1875 году. Королева Виктория потребовала убрать статую, но городские власти не согласились на это. В 1899 году ещё одну статую воздвиг скульптор Х. Торникрофт, установка этого памятника вызвала яростные протесты ирландцев. В XX веке появились ещё две статуи Кромвеля — в Сент-Иве (St Ives, Cambridgeshire) и Уоррингтоне. На месте упокоения головы Кромвеля установлена памятная табличка.

Уинстон Черчилль, будучи военно-морским министром («первым лордом адмиралтейства»), дважды пытался назвать в честь Кромвеля один из военных кораблей, но король, опасаясь нового ирландского бунта, воспретил такое название. В 1944 году имя Кромвеля получил английский средний танк, в 1951 году — один из типов английского паровоза.

Титул лорд-протектора

• 16 (26) декабря 1653 — 3 (13) сентября 1658: Его высочество милостью Бога и республики, лорд-протектор Англии, Шотландии и Ирландии.

Образ в искусстве

В театре

• «Оливер Кромвель», пьеса в 5 действиях А. В. Луначарского.

В кинематографе

• «Двадцать лет спустя» (Vingt ans après) режиссёра Анри Диаман-Берже (Франция, 1922).
• «Кромвель» режиссёра Кена Хьюза (Великобритания, 1970).
• «Возвращение мушкетёров» режиссёра Ричарда Лестера (1989).
• «Мушкетёры двадцать лет спустя» режиссёра Георгия Юнгвальд-Хилькевича (Россия, 1992)
• «Убить короля» режиссёра Майкла Баркера (2003).
• «Любовница Дьявола: Унесенные страстью» режиссёра Марка Мандена (2008).

См. также

• Английская республика
• Протекторат Кромвеля
• Реставрация Стюартов

Литература

• Дерюжинский В. Ф. Кромвель, Оливер // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Луначарский А. В. Оливер Кромвель. Ист. мелодрама в 10 картинах. — М.: Гиз, 1920.
• Вольский Ст. Кромвель. — М.: Журнально-газетное объединение, 1934. — 304 с. — (ЖЗЛ).
• Павлова Т. А. [zzl.lib.ru/catalog/10_k.shtml Кромвель] / Гравюры Ю. Берковского. — М.: Молодая гвардия, 1980. — 352, [34] с. — (Жизнь замечательных людей. Серия биографий. Вып. 18 (611)). (в пер.)
• Бэри Ковард. Оливер Кромвель / Пер. с англ. О. А. Гуньковой. — Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. — 320 с. — («След в истории»). — 5 000 экз. — ISBN 5-222-00005-2. (в пер.)
• Барг М. А. Великая английская революция в портретах её деятелей. — М.: Мысль, 1991. — 397, [16] с. — 80 000 экз. — ISBN 5-24400418-2. (в пер.)
• Хилл К. Английская революция. М.: Государственное Издательство иностранной литературы, 1947.

Ссылки

• [voiceofreason.ru/oliver-kromvel-eksperimenty-so-svobodoj/ Оливер Кромвель — эксперименты со свободой]
• [www.echo.msk.ru/programs/vsetak/515815-echo/ Оливер Кромвель — революционер поневоле. Программа «Эха Москвы» из цикла «Всё так»]
• [web.archive.org/web/20100818094926/politazbuka.ru/biblioteka/istoriya/497-barg-kromvel-i-ego-vremya.html Барг М. А. Кромвель и его время]

Отрывок, характеризующий Кромвель, Оливер

Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.


Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».


Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.