Оливье де Клиссон
| Оливье де Клиссон | |
| Olivier V de Clisson | |
 Фрагмент конной статуи Клиссона работы Э. Фремье (1892) в замке Жослен | |
| Прозвище |
Мясник |
|---|---|
| Дата рождения | |
| Место рождения |
замок Клиссон (герцогство Бретань) |
| Дата смерти | |
| Место смерти |
замок Жослен (герцогство Бретань) |
| Принадлежность |
Бретань, Франция |
| Звание | |
| Сражения/войны | |
Оливье V де Клиссон (фр. Olivier V de Clisson; 1336 — 23 апреля 1407) — французский военачальник времён Столетней войны и коннетабль Франции, принадлежал к старинному бретонскому роду Клиссонов и был сыном Оливье IV де Клиссона и Жанны де Бельвиль. Его отец по приказу французского короля Филиппа VI был казнён в 1343 году за сдачу англичанам бретонского города Ванн. Его овдовевшая мать бежала в Англию (а до этого, мстя за мужа, командовала каперским судном, действуя против французов), и при лондонском дворе он воспитывался вместе с Жаном де Монфором, будущим претендентом на престол герцога Бретонского.
Содержание
Участие в войне за бретонское наследство
В 1341 году, когда герцог Бретонский Жан III умер, с притязаниями на бретонский престол выступили роды Монфоров и Пентьевров. В сентябре 1364 года Жан де Монфор — ставленник англичан, провозгласивший себя герцогом Бретонским под именем Жан IV, — воспользовался тяжелой ситуацией во Франции и осадил город Оре, на помощь которому двинулся его соперник Карл Блуаский с французским отрядом под командованием Дюгеклена. Жан IV при поддержке англичан выиграл это сражение; Карл Блуаский погиб, Дюгеклен попал в плен. Новый французский король Карл V предпочел признать Жана IV герцогом при условии, что тот принесет ему оммаж; эта ситуация была закреплена Герандским договором 1365 года. Оливье де Клиссон, сражавшийся на стороне Монфора, потерял в бою глаз, отчего появилось его второе прозвище «Одноглазый из Оре».
Вскоре у него возник первый конфликт с Жаном IV, передавшим замок Гавр (Gâvre, не имеющий отношения к позднейшему городу Гавр — Le Havre), на который он претендовал, английскому полководцу Джону Чандосу. Взбешённый Клиссон велел сжечь замок и перенести его камни на несколько километров в югу, где они пошли на постройку его собственного замка Блен.
В 1367 году он принял участие в сражении при Нахере в Испании на стороне англичан под командованием Чёрного принца, который пришёл сюда поддержать кастильского короля Педро Жестокого. Против них выступила кастильская армия соперника Педро, Энрике Трастамарского, в союзе с отрядом Бертрана Дюгеклена, набранным из рутьеров. Англичане одержали победу; Дюгеклен вновь попал в плен, Энрике удалось бежать.
Семья
В 1361 году женился на Катрин де Лаваль, и в этом браке родилось две дочери:
- Маргарита (1366—1441), вышедшая замуж за Жана I де Шатильона[fr], графа де Пентьевра и виконта Лиможского, сына Карла Блуаского; кстати, Клиссон выкупил будущего зятя у англичан, державших его в качестве заложника.
- Беатриса (ум. 1448), вышедшая замуж за Алена VIII де Рогана.
После смерти первой жены женился на Маргарите де Роган.
На службе французского короля
Отношения с Жаном IV все больше портились. В 1370 году Клиссон стал побратимом своего давнего противника Дюгеклена; 23 октября в Понторсоне они поклялись в дружбе и выпили чашу вина, смешав в ней свою кровь. В том же году он перешёл на службу к французскому королю Карлу V и 4 декабря того же года вместе с Дюгекленом нанёс поражение под Пон-Валленом англичанам, которыми командовали Ноллис и Грансон; последнего он взял в плен.
После смерти Дюгеклена в 1380 году новый король Франции Карл VI назначил Клиссона коннетаблем. В 1382 году Клиссон в этом качестве принял участие в сражении при Розбеке против восставших фламандцев Гента во главе с Филиппом ван Артевельде, командуя королевскими войсками. Фламандцы были разгромлены, восстание подавлено. По сообщениям хронистов, французские рыцари вели себя очень жестоко.
В 1388 году король объявил себя совершеннолетним, отстранил от власти дядьев (принцев — братьев отца, Карла V) и приблизил к себе группу бывших советников последнего, которую противники презрительно прозвали «мармузетами». В её состав входил и Оливье де Клиссон. В 1392 году на Клиссона совершил покушение Пьер де Краон, скорее всего по наущению герцога Бретонского. Покушение не удалось, и Краон бежал в Бретань; герцог отказался выдать преступника по требованию короля, и Карл VI, собрав армию, выступил в поход на Бретань. Из-за несчастного стечения обстоятельств в этом походе на короля напал сильнейший приступ безумия, и с тех пор психика его необратимо деформировалась; поход пришлось прервать. Воспользовавшись ситуацией, к власти вернулись дядья короля, оттеснив «мармузетов» и арестовав некоторых из них. Клиссона арестовать не решились, но с должности коннетабля его сняли и изгнали его из Франции. Он укрылся в Бретани в своем замке Жослен.
В 1399 году он официально примирился с Жаном IV Бретонским. Они взаимно обещали друг другу мир и дружбу до гроба. Это привело Клиссона к ссоре с дочерью Маргаритой, поддержавшей мужа — графа де Пентьевра, — который, несмотря на все соглашения, снова выдвинул притязания на титул герцога Бретонского.
Отношения с новым герцогом, Жаном V, наследовавшим Жану IV после смерти последнего в том же 1399 году, тоже развивались негладко, но через несколько лет после совершеннолетия Жана V (1404 год) Оливье де Клиссон умер 23 апреля 1407 года. Похоронен в замке Жослен.
Напишите отзыв о статье "Оливье де Клиссон"
Литература
- Favier, Jean. La Guerre de cent ans. — P.: Fayard, 1980. — ISBN 2-213-00918-X
- Autrand, Françoise. Charles VI. — P.: Fayard, 1986. — ISBN 2-213-01703-4
Ссылки
- [web.genealogie.free.fr/Les_dynasties/Les_dynasties_celebres/France/Dynastie_de_Clisson.htm Le site de la généalogie historique. Les dynasties célébres. Dynastie de Clisson]
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Оливье де Клиссон
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.
По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
