Олкок, Джон
| Олкок Джон | |||
 | |||
| Род деятельности: | |||
|---|---|---|---|
| Дата рождения: | |||
| Гражданство: | |||
| Дата смерти: |
18 декабря 1919 (27 лет) | ||
| Место смерти: |
Руан, Франция; | ||
| Награды и премии: |
| ||
Сэр Джон Олкок (англ. John William Alcock; 1892—1919) — английский авиатор, капитан; пилот первого в мире беспосадочного трансатлантического перелета[en] по маршруту Ньюфаундленд — Клифден в 1919 году.
Содержание
Биография
Родился 5 ноября 1892 года в местечке Seymour Grove рядом с городом Стретфорд (Большой Манчестер), Англия.
Первоначально учился в школе городка Heaton Chapel (Стокпорт), затем в школе Heyhouses School городка Lytham St Annes. Впервые заинтересовался авиацией в возрасте 17 лет. Сначала работал на заводе Empress Motor Works в Манчестере. В 1910 году стал помощником руководителя работ Чарльза Флетчера (англ. Charles Fletcher), одного из пионеров авиации, и Нормана Кроссланда (англ. Norman Crossland), инженера по моторам, основателя Манчестерского аэроклуба. В этот период времени Олкок познакомился с французом Морисом Дюкроком (фр. Maurice Ducrocq), пилотом и торговым представителем в Великобритании, демонстрирующем двигатели итальянского инженера Spirito Mario Viale.
Дюкрок взял Джона слесарем на аэродром Brooklands, построенного рядом с городом Вейбридж, в графстве Суррей, Англия, где учил Олкока летать. Здесь же в 1912 году Джон Олкок получил лицензию лётчика. Затем некоторое время он выступал в автомобильной компании Sunbeam Car Company в качестве гоночного пилота. Летом 1914 года Олкок участвовал в перелёте Хендон — Бирмингем — Манчестер на биплане «Фарман», приземлившись на манчестерском аэродроме Trafford Park Aerodrome.
Военная карьера
 Внешние изображения
| |
|---|---|
|
[en.wikipedia.org/wiki/File:Alcock_Scout.jpg Самолёт Alcock Scout] |
С началом Первой мировой войны Олкок стал служить в авиации Королевских военно-морских сил (англ. Royal Naval Air Service) в качестве унтер-офицера, инструктора в Королевской военно-морской летной школе (англ. Royal Naval Flying School) в местечке Eastchurch в графстве Кент. В декабре 1915 года получил звание младшего лейтенанта. В 1916 году он был переведен в эскадру на Мудрос на греческом острове Лемнос. Из находящихся здесь брошенных и поломанных самолётов собрал собственный самолёт Alcock Scout[en].
30 сентября 1917 года, пилотируя самолёт Sopwith Camel, Джон Олкок атаковал три самолёта противника, вражеских самолета, два из которых рухнули в море. За это он был награждён заставляя двух до аварии в море. Для этого действия он был награждён британским крестом «За выдающиеся заслуги». Затем, управляя бомбардировщиком компании Handley Page, он вылетел на рейд Константинополя. Возле Галлипольского полуострова у самолета заглох один двигатель и Олкоко решил возвращаться на базу. Но заглох и второй двигательЮ в результате чего самолет упал в Эгейском море в заливе Сувла. Экипаж самолета (3 человека) не был замечен британскими эсминцами и летчики плавали в море в течение часа, пока не добрались до берега. Все они были взяты в плен и оставались в Турции до окончания войны. Вернувшись в Англию, Олкок в марте 1919 года ушел со службы в Королевских ВВС и стал работать в компании «Виккерс» (англ. Vickers).
