Олимпиада Эпирская

Олимпиада Эпирская

Олимпиада (греч. Ὀλυμπιάς, лат. Olympias, ок. 375 — 316 г. до н. э.) — эпирская царевна, жена македонского царя Филиппа II и мать Александра Македонского.

После смерти сына Олимпиада захватила власть в Македонии в 317 до н. э. и стала царствовать от имени своего внука Александра IV, сына Александра Великого. Однако на следующий год была свергнута диадохом Кассандром и казнена.

Македонская царица

Олимпиада была дочерью эпирского царя Неоптолема I, считавшего себя потомком полумифического Ахилла. Рождённая с именем Поликсена, она в девичестве носила имя Миртала, а после свадьбы Филипп дал ей имя Олимпиада, в честь спортивного состязания; в конце жизни она снова сменила имя на Стратонику.

По словам Плутарха, Филипп II впервые встретил Олимпиаду на острове Самофракия, где их обоих посвящали в мистерии. Неоптолем царствовал недолго, на эпирский престол заступил его брат Арриба, который и выдал в 359 до н. э. племянницу Олимпиаду за Филиппа. В 356 до н. э. у них родился сын Александр, ставший позднее Александром Великим, а потом и дочь Клеопатра. Существовала легенда, будто отцом Александра был не Филипп, которого отталкивала любовь Олимпиады к змеям, а Зевс, овладевший Олимпиадой во время грозы. Сам Александр поддерживал существование этой легенды в политических целях, но считал своим отцом именно Филиппа.

Непостоянство Филиппа и ревнивость Олимпиады привели к охлаждению их чувств, переломным моментом стала женитьба в 337 до н. э. Филиппа на юной македонской аристократке Эвридике. Филипп и ранее брал других жен, но те в силу своего социального статуса не могли повлиять на положение властолюбивой эпирской царевны. Олимпиада уехала на родину в Эпир. Год спустя Филипп был убит, и она вернулась в Македонию, где в отсутствие царя Александра, её сына, жестоко расправилась с соперницей Эвридикой и её новорожденной дочерью.

Во время походов Александра Олимпиада постоянно писала ему и, обладая весомым авторитетом в глазах сына, очерняла людей его окружения, в том числе македонского наместника Антипатра. Однако Александр не позволял матери влиять на государственные дела.

Ещё до смерти Александра Олимпиада уехала в Эпир в 324 до н. э. (или ранее) из-за ссор с Антипатром, где она почувствовала себя полновластной царицей и откуда вытеснила дочь Клеопатру, вдову погибшего эпирского царя Александра Молосского.

Борьба за македонский трон

После смерти Александра в 323 до н. э. Македония осталась за Антипатром. Олимпиада правила в Эпире, пока её внук Неоптолем от дочери Клеопатры, законный наследник эпирского царства, подрастал.

В поисках поддержки другому своему внуку, Александру IV, провозглашенному номинально царем Македонии наряду с Филиппом Арридеем сразу после рождения (месяц спустя после смерти Александра Великого), она заключила союз с Полисперхоном, который должен был стать преемником умершего в 319 до н. э. Антипатра. В Македонии в это время правила Эвридика, жена недееспособного Филиппа Арридея.

Полисперхон увяз в борьбе за регентство с сыном Антипатра Кассандром и бежал в Эпир.

С эпирским войском и Полисперхоном Олимпиада вторглась в Македонию в 317 до н. э., в то время как Кассандр с армией осаждал Афины. Македонские воины при виде Олимпиады и её внука, сына Александра Великого, отказались повиноваться Эвридике, жене Филиппа Арридея и без боя перешли на сторону Олимпиады. Вскоре номинальный царь Филипп Арридей и его реально царствовашая жена Эвридика были схвачены и брошены в темницу. Македоняне признали право Олимпиады царствовать от имени внука, и короткое время она неограниченно правила в Македонии. В стремлении расправиться со сторонниками Кассандра она казнила его брата и около сотни других знатных македонян. Как заметил Юстин: «Тем, что она учинила великую резню знатных людей по всей стране, словно лишь разъяренная женщина, а не царица, она обернула преданность народа в ненависть». По её приказу верные фракийцы закололи соперника её внука, царя Филиппа Арридея, и принудили его жену Эвридику повеситься.

