Олимпов, Константин Константинович

Олимпов Константин Константинович
Имя при рождении:	Фофанов Константин Константинович
Род деятельности:	поэт
Направление:	эгофутуризм
[az.lib.ru/o/olimpow_k/ Произведения на сайте Lib.ru]

Оли́мпов Константи́н Константи́нович (настоящая фамилия Фо́фанов) (1889—1940) — русский поэт, один из создателей эгофутуризма.

Биография

Сын известного поэта К. М. Фофанова, был десятым ребёнком в семье. Родился в Санкт-Петербурге, детство провёл в Гатчине.

В 1907 году окончил петербургское реальное училище П. Г. Ольденбургского. В 1908—1910 годах был вольнослушателем Петербургского археологического института.

C 1912 года публиковал свои стихи, был одним из наиболее последовательных представителей эгофутуризма.

C восторгом встретил Октябрьскую революцию 1917 года и пошёл добровольцем в Красную Армию.

Позже был коробейником, работал на бойне, в середине 1920-х годов был управдомом, в 1930 году — чернорабочим на заводе.

19 сентября 1930 годы был арестован по делу об «антисоветской группировке среди части богемствующих писателей города Ленинграда», а 2 января 1931 года был осуждён на три года. В феврале 1931 года был осуждён повторно по делу «антисоветской нелегальной группы литераторов „Север“» на 10 лет. 17 августа 1938 года освобождён.

Скончался в Омске 17 января 1940 года, в полной нищете и забвении.

Адреса в Петербурге

• Большая Пушкарская улица, д. 28

Творчество

В октябре 1911 года вместе с Игорем Северянином создал кружок и издательство «Эго».

В марте 1912 года это издательство выпустило в виде листовки первый сборник стихов Олимпова «Аэропланные поэзы. Нервник 1. Кровь первая». В сентябре того же года начались разногласия между Олимповым и Северянином за право считаться основателем эгофутуризма, приведшие к выходу последнего из «Академии эгопоэзии» и её фактическому распаду. Сам Олимпов писал:

Ключ возникновения футуризма в России лежит в первом моем печатном выступлении.

Критиками отмечается, что Олимпов наиболее последовательно среди всех эгофутуристов придерживался теоретических положений «вселенского эгофутуризма», используя неологизмы и иностранные слова и имитируя салонную манеру Северянина. Корней Чуковский считал Олимпова «первым учеником Северянина», а Давид Бурлюк в своих мемуарах, напротив, утверждал, что у «несчастного сына Фофанова» Северянин «многое позаимствовал, правда, усилив и по-северянински подчеркнув».

После распада «Академии» Олимпов не стал входить в созданную И. Игнатьевым «Интуитивную ассоциацию эгофутуризма», хотя выпустил в издательстве этой ассоциации «Петербургский глашатай» книгу стихов «Жонглёры-нервы» (1913). Позднее вышла серия его листовок со стихотворениями и декларациями — «Глагол Родителя Мироздания. Негодяям и мерзавцам» (1916), «Проэмий Родителя Мироздания. Идиотам и кретинам» (1916), «Исход Родителя Мироздания» (1917), «Паррезия Родителя Мироздания» (1917).

В своих стихах Олимпов до крайности довёл эгофутуристический культ личности:

Я От Рожденья Гениальный…

— «Флейта славы»

Пусть будет известно на клубных подмостках,
Я выше Бога Сверкаю Венцом.

— «Исповедь Футуриста»

Поэт отождествлял себя с Творцом Вселенной, противопоставлял христианству новую, созданную им, религию — «олимпианство», которое призвано вести человечество к науке. Его произведения наполнены самовосхвалением, космическими видениями, гиперболами. Примером этого может служить «Феноменальная Гениальная Поэма Теоман Великого Мирового Поэта К.Олимпова», в которой эволюция жизни во Вселенной определяется стремлением к идеалу, а идеалом провозглашается сам Олимпов. Поэма была опубликована в 1915 году и немедленно конфискована, вероятно, потому, что автор отождествлял себя с Богом.

Интересно, что свойственное эгофутуристам гипертрофированное самовосхваление соседствовало в его творчестве с обращением к читателям с просьбой о денежной помощи. Одно из его произведений сопровождалось словами:

Человечество не может себе представить, что Великий Мировой Поэт Константин Олимпов не в состоянии заработать даже одной тленной копейки, чтобы приобрести себе насущных макарон для поддержания своей планетной оболочки. Он умирает от голода и нищеты.

