Ольга Александровна

Ольга Александровна
Великая княжна Российской империи
Род деятельности:	художник, благотворитель
Место рождения:	Петергоф (Санкт-Петербургская губерния, Российская империя)
Подданство:	Российская империя Российская империя (1882—1917) Дания Дания (1920—1948) Канада Канада (1948—1960)
Место смерти:	Торонто (Канада)
Отец:	Александр III
Мать:	Мария Фёдоровна
Супруг:	1) Ольденбургский, Пётр Александрович 2) Куликовский, Николай Александрович
Дети:	от 1-го брака: нет от 2-го брака: Тихон, Гурий
Награды и премии:

О́льга Алекса́ндровна Рома́нова (1 (13) июня 1882 — 24 ноября 1960) — последняя Великая княгиня, младшая дочь императора Александра III Александровича и императрицы Марии Фёдоровны — после Николая, Александра, Георгия, Ксении и Михаила. Художница.

Выросла в Гатчинском дворце в пригороде Санкт-Петербурга. Отношения с матерью, императрицей Марией Фёдоровной, были холодными.

В 1901 году вышла за герцога Ольденбургского. Брак был неудачным и окончился разводом. Впоследствии Ольга Александровна вышла за Николая Куликовского. После падения династии Романовых уехала в Крым с матерью, мужем и детьми, где они проживали в условиях, близких к домашнему аресту. Её братья Николай с семьей и Михаил были казнены революционными властями. В 1925 году в Берлине встречалась с самой известной лже-Анастасией — Анной Андерсон.

Одна из немногих членов Императорской семьи, спасшихся после большевистского переворота; жила в Дании, затем Канаде, пережила всех прочих внуков (внучек) императора Александра II. Как и отец, она предпочитала простую жизнь. За свою жизнь написала более 2000 картин, доходы от продажи которых позволяли ей поддерживать семью и заниматься благотворительностью. Умерла в возрасте 78 лет, семь месяцев спустя после смерти старшей сестры.

Биография

Детство

Родилась под Петербургом в Петергофе во дворце Коттедж в 1882 году. Воспитывалась при дворе своего отца императора Александра III, а потом брата — Николая II. Её рождение было ознаменовано пушечным салютом Петропавловской крепости и по всей России. По совету тётушки, Александры Датской — королевы Великобритании, Ольгу воспитывала английская гувернантка Елизавета Франклин. Императорская фамилия находилась под угрозой атаки террористов, поэтому, по соображениям безопасности, Ольга воспитывалась в Гатчинском дворце, в 80 километрах к западу от Санкт-Петербурга. Ольга с сестрой воспитывались в простой, строгой обстановке. Они спали на жёстких походных постелях, вставали на заре и умывались холодной водой, завтракали овсянкой.

Впервые Ольга выехала за пределы Гатчинского дворца ранней осенью 1888 года для поездки на Кавказ. 29 октября на обратном пути в районе маленький станции Борки царский поезд сошёл с рельсов. В это время царская семья находилась в столовой. Вагон был разорван, тяжёлая железная крыша угрожающе прогнулась внутрь. Император лично поддерживал на плечах крышу вагона, пока все члены Царской семьи не выбрались наружу. При крушении погиб 21 человек, многие были ранены. Императрица Мария Фёдоровна лично ухаживала за ранеными, своё платье она рвала на бинты. Официально причиной аварии специальная комиссия назвала несчастный случай, но тем не менее ходили слухи о заложенных на линии бомбах.

Сёстры получали домашнее образование. Им преподавали историю, географию, русский, английский и французский языки, рисование и танцы. С ранних лет их учили конному спорту, и они стали умелыми наездницами. Императорская семья была религиозной и строго соблюдала Великий пост. Праздники проводили в Петергофе и с бабушкой в Дании.

Отношения с матерью были сложными. Особенно теплыми были отношения с отцом и младшим из братьев Михаилом. Они часто проводили время вместе — гуляли в лесах Гатчины.

