Олпорт, Гордон

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Гордон Уиллард Олпорт
Gordon Willard Allport
Дата рождения:

11 ноября 1897(1897-11-11)

Место рождения:

Монтесума, Индиана

Дата смерти:

9 октября 1967(1967-10-09) (69 лет)

Место смерти:

Кембридж, Массачусетс

Научная сфера:

психология

Альма-матер:

Гарвардский университет

Го́рдон Уи́ллард О́лпорт[1] (англ. Gordon Willard Allport; 11 ноября 1897 — 9 октября 1967) — американский психолог, разработчик теории черт личности.





Биография

Родился в Монтесуме, штат Индиана, в интеллигентной семье. Блестяще окончив школу, он вслед за старшим братом Флойдом (впоследствии также известным психологом) поступил в знаменитый Гарвардский университет.

В начале 20-х годов Олпорт совершает двухлетнюю поездку в Европу, которая оказала огромное влияние на его дальнейшую научную работу. В большинстве текстов упоминается встреча с Зигмундом Фрейдом, в ходе которой он был поражён неадекватностью попыток искать во всех поведенческих проявлениях скрытые мотивы, отказа от явно очевидной мотивации.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4309 дней] Однако собственные работы и дальнейшая деятельность Олпорта были связаны скорее с взглядами Уильяма Штерна, Эдуарда Шпрангера и гештальтпсихологов — Макса Вертгеймера, Курта Коффки и Вольфганга Кёлера.

Избирался президентом Американской психологической ассоциации (1939), президентом Общества Изучения социальных проблем, получил награду «За выдающийся вклад в науку» (1964) и множество других наград.

Наиболее известные из непосредственных учеников Олпорта — Стэнли Милгрэм, Томас Петтигрю, Джером Брунер, Лео Постман, Филипп Вернон, Роберт Уайт, Брюстер Смит, Гарднер Линдсей.

Идеи Олпорта в контексте своего времени

В 1920—1940-е годы американскую психологию можно было разделить на три лагеря. В научных исследованиях поведения человека доминировал бихевиоризм в различных версиях, в то время как вся область внутреннего мира человека была вотчиной психоанализа. Однако были независимые от этих лагерей исследователи, в основном шедшие от практической задачи измерения психических явлений — интеллекта, черт личности, мотивации. Олпорт в своих работах был эклектиком и систематизатором, используя идеи всех этих направлений.

Функциональная автономия мотивов

В ходе исследования мотивации человека Олпорт сталкивается с неадекватностью традиционных проективных методик, основанных на психоаналитической идее о скрытом характере истинных мотивов поведения. Он указывал на то, что при изучении здоровой личности самоотчёт испытуемых оказывается весьма согласован с результатами психоаналитических техник (и тогда непонятно — зачем нужны подобные техники, если человек готов прямо сообщить данные о себе), однако в ситуации личностного конфликта самоотчёт отличается от анализа скрытой мотивации (но без данных самоотчёта и обнаружения этих различий невозможно обнаружить наличие этого отнюдь не обязательного конфликта).

Гордон Олпорт выдвигает идею функциональной автономии мотивов, согласно которой, появившись для удовлетворения какой-либо детской потребности, мотивы начинают жить своей автономной жизнью, превращаясь в самостоятельные потребности, удовлетворение которых может само по себе быть источником удовольствия.

В отечественной психологии сходная концепция под названием «сдвиг мотива на цель» была выдвинута А. Н. Леонтьевым.

Личность, общие и личностные черты (диспозиции)

«Личность — это динамическая организация психофизических систем индивида, которая обусловливает характерное для него поведение и мышление». Олпорт обращал большое внимание на проблему общего и индивидуального в личности, обособляя общие черты и личностные черты (диспозиции, от лат. disposition — расположение). Под общими чертами понимаются такие универсальные признаки, которые присущи всем людям, но в различной степени, по которым людей можно сравнивать друг с другом, которые можно измерять номотетическими методами. Личностные диспозиции — такие уникальные индивидуальные особенности поведения, которые устойчиво повторяются у данной личности, но отсутствуют у подавляющего большинства других людей. Олпорт настаивал на диалектическом единстве идиографических и номотетических методов в исследовании личности.

Олпорт разделил диспозиции на:

  • кардинальные диспозиции выражают черту настолько всепроникающую и оказывающую столь сильное влияние на поведение человека, что практически в каждом поступке, каждом действии можно проследить её влияние. Так, например, ярко выраженная авторитарная личность воспринимает мир через призму своих, весьма специфических стереотипов, что проявляется в огромном количестве бытовых ситуаций. Эта диспозиция очень редка. В качестве примеров кардинальных диспозиций Олпорт приводит исторические и вымышленные характеры. Например, Макиавелли, Дон Жуан или Жанна д'Арк. Весь ход жизни этих людей обнаруживает полное влияние кардинальных диспозиций;
  • центральные диспозиции (такие как доброта, приветливость, напористость) проявляются в ограниченном спектре ситуаций. Они наиболее типичны для индивидов. Мы легко можем определить личность по тем или иным чертам, они наиболее характерны и их очень просто выявить. Однако сам Олпорт считал, что их сравнительно немного — от пяти до десяти важных характеристик;
  • вторичные диспозиции представляют собой черты, которые наименее заметны, обобщены и согласованны. Менее важные, но регулярно проявляющиеся характеристики. Данная диспозиция более ограничена в проявлении и, следовательно, имеет меньший диапазон для «обсуждения», описания личности. Нужно досконально знать человека, чтобы определить его вторичные диспозиции (предпочтения в еде и одежде, например).