Перу Олимпова принадлежат также листовки «Отдых 1», «Эпоха Олимпова» и теоретическая книга «Академия эгопоэзии Вселенского футуризма» (Рига, 1914).

В начале 1920-х годов Олимпов, вместе с молодыми поэтами-братьями Борисом и Владимиром Смиренскими, пытался возродить литературное направление эгофутуризма. Созданная ими в Ленинграде группа (в неё, кроме упомянутых, входили Константин Вагинов, Грааль-Арельский, Дмитрий Дорин, Александр Измайлов), названная «Кольцо поэтов имени Константина Фофанова», занималась издательской деятельностью и проводила поэтические вечера. В 1922 году Олимпов опубликовал в Петрограде своё произведение «Анафема Родителям Мироздания» и книгу «Третье Рождество великого мирового поэта Титанизма Великой Социальной Революции Константина Олимпова, Родителя Мироздания». В сентябре 1922 года группа «Кольцо поэтов» была закрыта по распоряжению Петроградского ЧК.

В конце 1920-х годов Олимпов снова объявил о воссоздании «Академии эгопоэзии», куда кроме него и Смиренских, вошёл также поэт Н. Позняков. В 1930 году власти опять заинтересовались участниками «Академии»: её члены, в том числе Олимпов, проходили по делу ОГПУ против «части богемствующих артистов города Ленинграда». 2 января 1931 г. он был осужден на три года.

В феврале 1931 г. осужден повторно по делу «антисоветской нелегальной группы литераторов „Север“» на 10 лет. 17 августа 1938 г. освобожден.

Ссылки

• [az.lib.ru/o/olimpow_k/text_0010.shtml Константин Олимпов: Биографическая справка]
• [www.aki-ros.ru/default.asp?Part=128&NID=33008 Портнов Г. Дюжина забытых]

Отрывок, характеризующий Олимпов, Константин Константинович

Пьер шел, переваливаясь своим толстым телом, раздвигая толпу, кивая направо и налево так же небрежно и добродушно, как бы он шел по толпе базара. Он продвигался через толпу, очевидно отыскивая кого то.
Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового, как называла его Перонская, и знала, что Пьер их, и в особенности ее, отыскивал в толпе. Пьер обещал ей быть на бале и представить ей кавалеров.
Но, не дойдя до них, Безухой остановился подле невысокого, очень красивого брюнета в белом мундире, который, стоя у окна, разговаривал с каким то высоким мужчиной в звездах и ленте. Наташа тотчас же узнала невысокого молодого человека в белом мундире: это был Болконский, который показался ей очень помолодевшим, повеселевшим и похорошевшим.
– Вот еще знакомый, Болконский, видите, мама? – сказала Наташа, указывая на князя Андрея. – Помните, он у нас ночевал в Отрадном.
– А, вы его знаете? – сказала Перонская. – Терпеть не могу. Il fait a present la pluie et le beau temps. [От него теперь зависит дождливая или хорошая погода. (Франц. пословица, имеющая значение, что он имеет успех.)] И гордость такая, что границ нет! По папеньке пошел. И связался с Сперанским, какие то проекты пишут. Смотрите, как с дамами обращается! Она с ним говорит, а он отвернулся, – сказала она, указывая на него. – Я бы его отделала, если бы он со мной так поступил, как с этими дамами.


