Олонецкая духовная семинария

Олонецкая духовная семинария
(ОДС)
Год основания	1829
Конфессия	Православие
Церковь	Русская православная церковь
Расположение	Петрозаводск

К:Учебные заведения, основанные в 1829 году

Оло́нецкая духо́вная семина́рия — среднее духовное учебное заведение в Олонецкой губернии, функционировало в 1829—1918 годах. Находилась в городе Петрозаводске.

История

Первая семинария с названием Олонецкая была открыта в Олонецко-Каргопольском викариатстве Новгородской епархии в 1780 году. Она размещалась в Троицком отделении Александро-Свирского монастыря. В 1784 году монастырь был поврежден пожаром. В связи с упразднением викариатства в 1787 году была закрыта и Олонецкая семинария, с переводом учеников в Архангельскую духовную семинарию.

В связи с открытием самостоятельной Олонецкой епархии в 1828 году по представлению первого епископа Олонецкого и Петрозаводского Игнатия (Семёнова) была учреждена в Петрозаводске. Открытие семинарии состоялось 27 октября 1829 года. Первым ректором был архимандрит Аполлинарий, бывший ректор Рязанской семинарии, впоследствии — епископ Чигиринский, викарий Киевский.

Согласно уставу Олонецкая духовная семинария относилась к Санкт-Петербургскому учебному округу и помимо местного архиерея подчинялась академическому правлению округа. Первоначально в семинарии был введён трёхгодичный курс обучения, с 1872 года введён общий шестилетний срок обучения: четыре года общеобразовательного и два года богословского курса, обучение стало всесловным, плата с учеников взималась за содержание. Семинария имела в своём оставе 3 отделения — риторики, философии и богословия. До 1840-х годов обучение по многим предметам шло на латинском языке. Кроме богословских предметов преподавались также история, география, математика, философия, агрономия, естественные науки, церковное пение, c 1845 по 1867 гг. и с 1895 по 1906 гг. — основы медицины, с 1829 года по 1872 год — карельский язык. С 1898 года существовал класс иконописи, основанный по инициативе и на средства епископа Олонецкого и Петрозаводского Назария. Преподавателем рисования и иконописи был иеромонах Лука, до этого расписавший главный храм Валаамской обители.

Первыми преподавателями семинарии были П. Солярский, Д. Соколов, А. Ласточкин, П. Смирнов.

Более 40 лет семинария располагалась в здании Петрозаводского духовного училища на Онежской набережной.

Новое четырёхэтажное каменное здание семинарии (угол современных ул. Гоголя и Антикайнена) строилось в 1869—1872 годах по проекту олонецкого губернского архитектора М. П. Калитовича (строительный подрядчик — петрозаводский купец 1-й гильдии Е. Г. Пименов). Здание было освящено в 1872 году. Для того времени здание стало крупнейшим гражданским сооружением в Петрозаводске и Олонецкой губернии.

С 1855 года при семинарии было открыто миссионерское отделение, где обучали методам борьбы с влиянием старообрядчества.

С 1898 года при семинарии помещалась редакция газеты «Олонецкие епархиальные ведомости», с 1913 года Общество по изучению Олонецкой губернии. При семинарии существовали богословские курсы, воскресная школа.

За всё время существования семинарии её окончило 1568 человек.

Возглавлялась ректором. В правление семинарии входили также инспектор, эконом и секретарь.

Список ректоров Олонецкой духовной семинарии

• Аполлинарий (Вигилянский Алексей Федорович), архимандрит (1829—1834), впоследствии епископ Чигиринский ;
• Иосиф (Поздышев Иван Егорович), архимандрит (1834: назначен, фактически в должность не вступал);
• Гедеон (Виноградов), архимандрит (1834—1835);
• Вениамин (Колоколов), архимандрит (1835—1838);
• Августин (Полонский), архимандрит (1838—1852);
• Порфирий (Карабиневич, Фёдор Михайлович), архимандрит (1852—1855);
• Феофан (Говоров Георгий Васильевич), архимандрит (1855—1856), впоследствии епископ Владимирский и Суздальский;
• Виталий (Вертоградов Василий Макарович), архимандрит (1856—1864), впоследствии епископ Томский и Семипалатинский ;
• Ионафан (Руднев Иван Наумович), архимандрит (1864—1866), впоследствии архиепископ Ярославский и Ростовский;
• Мефодий (Лапчинский-Михайлов Иван Павлович), архимандрит (1866—1871). Умер и похоронен в Петрозаводске;
• Щеглов, Пётр Филиппович, протоиерей (1871—1894);
• Стефан (Киструсский Петр Елисеевич), архимандрит (1895—1897);
• Нафанаил (Троицкий Никодим Елисеевич), архимандрит (1897—1902), впоследствии митрополит Харьковский;
• Евгений (Мерцалов Евгений Александрович), архимандрит (1902—1903), впоследствии епископ Олонецкий и Петрозаводский;
• Фаддей (Успенский Иван Васильевич), архимандрит (1903—1908), впоследствии архиепископ Калининский, свмч. ;
• Арсений (Смоленец Александр Иванович), архимандрит (1908: назначен, фактически в должность не вступал); впоследствии епископ Ростовский и Таганрогский, архиепископ Семипалатинский;
• Никодим (Кононов Александр Михайлович), архимандрит (1909—1910), впоследствии епископ Белгородский, свмч.;
• Чуков Николай Кириллович, протоиерей, (1911—1918), впоследствии митрополит Ленинградский и Новогородский Григорий.

