Лодж, Оливер Джозеф

Сэр Оливер Джозеф Лодж (англ. Sir Oliver Joseph Lodge; 12 июня 1851 — 22 августа 1940) — английский физик и изобретатель, один из изобретателей радио.

Жизнь

Родился в городке Пенкхалле под Сток-он-Трентом. Был старшим из восьми сыновей в семье торговца пластичной глиной (сырьё для керамики) Оливера Лоджа и Грэйс Лодж (Хит). Среднее образование получил в школе Адамса. Получил степень бакалавра (1875) и доктора (1877) Лондонского университета. С 1881 — профессор физики и математики в Университетском колледже Ливерпуля. В 1899—1901 годах Оливер Джозеф Лодж являлся президентом Лондонского общества физиков. С 1900 — директор вновь открытого Бирмингемского университета. В 1902 г. произведён в рыцари. В 1919 г. вышел на пенсию.

В 1877 году Лодж женился на Мэри Фанни Александер Маршалл. В семье родилось двенадцать детей: Оливер Уильям Фостер (1878), Фрэнсис Броди (1880), Алек (1881), Лайонел (1883), Ноэл (1885), Вайолет (1888), Раймонд (1889), Хонор (1891), Лорна (1892), Нора (1894), Барбара (1896), Розалинда (1896).

Изобретения и исследования

14 августа 1894 г. на заседании Британской ассоциации содействия развитию науки в Оксфордском университете Лодж и Александр Мирхед произвели первую успешную демонстрацию радиотелеграфии. В ходе демонстрации радиосигнал азбуки Морзе был отправлен из лаборатории в соседнем Кларендоновском корпусе и принят аппаратом на расстоянии 40 м — в театре Музея естественной истории, где проходила лекция. Изобретённый Лоджем радиоприёмник — «Прибор для регистрации приёма электромагнитных волн» — содержал кондуктор — (когерер), источник тока, реле и гальванометр. Когерер представлял собой стеклянную трубку, набитую металлическими опилками («трубка Бранли»), которые для восстановления чувствительности к «волнам Герца» следовало периодически встряхивать; для этой цели использовался электрический звонок или механизм с молоточком-зацепом (собственно, этой комбинации трубки с «прерывателем»-трамблёром Лодж и дал название «когерер»). Однако дальнейших исследований в области практического применения своих наработок Лодж не повёл, и в результате уступил честь изобретения радио А. С. Попову и Г. Маркони, которые усовершенствовали его прибор.

По мнению профессора Блонделя (1898), «факты выявляют капитальную роль, которую сыграли в разработке телеграфии без проводов Лодж и Герц… Лодж имел мысль соединить их „трубки Бранли“ с резонатором Герца для записи сигналов на малых расстояниях с помощью реле и регистратора. Это ему в действительности принадлежит первая идея телеграфии без проводов».

6 августа 1898 Лодж получил патент № 609154 на «использование настраиваемой индукционной катушки или антенного контура в беспроводных передатчиках или приёмниках, или в обоих устройствах». Таким образом, были созданы принципы настройки на нужную станцию. 19 марта 1912 Лодж продал этот патент компании Маркони.

Лодж также изобрёл динамический громкоговоритель современного типа (1898) и электрическую свечу зажигания.

В области физической теории Лоренц отдавал ему приоритет в предсказании лоренцевского сокращения длины.

В социальной области он был сторонником идей фабианства (не-революционного социализма) и активным членом Фабианского общества; автор книги «Социализм и индустриализм» (1905).

Лодж и спиритуализм

Лодж известен также по его исследованиям жизни после смерти. Он начал изучать психические феномены (в основном, телепатию) в конце 1880-х, был участником «Гоуст Клаба». С 1901 по 1903 год был президентом Общества психических исследований. Написал книгу «Раймонд, или Жизнь и Смерть» о спиритических контактах со своим сыном Раймондом Лоджем после того, как тот в 1915 году в 25-летнем возрасте погиб на фронте во Фландрии. Параллель с другим знаменитым участником «Гоуст Клаба» А. Конан Дойлем, у которого на фронтах первой мировой войны погибли брат, сын и два племянника, поразительна. Конан Дойль говорит:

«Описанные в огромном числе книг, рукописей и отчётов случаи, происшедшие с теми, кто пал на полях сражений, отличаются от историй, связанных с людьми, тихо почившими в бозе в мирное время: война придаёт их смерти особый драматизм. Величайшая из этих книг — „Раймонд“ — принадлежит перу сэра Оливера Лоджа. Сэр Оливер Лодж — известный учёный и глубокий мыслитель, знаменит своим неординарным складом ума и величайшим талантом популяризатора. Его книга, переизданная затем в сокращённом варианте, до сих пор остаётся классическим произведением».

Награды

• Медаль Румфорда (1898)
• Кельвиновская лекция (1914, 1928)
• Медаль Альберта (Королевское общество искусств) (1919)
• Медаль Фарадея (1932)

Библиография

• Pioneers of Science, 1893
• The Work of Hertz and Some of His Successors, 1894
• Electrons, or The Nature and Properties of Negative Electricity, 1907
• Modern Problems, 1912
• Science and Religion, 1914
• The War and After, 1915
• Raymond, or Life and Death, 1916
• Raymond Revised, 1922
• Why I Believe in Personal Immortality, 1928
• The Reality of a Spiritual World, 1930
• [chelas.net/forums.php?m=posts&q=3265 «Бессмертие души»]

Источники

• [www.kipstory.ru/ludi/oliverdzozef/ Оливер Джозеф Лодж, изобретатель когерера]
• Храмов Ю. А. Лодж Оливер Джозеф (Lodge Oliver Joseph) // Физики: Биографический справочник / Под ред. А. И. Ахиезера. — Изд. 2-е, испр. и дополн. — М.: Наука, 1983. — С. 167. — 400 с. — 200 000 экз. (в пер.)
• [www.oldradioclub.ru/raznoe/hystory/hystory_041.html Л. Н. Никольский. Кто «изобрел» радио?]

Отрывок, характеризующий Лодж, Оливер Джозеф

– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.