Олигофренопсихология

Олигофренопсихология (от др.-греч. ὀλίγος — малый, немногий, незначительный, φρήν — ум) — раздел специальной и патопсихологии, изучающий структуру интеллектуального дефекта, особенности психического развития и возможности его коррекции у людей с тяжёлыми формами недоразвитости мозга. Олигофренопсихология изучает особенности психической деятельности людей при различных формах врождённого или раноприобрётенного психического недоразвития (умственной отсталости) в результате ранних органических поражений головного мозга(врождённые дефекты нервной системы, результат болезни или травмы), исследует их психологические особенности, формы и степень выраженности дефекта.

Краткая историческая справка

Одними из первых научных работ, посвящённых изучению детей с умственной отсталостью, были работы выдающегося отечественного учёного И. А. Сикорского, который в своих трудах « … развивал идеи К. Д. Ушинского о принципах построения педагогики как науки, подчёркивая, что подлинной основой для научной теории воспитания является комплексное изучение ребёнка» . В 1882 году И. А. Сикорский сделал доклад в Женеве на конгрессе врачей гигиенистов «О детях трудных в воспитательном отношении». В докладе автор анализирует учеников Военно-учебных заведений, отстающих в обучении. Он указывает на разные причины отставания от нормально развивающихся сверстников, среди которых: нарушение в умственном развитии, связанное с поражением ЦНС, а также умственные и нравственные нарушения, связанные с хроническим утомлением умственной работой. В докладе указывается на необходимость дальнейших исследований в этом направлении. В этом же году выходит работа И. А. Сикорского «О лечении и воспитании недоразвитых, отсталых и слабоумных детей». В данной работе автор анализирует указанную в названии проблему, опираясь на международный опыт. Он приводит кратко историю изучения, воспитания и обучения слабоумных детей за границей, показывает, каких успехов в этом направлении добились зарубежные учёные. Наряду с необходимостью глубокого изучения умственного недоразвития у детей, И. А. Сикорский указывает на необходимость изучения и обучения детей с преобладанием эмоционально — волевых нарушений. Он характеризует таких детей как детей с нравственным недоразвитием. «Изучение нравственного недоразвития и его исправление становится важнейшей новой практической задачей…» . Среди особенностей таких детей автор называет «… аномалии чувств и характера, отсутствие гармонии душевных сил…» Наличие детей с эмоционально-волевыми нарушениями, по мнению И. А. Сикорского, говорит о необходимости создания для них специализированных заведений. Исследования И. А. Сикорского являются одной из первых попыток антропологического обоснования воспитания и обучения детей с отклонениями в развитии в отечественной науке, поскольку они проведены на стыке педагогики, психологии и медицины — наук, которым К. Д. Ушинский отводил ведущее место среди антропологических наук. При этом данные исследования направлены, прежде всего, на усовершенствование воспитания и обучения детей с отклонениями в развитии. А данный подход непосредственно развивает идеи педагогической антропологии К. Д. Ушинского.

Большое число исследований на рубеже ХХ века проведено в области изучения умственно отсталых детей (М. С. Морозов, Н. П. Постовский, Г. И. Россолимо, Г. Я. Трошин, А. М. Шуберт, Е. Н. Щербинин и др.). Наиболее важными достижениями являются: разработка методов исследования интеллекта (Н. П. Постовский, Г. И. Россолимо) и систематизация разнообразных экспериментальных исследований в труде Г. Я. Трошина «Антропологические основы воспитания. Сравнительная психология нормальных и ненормальных детей». Крупным представителем педологического движения в начале ХХ века был выдающийся учёный Г. И. Россолимо. Сферой его научных интересов были клинико-психологические исследования интеллектуального развития, как в норме, так и при патологии. Огромное значение Г. И. Россолимо придавал исследованиям, результатом которых было улучшение состояния воспитания умственно отсталых детей. Г. И. Россолимо считал необходимым привлечение к воспитанию разнообразных наук о человеке, что позволит значительно его улучшить. В своей работе он использовал и развивал идеи К. Д. Ушинского. Как отмечает его соратник Ф. Д. Забугин: «Идеи Ушинского и Пирогова и их заветы были постоянно спутниками педагогических характеристик, диагнозов и тех мероприятий, которыми всегда провожал Г. И. своих маленьких пациентов» . Свой метод экспериментального исследования личности он назвал методом «психологических профилей». В методе выделяются 11 психических профилей (воля, внимание, точность и прочность восприимчивости, зрительная память, память на речь, память на числа, осмысление, комбинаторные способности, сметливость, воображение, наблюдательность). Данные профили он оценивал по десятибалльной шкале. Графически высота каждого профиля выражалась высотой ординаты: из показателей вычислялась средняя высота психологического профиля. Метод стал первым профильным изображением результатов измерения интеллектуальных способностей. Г. И. Россолимо считал, что профиль имеет диагностическое значение для определения дефективности личности, степеней умственной отсталости(значительная, средняя или слабая), а также можно определить характер отсталости (недостатки высших психических процессов, слабость психического тонуса). Метод, разработанный Г. И. Россолимо, использовался многими исследователями. Его взгляды на экспериментальное исследование интеллекта оказали значительное влияние на изучение детей с отклонениями в развитии. Несмотря на то, что в дальнейшем были показаны значительные недостатки этого метода, и сама идея количественного исследования интеллекта была подвергнута научно обоснованной критике, идеи Г. И. Россолимо составили целый этап в развитии изучения детей с отклонениями в России. На момент появления метода Г. И. Россолимо, в России практически не было ни одного разработанного отечественными учёными метода исследования интеллекта детей с отклонениями. Поэтому можно считать, что его деятельность по разработке методов исследования интеллекта является позитивным сдвигом в изучении детей с отклонениями в развитии.