«Отец был для меня всем. Как бы ни был он занят своей работой, он ежедневно уделял мне эти полчаса... А однажды Папа показал мне очень старый альбом с восхитительными рисунками, изображающими придуманный город под названием Мопсополь, в котором живут Мопсы... Показал он мне тайком, и я была в восторге от того, что отец поделился со мной секретами своего детства».

— Воспоминания великой княжны Ольги Александровны

В 1894 году император тяжело заболел, была отменена поездка в Данию. 13 ноября, в возрасте 49 лет, Александр Третий скончался. Ольга очень тяжело переживала утрату.

Придворная жизнь

Ольга должна была выйти в свет летом 1899 года, но из-за смерти брата Георгия Александровича выход отложили на год. Ольга сохранила негативные воспоминания об этом событии. Как потом она призналась своему официальному биографу Яну Ворресу:

«Я чувствовала себя выставленным в клетке на всеобщее обозрение зверьком».

— Воспоминания великой княжны Ольги Александровны

В 1901 году Ольга была назначена почётным командиром 12-го Ахтырского гусарского полка. Полк был известен победой над Наполеоном в сражении под Кульмом, его члены носили особые коричневые доломаны.

1-й брак

27 июля 1901 года, в возрасте 19 лет, в Гатчинской дворцовой церкви состоялось её браковенчание с принцем Петром Александровичем, герцогом Ольденбургским, (1868—1924), который был старше на 14 лет. Проживали супруги в особняке Барятинских (46—48 по улице Сергиевской, ныне Чайковского). Пётр и Ольга приходились друг другу и троюродными, и четвероюродными братом и сестрой: отец Ольги, император Александр III, был двоюродным братом матери Петра и троюродным братом отца Петра. Таким образом, супруги имели двух общих предков - двух российских императоров Павла I и Николая I.

«Великая княгиня некрасивая, её вздёрнутый нос и вообще монгольский тип лица выкупается лишь прекрасными по выражению глазами, глазами добрыми и умными, прямо на вас смотрящими. Желая жить в России, она остановила свой выбор на сыне принца Александра Петровича Ольденбургского. При родовитости своей и значительности денежного состояния, принц во всех отношениях посредственный, а во внешности своей ниже посредственного человека; несмотря на свои годы, он почти не имеет волос на голове и вообще производит впечатление хилого, далеко не дышащего здоровьем и никак не обещающего многочисленного потомства человека. Очевидно, соображения, чуждые успешности супружеского сожития, были поставлены здесь на первый план, о чем едва ли не придётся со временем пожалеть».

— Государственный секретарь Александр Александрович Половцов

Все 15 лет брака с принцем Ольденбургским великая княжна оставалась девственницей:

«Мы прожили с ним под одной крышей 15 лет, но так и не стали мужем и женой».

— Воспоминания великой княжны Ольги Александровны

С 1904 по 1906 год герцог Пётр служил в Царском селе, дворцовом комплексе к югу от Санкт-Петербурга. В Царском селе Ольга сблизилась с Николаем и его семьёй. Ольга ценила свои отношения с царскими дочерьми. С 1906 по 1914 она вывозила племянниц на вечеринки и балы в Санкт-Петербурге. Особенно сильно она любила Анастасию. Через брата познакомилась с Распутиным, но не признавала его, хотя и не показывала в открытую своей неприязни.

Ход русско-японской войны и недовольство населения политическим курсом вызывали постоянные волнения и выступления. На Благовещенье 1905 года банда террористов открыла огонь по Зимнему дворцу. Осколки стекла осыпались на Ольгу и вдовствующую императрицу. Три недели спустя, во время Кровавого воскресенья, не менее 92 человек были убиты казаками при подавлении восстания. Месяц спустя был убит дядя Ольги Александровны — великий князь Сергей Александрович. По всей стране вспыхивали беспорядки, в том числе и на флоте.

Постоянные народные выступления, побег великого князя Михаила ради морганатической свадьбы и собственный неудачный брак сказались на здоровье Ольги Александровны.