Трансатлантический полёт
| Внешние изображения
| |
|---|---|
|
|
[en.wikipedia.org/wiki/File:Arthur_Whitten_Brown_and_John_Alcock_in_1919.jpg Артур Браун и Джон Олкок, 1919 год] |
Работая тест-пилотом «Виккерса» Джон Олкок решил сделать попытку первым пересечь на самолёте Атлантический океан. Вместе со штурманом Артуром Брауном он вылетел из Сент-Джонса (Ньюфаундленд и Лабрадор) 14 июня 1919 года в 1.45 по местному времени и приземлились на болото Derrygimla в деревне Балликоннили возле города Клифден (Коннемара) спустя 16 часов и 12 минут полета, преодолев 1980 миль (3168 километров). Полет был выполнен на самолете Vickers Vimy (тяжёлый бомбардировщик периода Первой мировой войны). Пилоты получили приз в 10 000 фунтов от лондонской газеты Daily Mail — за первый беспосадочный перелет через Атлантический океан.[1][2] Через несколько дней после полета Олкок и Браун были удостоены приема в Виндзорском замке, где король Георг V посвятил их в рыцари и наградил орденом Британской империи.[3][4]
После полёта
В качестве почётного гостя Джон Олкок присутствовал в лондонском Музее науки 15 декабря 1919 года, когда их самолёт был представлен публике.
18 декабря 1919 года, управляя новым самолетом-амфибией компании «Виккерс» — Vickers Viking на первой послевоенной авиационной выставке в Париже, Олкок, находясь в тумане, потерпел крушение в области Cottévrard близ Руана (Нормандия). C черепно-мозговой травмой, не приходя в сознание, он умер в больнице в Руане. Был похоронен на кладбище Southern Cemetery в Манчестере.[5]
Английский художник Эмброуз Макэвой написал портрет авиатора[6], также его портрет создал ирландский художник Джон Лавери[7].
Заслуги
- Среди наград Олкока был орден Британской империи (рыцарь-командор — KBE) и крест «За выдающиеся заслуги» (англ. Distinguished Service Cross).
- Также награждён британской наградой Britannia Trophy (посмертно) Королевского аэроклуба (англ. Royal Aero Club).
Напишите отзыв о статье "Олкок, Джон"
Примечания
- ↑ [www.aviation-history.com/airmen/alcock.htm Alcock and Brown – Great Britain]. Aviation-history.com. Проверено 3 декабря 2010. [web.archive.org/web/20101213103027/aviation-history.com/airmen/alcock.htm Архивировано из первоисточника 13 декабря 2010]. (англ.)
- ↑ [www.fi.edu/flight/long/index.html Introduction John Alcock and Arthur Whitten Brown were two British fliers]. Fi.edu. Проверено 3 декабря 2010. (англ.)
- ↑ [www.london-gazette.co.uk/issues/31422/pages/8087 №31422, стр. 8087] (англ.) // London Gazette : газета. — L.. — Fasc. 31422. — No. 31422. — P. 8087. (англ.)
- ↑ [www.msim.org.uk/media/161884/captain%20jack%20alcock.pdf Captain Jack Alcock (1892–1919)]. Museum of Science & Industry, Manchester, England. Проверено 8 апреля 2008. [web.archive.org/web/20080410194708/www.msim.org.uk/media/161884/captain%20jack%20alcock.pdf Архивировано из первоисточника 10 апреля 2008]. (англ.)
- ↑ [www.findagrave.com/cgi-bin/fg.cgi?page=gr&GRid=10709883 John William Alcock] (англ.)
- ↑ [www.npgprints.com/image/17097/ambrose-mcevoy-sir-john-william-alcock Sir John William Alcock] (англ.)
- ↑ [www.thisdayinaviation.com/tag/captain-sir-john-william-alcock-kbe-dsc/ Captain Sir John William Alcock] (англ.)
Ссылки
- [www.membrana.ru/particle/438 Пилоты бомбардировщика Первой Мировой прыгнут через Атлантику]
- [www.vokrugsveta.ru/vs/article/8048/ Бой с часами]
Отрывок, характеризующий Олкок, Джон
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