Важным этапом в развитии изучения умственно отсталых детей стал выход в 1915 году фундаментального труда Г. Я. Трошина «Антропологические основы воспитания. Сравнительная психология нормальных и ненормальных детей». Г. Я. Трошин вёл активную деятельность, посвящённую помощи детям с отклонениями в развитии. Многолетний опыт работы в школе-лечебнице для ненормальных детей, созданной Г. Я. Трошиным в 1906 году, позволил ему глубоко научно осветить проблемы развития ребёнка с отклонениями. Свой труд Г. Я. Трошин посвятил памяти К. Д. Ушинского. В работе имеются многочисленные указания на то, что она продолжает традиции педагогической антропологии К. Д. Ушинского. Несомненно, что работа выходит за рамки изучения только умственно отсталых детей и имеет отношение к разным категориям детей с отклонениями в развитии. Положения, сформулированные в ней, значимы в целом для изучения и воспитания человека с отклонениями в развитии. Однако главным предметом изучения Г. Я. Трошина были умственно отсталые дети. В своём труде Г. Я. Трошин подошёл к изучению ребёнка с отклонениями в развитии с позиций комплексного подхода, опираясь на антропологическое направление в педагогике, заложенное в России К. Д. Ушинским. Пути развития ребёнка с отклонениями Г. Я. Трошин рассматривал с гуманистических позиций, целостно, утверждая необходимость глубокого изучения физиологической, психологической и социальной природы человека с целью найти там ещё неиспользованные возможности для воспитания. Будучи представителем антропологического направления в педагогике, Г. Я. Трошин считал необходимым рассмотрение всех сторон психической жизни, начиная с самых элементарных психических процессов, заканчивая развитием высших психических функций человека. Он утверждал, что в онтогенезе ребёнка повторяются стадии развития человека вообще. Это же положение он переносил на законы педагогики. «Хорошо воспитывать, — отмечал Г. Я. Трошин, — значит вести ребёнка по тем стадиям, которые он должен пройти; дурно учить — пренебрегать естественными стадиями; узнать ребёнка значит определить стадию, на которой он находится». Чтобы воздействовать на природу человека, по мнению Г. Я. Трошина, учитель должен знать её законы, знать законы, на основе которых проходят эти изменения. По утверждению Г. Я. Трошина, обучение состоит не столько в присвоении школьных знаний, сколько в умении пользоваться психическими процессами для достижения цели. «… обучение состоит не в приобретении только школьных знаний, а в умении пользоваться ощущениями, психическим синтезом в виде ассоциаций и суждений, в пользовании причинным мышлением в виде индукции, в усвоении речи, в развитии активности в виде воли и внимания, в развитии чувства от физиологически инстинктивного до высшего идейного» . Исследователь научного наследия Г. Я. Трошина Л. Ю. Беленкова отмечает: «Г. Я. Трошин — один из крупнейших русских учёных, впервые в мировой практике положивший в основу наук, изучающих детскую патологию (психопатологию, патопсихологию, дефектологию, детскую психиатрию и психологию), целостный антропологический подход и указавший на необходимость взаимосвязи медико-психологических и педагогических аспектов» . Данный подход позволил выдвинуть и подтвердить ряд идей в области дефектологии. Большое значение для становления дефектологии как науки имело выдвинутое и обоснованное Г. Я. Трошиным положение об общности законов развития нормального ребёнка и ребёнка с отклонениями. «По существу между нормальными и ненормальными детьми нет разницы. Те и другие люди, те и другие — дети, у тех и у других развитие идёт по одним законам…» . Данное утверждение стало основой для выработанного Г. Я. Трошиным подхода к анализу психического развития ребёнка, базирующегося на сопоставлении психического развития нормально развивающихся детей и детей с отклонениями. По мнению Г. Я. Трошина, изучение детей с отклонениями помогает понять природу человека вообще и вносит неоценимый вклад в психологию. «… важное методологическое значение имеет детская ненормальность в лице патологического недоразвития: она помогает изучению нормального ребёнка по общему правилу — начать с более простого и переходить к более трудному; всякий, кто хочет знать нормальных детей, должен изучать ненормальных, иначе он лишается очень важного метода в понимании детской души» . Г. Я. Трошин считал необходимым ориентироваться в медико-педагогической помощи детям с отклонениями не на дефект, а на компенсаторные возможности ребёнка. Сравнительное исследование закономерностей психического развития детей в норме и при патологии позволило Г. Я. Трошину утверждать, что патологическое развитие не является полностью специфическим, а представляет собой отклонение от нормы. Именно поэтому, главная задача воспитания — приближение в условиях специального обучения к «норме развития». Больших достижений Г. Я. Трошин добился в изучении умственно отсталых детей. В течение многих лет Г. Я. Трошин проводил тщательное экспериментальное изучение умственно отсталых детей, результаты которого он обобщил в своей фундаментальной работе. Необходимо отметить, что труд Г. Я. Трошина был признан научной общественностью России самым значимым трудом по дефектологии, в котором развивались идеи К. Д. Ушинского именно поэтому он стал единственной работой по дефектологии до революции награждённой премией имени К. Д. Ушинского Российской академии наук. Появление названных исследований позволяет сделать вывод о том, что в рассматриваемый период была предпринята попытка подведения антропологического базиса под воспитание и обучения умственно отсталых детей.