Вдруг всё зашевелилось, толпа заговорила, подвинулась, опять раздвинулась, и между двух расступившихся рядов, при звуках заигравшей музыки, вошел государь. За ним шли хозяин и хозяйка. Государь шел быстро, кланяясь направо и налево, как бы стараясь скорее избавиться от этой первой минуты встречи. Музыканты играли Польской, известный тогда по словам, сочиненным на него. Слова эти начинались: «Александр, Елизавета, восхищаете вы нас…» Государь прошел в гостиную, толпа хлынула к дверям; несколько лиц с изменившимися выражениями поспешно прошли туда и назад. Толпа опять отхлынула от дверей гостиной, в которой показался государь, разговаривая с хозяйкой. Какой то молодой человек с растерянным видом наступал на дам, прося их посторониться. Некоторые дамы с лицами, выражавшими совершенную забывчивость всех условий света, портя свои туалеты, теснились вперед. Мужчины стали подходить к дамам и строиться в пары Польского.
Всё расступилось, и государь, улыбаясь и не в такт ведя за руку хозяйку дома, вышел из дверей гостиной. За ним шли хозяин с М. А. Нарышкиной, потом посланники, министры, разные генералы, которых не умолкая называла Перонская. Больше половины дам имели кавалеров и шли или приготовлялись итти в Польской. Наташа чувствовала, что она оставалась с матерью и Соней в числе меньшей части дам, оттесненных к стене и не взятых в Польской. Она стояла, опустив свои тоненькие руки, и с мерно поднимающейся, чуть определенной грудью, сдерживая дыхание, блестящими, испуганными глазами глядела перед собой, с выражением готовности на величайшую радость и на величайшее горе. Ее не занимали ни государь, ни все важные лица, на которых указывала Перонская – у ней была одна мысль: «неужели так никто не подойдет ко мне, неужели я не буду танцовать между первыми, неужели меня не заметят все эти мужчины, которые теперь, кажется, и не видят меня, а ежели смотрят на меня, то смотрят с таким выражением, как будто говорят: А! это не она, так и нечего смотреть. Нет, это не может быть!» – думала она. – «Они должны же знать, как мне хочется танцовать, как я отлично танцую, и как им весело будет танцовать со мною».
Звуки Польского, продолжавшегося довольно долго, уже начинали звучать грустно, – воспоминанием в ушах Наташи. Ей хотелось плакать. Перонская отошла от них. Граф был на другом конце залы, графиня, Соня и она стояли одни как в лесу в этой чуждой толпе, никому неинтересные и ненужные. Князь Андрей прошел с какой то дамой мимо них, очевидно их не узнавая. Красавец Анатоль, улыбаясь, что то говорил даме, которую он вел, и взглянул на лицо Наташе тем взглядом, каким глядят на стены. Борис два раза прошел мимо них и всякий раз отворачивался. Берг с женою, не танцовавшие, подошли к ним.
Наташе показалось оскорбительно это семейное сближение здесь, на бале, как будто не было другого места для семейных разговоров, кроме как на бале. Она не слушала и не смотрела на Веру, что то говорившую ей про свое зеленое платье.
Наконец государь остановился подле своей последней дамы (он танцовал с тремя), музыка замолкла; озабоченный адъютант набежал на Ростовых, прося их еще куда то посторониться, хотя они стояли у стены, и с хор раздались отчетливые, осторожные и увлекательно мерные звуки вальса. Государь с улыбкой взглянул на залу. Прошла минута – никто еще не начинал. Адъютант распорядитель подошел к графине Безуховой и пригласил ее. Она улыбаясь подняла руку и положила ее, не глядя на него, на плечо адъютанта. Адъютант распорядитель, мастер своего дела, уверенно, неторопливо и мерно, крепко обняв свою даму, пустился с ней сначала глиссадом, по краю круга, на углу залы подхватил ее левую руку, повернул ее, и из за всё убыстряющихся звуков музыки слышны были только мерные щелчки шпор быстрых и ловких ног адъютанта, и через каждые три такта на повороте как бы вспыхивало развеваясь бархатное платье его дамы. Наташа смотрела на них и готова была плакать, что это не она танцует этот первый тур вальса.
Князь Андрей в своем полковничьем, белом (по кавалерии) мундире, в чулках и башмаках, оживленный и веселый, стоял в первых рядах круга, недалеко от Ростовых. Барон Фиргоф говорил с ним о завтрашнем, предполагаемом первом заседании государственного совета. Князь Андрей, как человек близкий Сперанскому и участвующий в работах законодательной комиссии, мог дать верные сведения о заседании завтрашнего дня, о котором ходили различные толки. Но он не слушал того, что ему говорил Фиргоф, и глядел то на государя, то на сбиравшихся танцовать кавалеров, не решавшихся вступить в круг.
Князь Андрей наблюдал этих робевших при государе кавалеров и дам, замиравших от желания быть приглашенными.
Пьер подошел к князю Андрею и схватил его за руку.
– Вы всегда танцуете. Тут есть моя protegee [любимица], Ростова молодая, пригласите ее, – сказал он.
– Где? – спросил Болконский. – Виноват, – сказал он, обращаясь к барону, – этот разговор мы в другом месте доведем до конца, а на бале надо танцовать. – Он вышел вперед, по направлению, которое ему указывал Пьер. Отчаянное, замирающее лицо Наташи бросилось в глаза князю Андрею. Он узнал ее, угадал ее чувство, понял, что она была начинающая, вспомнил ее разговор на окне и с веселым выражением лица подошел к графине Ростовой.