Инспекторы семинарии

• Варлаам (Денисов Василий Порфирьевич) 1829—1833 гг., иеромонах, впоследствии архиепископ Екатеринбургский;
• Вассиан (Чудновский Василий Иванович) 1833—1842 гг., иеромонах, впоследствии епископ Екатеринбурский;
• Аристон (Вознесенский) 1842 г, иеромонах,
• Евграф, иеромонах, 1842 г,
• Феофилакт (Губин Феодор Дмитриевич) 1842—1850 гг., иеромонах, впоследствии епископ Кавказский и Екатеринодарский;
• Гиляровский Василий Михайлович, и.д., 1851 г.
• Павел, игумен, 1850-е гг.;
• Дмитрий, иеромонах, 1850-е гг.
• Асинкрит, архимандрит, 1856—1860 гг.,
• Афанасий (Плавский Андроник), архимандрит, 1860—1862 гг.,
• Геласий, архимандрит, 1866—1868 гг.,
• Щеглов Петр Филиппович, священник, 1868—1871 гг.,
• Орфинский Иван Владимирович, 1871—1893 гг.,
• Василий, иеромонах, 1894 г.,
• Иоанн (Левицкий), 1895—1896 гг, иеромонах, впоследствии епископ Кубанский и Екатеринодарский;
• Надежин Александр Петрович, 1896—1897 гг.
• Милотворский Федор Александрович, и.д., 1897 г.,
• Орфинский Константин Иванович, 1897-1899 гг.
• Иаков (Колтовский), иеромонах, 1900—1901 гг,
• Евгений (Мерцалов), иеромонах, 1901—1902 г, впоследствии епископ Олонецкий;
• Зефиров Евгений Андреевич, 1902 г.
• Лебедев Василий Иванович, 1902—1915 г.
• Горский Сергей Иванович, 1915—1917 гг.,
• Громов Николай Петрович, 1918 г.

Выдающиеся деятели российской истории, науки и духовной культуры, преподаватели и воспитанники семинарии — богословы и иерархи Русской Православной церкви святитель Феофан (Говоров), митрополит Вениамин (Василий Казанский), архиепископ Венедикт (Виктор Плотников), митрополит Григорий (протоиерей Николай Чуков), протоиерей Ф. Солярский, протоиерей Здравомыслов Александр Васильевич, историк Я. С. Елпидинский, епископ Павел (Петр Поспелов), архиепископ Фаддей (Успенский), епископ Иоанникий (Казанский), архиепископ Иоанн (Братолюбов), епископ Никодим (Кононов), епископ Герман (Яков Иванов), епископ Сергий (Гришин), архимандрит Русской Православной Зарубежной Церкви Андроник (Елпидинский), архиепископы Православной Российской церкви (обновленческие) Псковский и Порховский Серапион (Семён Сперанцев), Верхне-Удинский Алексий (Копытов), Карельский и Петрозаводский Александр (Надеждин), митрополит Крымский Алексий (Замараев), основатель Православной Церкви Всероссийского Патриаршества в Америке митрополит Серафим (Степан Уствольский), профессор Петербургского университета И. Е. Троицкий, известный археолог и этнограф Е. В. Барсов, краеведы и историки Д. В. Островский, И. И. Благовещенский, Н. Ф. Лесков, Н. С. Шайжин, С. В. Шежемский, К. Н. Плотников, Д. П. Ягодкин, доктор И. М. Рясенцев, депутат Государственной думы Российской империи К. И. Казанский.