Личные диспозиции помогают нам создать полную картину поведения личности, её индивидуальность и своеобразие.

Проприум

Г. Олпорт не использует в своей теории личности понятие самость как таковое, а оперирует понятием проприум (proprium от лат. личная собственность). Проприум — это совокупность всех сторон личности, её внутреннее единство. Введя понятие проприум в теорию психологии личности, Олпорт не открыл нового феномена, а только расширил её понятийный аппарат. Другие теоретики психологии, занимающиеся изучением личности, для определения ощущения «своего собственного» (проприум) используют термины «я» (self) и «эго», предполагая их взаимосвязь. Г. Олпорт выделяет ряд аспектов «самости», которые участвуют в развитии проприума на протяжении всей жизни индивида. Назовем их проприативными функциями. Конечным результатом их развития становится сформировавшееся, зрелое «Я», как объект субъективного познания и ощущения.

Проприативные функции

  1. Ощущение тела — это «стержень становления личности», другими словами телесное Я. Сюда относятся все органические ощущения, которые испытывает человек. Чаще всего они не осознаются, но стоит появиться болезненным ощущениям, как телесные ощущения начинают осознаваться человеком. Благодаря этой функции, появляющейся от рождения, формируется фундамент для ощущения себя. Все своё мы воспринимаем как теплое и приятное, все отдельное от нашего тела является холодным и чужим.
  2. Самотождественность, ощущение себя собой — чувство, которое растет постепенно. Важную роль при формировании данной функции играет социальное взаимодействие. Сначала ребёнок начинает узнавать своё имя среди потока других звуков, а со временем он начинает постигать, что он остается одним и тем же человеком, несмотря на внешние (происходят в процессе роста) и внутренние (мысли, например) изменения.
  3. Возвеличивание эго — это ни что иное, как эгоцентризм, присущий человеку от природы. Сосредоточенность на себе обусловлена потребностью в выживании. Каждый человек стремится к самоутверждению, ему необходимо испытывать чувство гордости за себя, быть удовлетворенным собой.
  4. Расширение эго. Эта функция в раннем детстве проявляется как отождествление ребёнком себя с своими родителями, игрушками и другими предметами, которые ему принадлежат. Позднее она распространяется на другие группы людей (класс в школе, соседи, нация). В зрелости же процесс расширения эго может осуществляться посредством развития интереса к каким-то абстрактным идеям, моральным ценностям.
  5. Рациональный субъект. Данная функция обеспечивает «адекватное приспособление, точное планирование и относительно безупречное решение жизненных уравнений». Данная функция имеет непосредственную связь с развитием мышления.
  6. Образ себя — это то, каким человек видит себя в данный момент времени (способности, статус, роли) и то, каким он хочет стать, то есть идеальное Я. Образ себя как проприативная функция задает направление движения человека, его развития. Кроме того, она дает возможность согласовать наше видение настоящего с видением будущего.
  7. Личное стремление, или другими словами мотивация. Г. Олпорт утверждает, что как только личность переходит на стадию расширения эго и выбирает образ себя, который непосредственно связан с образом Я идеального, речь заходит не о простых природных импульсах и влечениях, а о личном стремлении человека, которое отражает собственное, то есть самость. Личное стремление связано с временной категорией будущего. Олпорт ставит в один ряд с понятием стремления такие термины, как интерес, тенденция, предрасположенность, ожидание, планирование, решение проблем, направленность, интенция.
  8. Субъект познания — функция, которая, по словам Г. Олпорта, возвышается над остальными проприативными функциями и синтезирует их. Она заключается в том, что человек познает не только объекты материи, но и самого себя. Итогом развития становится способность человека к самопознанию и самоосознанию.

Первые три функции — ощущение тела, самотождественность и возвеличивание себя — развиваются в раннем детстве. Остальные же более продолжительны по времени и зависят от индивидуальных особенностей человека, его жизненного пути. Г. Олпорт подчеркивает, что на любой стадии становления личности развивается не одна, а целый сплав проприативных функций. Так, например, в ситуации обретения зрелой личностью самопонимания (самообъективации) активизируется познающий аспект, рациональный субъект проприума, личное стремление, расширение эго и образ себя. Проприум — это позитивное свойство человеческой природы, связанное с творческим развитием личности.

Библиография

  • C. S. Hall, G. Lindsey. Theories of Personality. New York: John Wiley and Sons, 1970
  • Коржова Е. Ю. Психология личности: Типология теоретических моделей. СПб., 2004.
  • Олпорт Г. Становление личности: Избранные труды / [Пер. с англ. Л. В. Трубицыной и Д. А. Леонтьева]; под общ. ред. Д. А. Леонтьева. М.: Смысл, 2002.
  • Хьелл Л., Зиглер Д. Теории личности (Основные положения, исследования и применение). СПб., 1997.

См. также

  • Шкала Олпорта — разработанная Олпортом шкала для описания поведенческого компонента предубеждений.

Напишите отзыв о статье "Олпорт, Гордон"

Примечания

  1. [bigenc.ru/text/2685652 Олпорт] / Д. А. Леонтьев // Океанариум — Оясио. — М. : Большая Российская энциклопедия, 2014. — С. 128. — (Большая российская энциклопедия : [в 35 т.] / гл. ред. Ю. С. Осипов ; 2004—, т. 24). — ISBN 978-5-85270-361-3.</span>
  2. </ol>

Отрывок, характеризующий Олпорт, Гордон

Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.
Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.
– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.
– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.


Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.