Поражение

О поражении и казни Олимпиады наиболее подробно рассказывает Диодор Сицилийский.

Кассандр поспешил возвратиться с Пелопоннеса и осадил Пидну, где скрылась Олимпиада. Полисперхон, запертый в западной Греции военачальником Кассандра Калласом, выслал за Олимпиадой небольшой парусник, а также отправил гонца с письмом к ней, побуждая бежать на этом паруснике. Однако Кассандр узнал о содержании письма и перехватил парусник. Олимпиада безуспешно ожидала в назначенном месте обещанного спасения.

Осада Пидны затянулась. В крепости Олимпиада располагала верными ей солдатами, было даже несколько боевых слонов. На помощь родственнице вышел эпирский царь Эакид, однако военачальник Кассандра запер горные проходы и удержал войско Эакида от дальнейшего продвижения. Пока Эакид пребывал в бездействии, его подданные в Эпире взбунтовались и низвергли своего царя, что произошло впервые в истории Эпира. Кассандр послал в Эпир военачальника Ликиска в качестве регента. Другой генерал Кассандра Каллас сумел подкупить солдат Полисперхона, так что тот остался без армии. В крепости Пидны все слоны и большая часть лошадей погибли, начали умирать от голода и люди. Среди осажденных было замечено даже людоедство. Много солдат вышло из Пидны к Кассандру, который охотно их принимал. На сторону Кассандра стали переходить македонские гарнизоны и в других городах, за исключением Пеллы и Амфиполя.

Потеряв надежду на спасение, Олимпиада сдалась Кассандру на условиях своей личной безопасности весной 316 до н. э., решив, что Полисперхон предал её. По её распоряжению верный ей Аристон, начальник гарнизона в Амфиполе, прекратил сопротивление Кассандру, хотя до того одерживал победы в стычках с его отрядами. Аристону обещали сохранить жизнь, но, опасаясь его популярности, Кассандр приказал умертвить военачальника.

Смерть Олимпиады

Олимпиаде обещали сохранить жизнь, однако позже привлекли её к суду за кровь, пролитую ею за время правления. В народном собрании её заочно приговорили к смерти. Диодор Сицилийский сообщает, что Кассандр предложил Олимпиаде бежать в Афины, обещая корабль. Новый правитель Македонии боялся быть обвиненным в смерти матери Александра Великого. Олимпиада отказалась, предпочтя открытый суд перед македонским народом.

Зная изменчивость настроений македонян, Кассандр не хотел допустить нового суда. Он послал 200 специально подобранных солдат с приказом убить Олимпиаду. Солдаты ворвались к ней в дом, но, увидев её в царском облачении, не решились поднять руку на мать Александра Македонского. Олимпиаду забросали камнями родственники казнённых ею людей. По приказу Кассандра, потерявшего брата и многих друзей за год правления Олимпиады, ей было отказано в погребении.

По словам Диодора:

«Таков был конец Олимпиады, которая приобрела высочайшее достоинство для женщины своего времени, будучи дочерью Неоптолема, царя Эпира, сестрой Александра [эпирского царя], совершившего поход в Италию, а также женой Филиппа, самого могущественного среди тех, кто правил в Европе, и матерью Александра, чьи деяния были величайшие и наиболее славные.»

Ссылки и источники

• [quod.lib.umich.edu/m/moa/ACL3129.0003.001/30?rgn=full+text;view=image Олимпиада Эпирская] (англ.). — в Smith's Dictionary of Greek and Roman Biography and Mythology.
• [www.livius.org/oa-om/olympias/olympias.htm Olympias] from Livius on ancient history by Jona Lendering