В 1915 году супруги расстались; от первого брака детей Ольга не имела. 27 августа 1916 года император Николай II утвердил определение святейшего синода, признававшее её брак с принцем Ольденбургским расторгнутым.

2-й брак

В Гатчине познакомилась с офицером Кирасирского полка Н. А. Куликовским, ставшим после долгих лет ожидания 4 ноября 1916 года года её мужем и другом до конца дней. В церкви святителя Николая в Киеве состоялось их венчание. В августе 1917 года в Крымском Ай-Тодоре у супругов родился первенец — сын Тихон. Императрица Мария Фёдоровна так написала об этом:

«Временами, когда кажется, что уже невозможно всё это выносить, Господь посылает нам нечто вроде лучика света. Моя милая Ольга родила baby, маленького сына, который конечно же принёс в моё сердце такую неожиданную радость…».

— Императрица Мария Фёдоровна

Первая мировая война

Во время Первой мировой войны - сестра милосердия, неоднократно выезжала в действующую армию.

Революция. Падение династии Романовых

Внутренние противоречия и экономические трудности усиливались по мере втягивания России в войну, как следствие – росли революционные настроения. После отречения Николая Второго от престола в 1917 году многие члены императорской фамилии, включая самого императора и его ближайших родственников попали под домашний арест. Вдовствующая императрица, великий князь Александр и Ольга Александровна перебрались в Крым к Ксении Александровне. Они жили в поместье Александрия, примерно в 12 километрах от Ялты. 12 августа у Ольги родился первенец, которого назвали в честь Тихона Задонского, святого, почитаемого в Ольгино — имении Ольги Александровны. Дети Ольги Александровны, хотя и были внуками императора, не принадлежали к особам королевской крови, так как их отец был простым дворянином.

Романовы были изолированы от мира и практически ничего не знали о судьбе Императора. Николай, Александра с детьми поначалу никуда не выезжали из Александровского дворца, но потом Временное правительство под руководством Александра Керенского перевезло их в Тобольск в Сибири. В феврале 1918 года большая часть императорской семьи переехала из Ай-Тодора в Дюльбер, где уже находились под домашним арестом великие князья Николай и Пётр. Ольга Александровна с мужем остались в Ай-Тодор. Ялтинский революционный Совет «приговорил» к смерти всю семью Романовых, однако исполнение приговора затянулось из-за соперничества между революционными советами.

К апрелю 1918 года Центральные державы вторглись в Крым, и революционная стража была сменена немецкой, но режим содержания стал более свободным. В ноябре 1918 года, после капитуляции в Первой мировой войне, германские войска покинули оккупированные территории бывшей Российской империи. Территория временно перешла под контроль лояльных к белому движению союзников, и члены Императорской фамилии получили возможность выехать из страны. Вдовствующая императрица с семьёй и друзьями выехала на британском корабле «Мальборо». К тому моменту Николай Второй уже был убит, и семья справедливо сочла, что его супруга и дети были убиты вместе с ним. Михаил, любимый брат, был убит в районе Перми в июне 1918 года.

После отъезда матери-императрицы Марии Фёдоровны за границу Ольга Александровна с мужем отказались покидать Россию и переехали на Кавказ, очищенный от большевиков Вооружёнными силами Юга России, в крупную казачью станицу Новоминская, куда её привёз лейб-казак государыни Марии Фёдоровны Тимофей Ксенофонтович Ящик. Здесь в 1919 году у супругов родился второй сын, Гурий. Ребёнка назвали в честь Гурия Панаева, офицера Ахтырского полка, убитого во время Первой мировой.

Эмиграция

С Кубани семья Великой княгини Ольги Александровны переехала в Ростов-на-Дону, затем через Константинополь, Белград и Вену, в 1920 году наконец добралась до Дании. В этот период семья Ольги Александровны располагалась в датском дворце Амалиенборг, вместе с вдовствующей императрицей Марией Фёдоровной. В 1928 году, после смерти матери-императрицы, семья великой княгини приобрела дом Кнудсминде в Боллерупе, в 24 км от Копенгагена.