Исторически олигофренопсихология развивалась из психиатрии. Долгое время её развитие шло в рамках комплексной науки о детях — педологии. Как самостоятельное научное направление олигофренопсихология стала развиваться в середине 30-х гг. XX столетия (в СССР это совпало с известным Постановлением ЦК ВКП(б) от 4 июля 1936 г. «О педологических извращениях в системе наркомпросов»). Естественным развитием науки было выделение в отдельное направление в рамках олигофренопсихологии. в 60-70-е гг. XX столетия психологии детей с задержками психического развития. Корифеями отечественной олигофренопсихологии психологии являются Л. С. Выготский, А. Р. Лурия, Т. А. Власова [www.ikprao.ru/history/vlasova/index.htm], М. С. Певзнер, С. Я. Рубинштейн. Значительный вклад в развитие теории и практики олигофренопсихологии внесли отечественные педагоги (Л. В. Занков и др.) и психиатры (Г. Е. Сухарева, С. С. Мнухин, В. В. Ковалев, Е. М. Мастюкова и др.). В советский период были написаны фундаментальные работы, которые определили развитие олигофренопсихологии среди них: Певзнер М. С. «Дети — олигофрены (Изучение детей — олигофренов в процессе их воспитания и обучения)»; Колбая М. Г. «Особенности интеллектуального развития детей — олигофренов; Непомнящая Н. И. Психологический анализ начальных этапов обучения (на матерьяле обучения математике детей дошкольного возраста, умственно отсталых и детей с задержкой развития)»; Лубовский В. И. «Развитие словесной регуляции действий у аномальных детей»; Петрова В. Г. «Развитие речи и познавательной деятельности умственно отсталых школьников»; Ульянкова У. В. «Психологические особенности дошкольников с задержкой психического развития и коррекционно — педагогическая работа с ними»; Переслени Л. И. «Закономерности приёма и переработки сенсорной информации у детей с интеллектуальной недостаточностью»; Намазбаева Ж..И. «Развитие личности у учащихся вспомогательной школы»; Агавелян О. К. «Общение детей с нарушениями умственного развития». В современной России продолжаются фундаментальные исследования в области олигофренопсихологии к ним относятся: Слепович Е. С. «Психологическая структура задержки психического развития в дошкольном возрасте»; Белопольская Н. Л. «Личностные особенности детей с задержкой психического развития (дифференциально — психологическая диагностика — старший дошкольный возраст)»; Коробейников И. А. «Особенности социализации детей с лёгкими формами психического недоразвития»; Матасов Ю. Т. «Развитие мышления умственно отсталых школьников»; Уфимцева Л. П. «Психологические и психофизиологические средства оздоровления личности в раннем онтогенезе в процессе учебной деятельности»; Медникова Л. С. «Развитие пространственно-временной организации дошкольников с интеллектуальной недостаточностью».

Специалисты

Специалисты по олигофренопсихологии — практические психологи, получившие специальную подготовку по специальной психологии, работают в психолого-медико-педагогических консультациях/комиссиях, педагогами-психологами вспомогательных школ и специальных учреждений для умственно отсталых.