Отрывок, характеризующий Олимпиада Эпирская

На сцене были ровные доски по средине, с боков стояли крашеные картины, изображавшие деревья, позади было протянуто полотно на досках. В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо на низкой скамеечке, к которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых, в обтяжку, панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками.
Мужчина в обтянутых панталонах пропел один, потом пропела она. Потом оба замолкли, заиграла музыка, и мужчина стал перебирать пальцами руку девицы в белом платье, очевидно выжидая опять такта, чтобы начать свою партию вместе с нею. Они пропели вдвоем, и все в театре стали хлопать и кричать, а мужчина и женщина на сцене, которые изображали влюбленных, стали, улыбаясь и разводя руками, кланяться.
После деревни и в том серьезном настроении, в котором находилась Наташа, всё это было дико и удивительно ей. Она не могла следить за ходом оперы, не могла даже слышать музыку: она видела только крашеные картоны и странно наряженных мужчин и женщин, при ярком свете странно двигавшихся, говоривших и певших; она знала, что всё это должно было представлять, но всё это было так вычурно фальшиво и ненатурально, что ей становилось то совестно за актеров, то смешно на них. Она оглядывалась вокруг себя, на лица зрителей, отыскивая в них то же чувство насмешки и недоумения, которое было в ней; но все лица были внимательны к тому, что происходило на сцене и выражали притворное, как казалось Наташе, восхищение. «Должно быть это так надобно!» думала Наташа. Она попеременно оглядывалась то на эти ряды припомаженных голов в партере, то на оголенных женщин в ложах, в особенности на свою соседку Элен, которая, совершенно раздетая, с тихой и спокойной улыбкой, не спуская глаз, смотрела на сцену, ощущая яркий свет, разлитый по всей зале и теплый, толпою согретый воздух. Наташа мало по малу начинала приходить в давно не испытанное ею состояние опьянения. Она не помнила, что она и где она и что перед ней делается. Она смотрела и думала, и самые странные мысли неожиданно, без связи, мелькали в ее голове. То ей приходила мысль вскочить на рампу и пропеть ту арию, которую пела актриса, то ей хотелось зацепить веером недалеко от нее сидевшего старичка, то перегнуться к Элен и защекотать ее.
В одну из минут, когда на сцене всё затихло, ожидая начала арии, скрипнула входная дверь партера, на той стороне где была ложа Ростовых, и зазвучали шаги запоздавшего мужчины. «Вот он Курагин!» прошептал Шиншин. Графиня Безухова улыбаясь обернулась к входящему. Наташа посмотрела по направлению глаз графини Безуховой и увидала необыкновенно красивого адъютанта, с самоуверенным и вместе учтивым видом подходящего к их ложе. Это был Анатоль Курагин, которого она давно видела и заметила на петербургском бале. Он был теперь в адъютантском мундире с одной эполетой и эксельбантом. Он шел сдержанной, молодецкой походкой, которая была бы смешна, ежели бы он не был так хорош собой и ежели бы на прекрасном лице не было бы такого выражения добродушного довольства и веселия. Несмотря на то, что действие шло, он, не торопясь, слегка побрякивая шпорами и саблей, плавно и высоко неся свою надушенную красивую голову, шел по ковру коридора. Взглянув на Наташу, он подошел к сестре, положил руку в облитой перчатке на край ее ложи, тряхнул ей головой и наклонясь спросил что то, указывая на Наташу.
– Mais charmante! [Очень мила!] – сказал он, очевидно про Наташу, как не столько слышала она, сколько поняла по движению его губ. Потом он прошел в первый ряд и сел подле Долохова, дружески и небрежно толкнув локтем того Долохова, с которым так заискивающе обращались другие. Он, весело подмигнув, улыбнулся ему и уперся ногой в рампу.
– Как похожи брат с сестрой! – сказал граф. – И как хороши оба!
Шиншин вполголоса начал рассказывать графу какую то историю интриги Курагина в Москве, к которой Наташа прислушалась именно потому, что он сказал про нее charmante.
Первый акт кончился, в партере все встали, перепутались и стали ходить и выходить.
