Олимпийский стадион (Хельсинки)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Олимпийский

Олимпийский стадион в Хельсинки
Местоположение

Хельсинки, Финляндия

Заложен

12 февраля 1934 год

Открыт

1938 год

Реконструирован

2005

Архитектор

Юрье Линдгрен и Тойво Янтти

Владелец

Stadion-säätiö

Вместимость

40,600[1]

Покрытие

трава

Координаты: 60°11′15″ с. ш. 24°55′38″ в. д. / 60.18750° с. ш. 24.92722° в. д. / 60.18750; 24.92722 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=60.18750&mlon=24.92722&zoom=17 (O)] (Я)

Олимпийский стадион Хельсинки (фин. Helsingin olympiastadion) — крупнейшая спортивная арена Финляндии. Стадион расположен в районе Тёёлё, примерно в двух километрах от исторического центра Хельсинки. В летнее время, помимо спортивных мероприятий, на стадионе проводят и музыкальные концерты.





История

Началом истории Олимпийского стадиона принято считать 11 декабря 1927 года, когда под эгидой городских властей Хельсинки был основан фонд, призванный собрать средства для строительства спортивной арены, способной принять Летние Олимпийские игры.

Строительство стадиона продолжалось с 12 февраля 1934 года по 12 июня 1938 года.[2]

Стадион готовился принять XII Олимпийские Игры 1940 года, от проведения которых отказался Токио из-за участия Японии во Второй японско-китайской войне Однако, Игры были окончательно отменены МОК по причине начала Второй мировой войны.

Спустя 12 лет Олимпийский стадион Хельсинки стал главной ареной XV Летних Олимпийских Игр 1952 года. В 1990—1994 гг. на стадионе прошла генеральная реконструкция.

Олимпийский стадион Хельсинки, построенный по проекту двух архитекторов: Юрьё Линдегрена (fi:Yrjö Lindegren) и Тойво Янтти (fi:Toivo Jäntti), ставший ярким образцом архитектурного стиля функционализма, отличается простотой линий и органичным сочетанием с окружающим его классическим финским пейзажем: гранитными скалами и сосновым лесом.

Размеры

Башня Олимпийского стадиона имеет высоту 72 метра 71 сантиметр в честь рекорда Матти Ярвинена (fi:Matti Järvinen) в метании копья на Олимпийских Играх 1932 года. Чаша стадиона достигает в длину 243 метра и в ширину 159 метров. Наибольшая вместимость в 70 435 человек была во время проведения Олимпийских Игр 1952 года, и до 2002-го, за счёт мест скамеечного типа. А сейчас сокращена до 40 000 зрителей, после реконструкции и установлении 41 тысячи индивидуальных сидений. Внутренний же вид арены напоминает древние стадионы античности.

События

1952 год. XV Олимпийские Игры

Проходили с 19 июля по 3 августа 1952 года. В Играх приняло участие 4 955 атлетов (519 женщин и 4 436 мужчин) из 69 стран мира. Разыграно 149 комплектов медалей по 17 видам спорта. Впервые приняли участие национальные сборные СССР и ФРГ. Олимпийское пламя зажгли Пааво Нурми и Ханнес Колехмайнен. Открыл Игры президент Финляндской республики Юхо Кусти Паасикиви. Закрывал их президент МОК Зигфрид Эдстрем, однако он забыл после торжественной речи сказать слова «Объявляю Игры XV Олимпиады закрытыми», поэтому игры формально считаются до сих пор незакрытыми.

1957 год. Чемпионат мира по хоккею с мячом

Проходил с 28 февраля по 3 марта 1957 года.

1971 год. Чемпионат Европы по лёгкой атлетике

Проходил с 10 по 15 августа 1971 года. Участвовало 857 атлетов.

1983 год. Чемпионат мира по лёгкой атлетике

Проходил с 7 по 14 августа 1983 года. Участвовал 1 355 атлетов.

1994 год. Чемпионат Европы по лёгкой атлетике

Проходил с 9 по 14 августа 1994 года.

2005 год. Чемпионат мира по лёгкой атлетике

Проходил с 6 по 14 августа 2005 года. Приняло участие более 1 900 атлетов.

2012 год. Чемпионат Европы по лёгкой атлетике

Прошёл с 27 июня по 1 июля 2012 года.

Зимой-летом 2005 года Олимпийский стадион подвергся модернизации: был уставлен козырёк над частью трибун и новая система освещения чаши стадиона.

Футбольная сборная Финляндии

Олимпийский стадион Хельсинки является домашней ареной сборной Финляндии по футболу

Дополнительные сведения

В комплексе Олимпийского стадиона находится Музей финского спорта (фин. Suomen Urheilumuseo). В северной части стадиона расположен один из самых дешевых хостелов в центре финской столицы (Stadion Hostel). Так же организованы экскурсии на 72-метровую башню, с которой открывается прекрасная панорама города и Финского залива. (Часы работы: пн-пт 9-20, сб-вс 9-18)

Напишите отзыв о статье "Олимпийский стадион (Хельсинки)"

Примечания

  1. www.uefa.com/MultimediaFiles/Download/FirstDiv/uefaorg/Publications/01/67/03/93/1670393_DOWNLOAD.pdf
  2. [yle.fi/novosti/novosti/article6684498.html Сегодня день рождения празднуют город Хельсинки и Олимпийский стадион] // Сайт телерадиокомпании Yleisradio Oy. Служба новостей Yle. — 12 июня 2013. (Проверено 15 июня 2013)

Ссылки

  • [www.stadion.fi Olympiastadion]
  • [www.urheilumuseo.fi Suomen Urheilumuseo]

Отрывок, характеризующий Олимпийский стадион (Хельсинки)

– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.