Библиотека Олонецкой духовной семинарии

Первоначально была сформирована из учебных и богослужебных книг, пожертвованных Новгородской, Псковской, Орловской, Черниговской, Рязанской и другими духовными семинариями. Впоследствии в библиотеку семинарии была включена личная библиотека архиепископа Игнатия (Семенова), завещанная им в 1850 г., а также собрания книг некоторых других преподавателей семинарии. Большую роль в комплектовании библиотеки книгами сыграл ректор семинарии Феофан — при нём в библиотеку была включен ряд старообрядческих книг и рукописей, хранившихся в Петрозаводском кафедральном соборе, по его просьбе из других семинарий была получена учебная литература, он принес в дар и часть редких и ценных книг своей библиотеки, за что правящий архиерей просил Синод вынести ему благодарность. В 1879 году Феофан прислал в дар семинарии свои сочинения. Кроме учебных книг библиотека включала в себя и собрание древнерусских рукописных и старопечатных книг. После закрытия семинарии в 1918 году библиотека была передана в Губернскую Центральную библиотеку-читальню. После революции в библиотеку семинарии поступили книги из личных библиотек некоторых бывших преподавателей семинарии. В настоящее время книги из собрания библиотеки Олонецкой духовной семинарии входят в состав фондов Национальной библиотеки Республики Карелия, Национального архива Республики Карелия, Научной библиотеки Петрозаводского государственного университета, Отдела рукописей Российской государственной библиотеки.

Здания Олонецкой духовной семинарии

Семинария прекратила свою деятельность 5 июня 1918 года (дата окончания учебного процесса). Здания в 1918 году были переданы Народному комиссариату образования для размещения 7-й Трудовой школы и Народного университета. Квартиру инспектора семинарии отвели руководителю детскими площадками Петрозаводска. В то же время в зданиях семинарии располагались Петрозаводский лазарет № 1, артдивизионы Олонецкого полка, ряд подразделений Мурманской железной дороги и другие учреждения и лица. В 1919 году здания окончательно переданы военным учреждениям, её учебный инвентарь и архив выброшены во двор и сожжены. Во флигеле, принадлежащим семинарии в 1920-х годах располагалась 8 Советская школа 1 ступени. Каменное четырёхэтажное здание, в котором располагалась семинария, было принято на государственную охрану как памятник истории и архитектуры Постановлением Совета Министров КАССР от 21 апреля 1971 года № 199.

Домовая церковь семинарии

Открыта 27 августа 1872 года на пожертвования пудожского купца А. П. Базегского и освящена во имя св. ап. и евангелиста Иоанна Богослова в здании Олонецкой духовной семинарии. Постоянные прихожане — ученики и преподаватели семинарии и жители Древлянки. Окончательно закрыта в сентябре 1918 года. С 26 сентября 1898 года при церкви существовало попечительство о бедных учениках семинарии.

Литература

• Любецкий Д. Историческая записка об Олонецкой духовной семинарии // Пятидесятилетний юбилей Олонецкой духовной семинарии. — Петрозаводск, 1879. [elibrary.karelia.ru/book.shtml?levelID=013&id=5410&cType=1 полный текст]
• Островский Д. В. Олонецкая духовная семинария // Памятная книжка Олонецкой губернии за 1902 г. — Петрозаводск, 1902.
• Пашков А. М. Олонецкая духовная семинария // Новое в изучении истории Карелии. — Петрозаводск, 1994.
• Традиции образования в Карелии. К 165-летию Олонецкой духовной семинарии. — Петрозаводск, 1995.
• Олонецкая епархия: Страницы истории / сост. Басова Н. А. и др. Петрозаводск, 2001
• Сорокин В. У. (протоиерей). Исповедник: Церковно-просветительская деятельность митрополита Григория (Чукова). СПб., 2005
• [issuu.com/684570/docs/sofiya1_11/0 Галкин А. Семинария «у Троицы» Свирской. К истории духовного образования в Олонецко-Каргопольском викариатстве Новгородской епархии] // София. Издание Новгородской епархии. 2011. № 1. С. 7-10.

Ссылки

• [library.petrsu.ru/collections/red/300_let.html История семинарии на сайте библиотеки ПетрГУ]
• [www.petergen.com/bovkalo/duhov/olonsem.html Выпускники Олонецкой духовной семинарии 1899—1918]
• [300.ptz.ru/hist_kar/docum23p.shtml Из статьи члена Олонецкого губернского статистического комитета Д. В. Островского об открытии Олонецкой духовной семинарии]
• [old.petrsu.ru/Chairs/Culture/olonets_seminaria.pdf Олонецкая духовная семинария и православная духовность в Олонецком крае. Материалы региональной конференции, посвящённой 180-летию Олонецкой духовной семинарии (17-18 ноября 2009 г., г. Петрозаводск). Петрозаводск: Издательство ПетрГУ, 2012]

Отрывок, характеризующий Олонецкая духовная семинария

– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.