Борис пришел в ложу Ростовых, очень просто принял поздравления и, приподняв брови, с рассеянной улыбкой, передал Наташе и Соне просьбу его невесты, чтобы они были на ее свадьбе, и вышел. Наташа с веселой и кокетливой улыбкой разговаривала с ним и поздравляла с женитьбой того самого Бориса, в которого она была влюблена прежде. В том состоянии опьянения, в котором она находилась, всё казалось просто и естественно.
Голая Элен сидела подле нее и одинаково всем улыбалась; и точно так же улыбнулась Наташа Борису.
Ложа Элен наполнилась и окружилась со стороны партера самыми знатными и умными мужчинами, которые, казалось, наперерыв желали показать всем, что они знакомы с ней.
Курагин весь этот антракт стоял с Долоховым впереди у рампы, глядя на ложу Ростовых. Наташа знала, что он говорил про нее, и это доставляло ей удовольствие. Она даже повернулась так, чтобы ему виден был ее профиль, по ее понятиям, в самом выгодном положении. Перед началом второго акта в партере показалась фигура Пьера, которого еще с приезда не видали Ростовы. Лицо его было грустно, и он еще потолстел, с тех пор как его последний раз видела Наташа. Он, никого не замечая, прошел в первые ряды. Анатоль подошел к нему и стал что то говорить ему, глядя и указывая на ложу Ростовых. Пьер, увидав Наташу, оживился и поспешно, по рядам, пошел к их ложе. Подойдя к ним, он облокотился и улыбаясь долго говорил с Наташей. Во время своего разговора с Пьером, Наташа услыхала в ложе графини Безуховой мужской голос и почему то узнала, что это был Курагин. Она оглянулась и встретилась с ним глазами. Он почти улыбаясь смотрел ей прямо в глаза таким восхищенным, ласковым взглядом, что казалось странно быть от него так близко, так смотреть на него, быть так уверенной, что нравишься ему, и не быть с ним знакомой.
Во втором акте были картины, изображающие монументы и была дыра в полотне, изображающая луну, и абажуры на рампе подняли, и стали играть в басу трубы и контрабасы, и справа и слева вышло много людей в черных мантиях. Люди стали махать руками, и в руках у них было что то вроде кинжалов; потом прибежали еще какие то люди и стали тащить прочь ту девицу, которая была прежде в белом, а теперь в голубом платье. Они не утащили ее сразу, а долго с ней пели, а потом уже ее утащили, и за кулисами ударили три раза во что то металлическое, и все стали на колена и запели молитву. Несколько раз все эти действия прерывались восторженными криками зрителей.
Во время этого акта Наташа всякий раз, как взглядывала в партер, видела Анатоля Курагина, перекинувшего руку через спинку кресла и смотревшего на нее. Ей приятно было видеть, что он так пленен ею, и не приходило в голову, чтобы в этом было что нибудь дурное.
Когда второй акт кончился, графиня Безухова встала, повернулась к ложе Ростовых (грудь ее совершенно была обнажена), пальчиком в перчатке поманила к себе старого графа, и не обращая внимания на вошедших к ней в ложу, начала любезно улыбаясь говорить с ним.
– Да познакомьте же меня с вашими прелестными дочерьми, – сказала она, – весь город про них кричит, а я их не знаю.
Наташа встала и присела великолепной графине. Наташе так приятна была похвала этой блестящей красавицы, что она покраснела от удовольствия.
– Я теперь тоже хочу сделаться москвичкой, – говорила Элен. – И как вам не совестно зарыть такие перлы в деревне!
Графиня Безухая, по справедливости, имела репутацию обворожительной женщины. Она могла говорить то, чего не думала, и в особенности льстить, совершенно просто и натурально.
– Нет, милый граф, вы мне позвольте заняться вашими дочерьми. Я хоть теперь здесь не надолго. И вы тоже. Я постараюсь повеселить ваших. Я еще в Петербурге много слышала о вас, и хотела вас узнать, – сказала она Наташе с своей однообразно красивой улыбкой. – Я слышала о вас и от моего пажа – Друбецкого. Вы слышали, он женится? И от друга моего мужа – Болконского, князя Андрея Болконского, – сказала она с особенным ударением, намекая этим на то, что она знала отношения его к Наташе. – Она попросила, чтобы лучше познакомиться, позволить одной из барышень посидеть остальную часть спектакля в ее ложе, и Наташа перешла к ней.