См. также: Классификация олигофрений Олигофренопедагогика Специальная психология

Литература

• Певзнер М. С. Дети-олигофрены (изучение детей-олигофренов в процессе их воспитания и обучения). — М.: Просвещение, 1959. — 486 с.
• Рубинштейн С. Я. Психология умственно отсталого школьника. — М.: Просвещение, 1986. — 192 с.
• Учащиеся вспомогательной школы (клинико-психологическое изучение) /Под ред. М. С. Певзнер, К. С. Лебединской. — М.: Педагогика, 1979. — 232 с.

Источники

• Селюков А. Г. Становление психолого-педагогического изучения умственно отсталых детей в контексте развития педагогической антропологии в конце XIX — начале XX веков // Проблемы современного общества в исследованиях молодых учёных: Сб. научных трудов аспирантов. — М.: Московский открытый социальный институт, 2007.- № 9. — С. 96-103.
• Постовский Н. П. Распознавание анормальных степеней интеллекта и нормального уровня его у детей школьного возраста по способу de-Sanctis Постовскаго// Труды второго Всероссийского съезда по экспериментальной педагогики 26 — 31 декабря 1913 г.- Петроград,1913.- С. 180—190.
• Россолимо Г. И. Краткий метод исследования умственной отсталости//Труды второго Всероссийского съезда по экспериментальной педагогике 26 — 31 декабря 1913 г.- Петроград,1913.- С.198 — 203.
• Россолимо Г. И. План деятельности отдела призрения и обучения психически — отсталых детей при XII секции второго съезда Русских деятелей по техническому и профессиональному образованию//Труды XII секции Призрение и обучения слепых, глухонемых и ненормальных детей второго Съезда Русских деятелей по техническому и профессиональному образованию 1895—1896 г.- М.,1898.- Раздел 3.- С. 1 — 7.
• Россолимо Г. И. План исследования детской души в здоровом и болезненном состоянии (с приложением таблицы для записи данных объективного исследования интеллекта): Пособие для родителей, педагогов и врачей.- М.: Типо-литогр. И. Н. Кушнерёв и Кº,1909.- 43 с.
• Россолимо Г. И. «Психологические профили» дефективных учащихся//Труды второго Всероссийского съезда по экспериментальной педагогике 26 — 31 декабря 1913 г.- Петроград,1913.- С. 203—238.
• Россолимо Г. И. Психологические профили дефективных учащихся (в отношении возраста, пола, степени отсталости и пр.).- М.: Тип. Т-ва. И. Н. Куршев и Кº,1914.-41 с.
• Сикорский И. А. О детях трудных в воспитательном отношении.- Киев: Типография Котомина и Кº,1882.- 7 с.
• Сикорский И. А. О заикании.- Киев: Издание Карла Риккера,1889.
• Сикорский И. А. О лечении и воспитании недоразвитых, отсталых и слабоумных детей.- 2 издание.- Киев: Лито-типоррафия И. Н. Куршев и Кº,1904.- 80 с.
• Трошин Г. Я. Антропологические основы воспитания. Сравнительная психология нормальных и ненормальных детей: В 2 т.-Петроград: Издание Клиники доктора Г. Я. Трошина,1915.- Т. 1.- 404 с.
• Трошин Г. Я. Классификация детской ненормальности с выделением практически важных форм//Доклады прения и постановления четвёртой секции первого Всероссийского съезда по вопросам народного образования.- 1915 г. Петроград,1915.- С. 77 — 78.
• Трошин Г. Я. Проект вспомогательной школы для отсталых детей (для общественных самоуправлений)//Доклады, прения и постановления четвёртой секции первого Всероссийского съезда по вопросам народного образования 1915 г.- Петроград,1915.- С.220 — 225.
• Шуберт А. М. Опыт применения системы Бинэ к исследованию русских дефективных детей//Труды первого Всероссийского съезда по экспериментальной педагогике 26 — 31 декабря 1910 г.- СПб.,1911.- С. 33 — 58.
• Шуберт А. М. Опыт экспериментально психологического определения степени умственного развития воспитанников санатория-школы д-ра Кащенко//Дефективные дети и школа/ Под ред. В. П. Кащенко.- М.: Книгоиздательство К. И. Тихомирова,1912.- С. 58 — 157.
• Щербинин Н. И. Вырождение среди учащихся в средней школе. Влияния этого фактора на успехи и поведение учащихся//Труды первого Всероссийского съезда по педагогической психологии 31 мая — 4 июня 1906 г.- СПб.,1906.- С. 156—165.

Отрывок, характеризующий Олигофренопсихология

– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.