Позже Советский Союз предъявил Дании ноту протеста в связи с тем, что великая княгиня Ольга Александровна помогает русским на чужбине — «врагам народа», и весной 1948 года, спасаясь от преследования Сталина, семья была эвакуирована в Канаду, где поселилась в деревне Куксвилл, в настоящее время слившейся с городом Миссиссога, рядом с Торонто. Жила в Канаде под именем Ольга Александровна Куликовски (Olga Alexandrovna Kulikovsky), продолжая, тем не менее, русские традиции, празднуя все православные праздники. В 1959 году встречалась с королевой Елизаветой II (внучкой её двоюродного брата) и её супругом принцем Филиппом во время их визита в Канаду.

Умерла в 1960 году, в возрасте 78 лет, через 2 года после своего мужа. Была отпета в православном храме Торонто, где в карауле у гроба стояли офицеры 12 Ахтырского Е. И. В. Великой Княгини Ольги Александровны полка, шефом которых она стала в далёком 1901 году. Похоронена на Йоркском кладбище (англ.) Торонто.

Великая княгиня Ольга Александровна оставила мемуары, литературную запись которых сделал Ян Воррес.

Современники о вел. кн. Ольге Александровне

Протопресвитер Георгий Шавельский:

«Великая княгиня Ольга Александровна среди всех особ императорской фамилии отличалась необыкновенной простотой, доступностью, демократичностью. В своем имении Воронежской губ. она совсем опращивалась: ходила по деревенским избам, няньчила крестьянских детей и пр. В Петербурге она часто ходила пешком, ездила на простых извозчиках, причём очень любила беседовать с последними».

— Протопресвитер Георгий Шавельский

Ещё в 1905 г., в Манчжурии, ген. Алексей Николаевич Куропаткин, знавший её простоту и демократический вкус, шутливо отзывался, что она „с краснинкой“. <…>:

«Следующее мое свидание с вел. княгиней Ольгой Александровной было 12 ноября 1918 года в Крыму, где она жила со вторым своим мужем, ротмистром гусарского полка Куликовским. Тут она ещё более опростилась. Незнавшему её трудно было бы поверить, что это великая княгиня. Они занимали маленький, очень бедно обставленный домик. Великая княгиня сама нянчила своего малыша, стряпала и даже мыла белье. Я застал её в саду, где она возила в коляске своего ребёнка. Тотчас же она пригласила меня в дом и там угощала чаем и собственными изделиями: вареньем и печеньями. Простота обстановки, граничившая с убожеством, делала её ещё более милою и привлекательною.».

— генерал Алексей Николаевич Куропаткин

«Прелестная женщина, настоящий русский человек, удивительного обаяния… Ольга Александровна сердечный товарищ наших офицеров. Сколько тайн, секретов, горестей, романов нашей молодёжи знает княгинюшка!».

— капитан 2-го ранга Гвардейского экипажа Саблин Николай Васильевич

Память

• В датском городе Боллеруп (дат.), где она проживала с мужем и детьми с 1930 по 1948, создан музей Ольги Александровны.
• В 2003 совместно Россией, Данией и Канадой снят документальный фильм «Ольга — последняя Великая княгиня» (реж. Соня Вестерхольт)

Во Владивостоке на Океанском проспекте 35 больница имени Великой Княжны Ольги Александровны, открытая в 1901 году и построенная на деньги купца Скидельского.

Дети

• Куликовский-Романов, Тихон Николаевич
• Куликовский, Гурий Николаевич

Литература по теме

• Манойленко Ю. Е., Манойленко А. С. [history.milportal.ru/2016/08/k-110-letiyu-obrazovaniya-sankt-peterburgskogo-komiteta-pomoshhi-nizhnim-chinam-manchzhurskix-armij/ "По беспредельному милосердию своему". К 110-летию образования Санкт-Петербургского Комитета помощи нижним чинам Маньчжурских армий] // Военно-исторический журнал. - 2016. - № 7. - С. 48-50.
• Рассказова Л. В. [penzahroniki.ru/index.php/publikatsii/112-rasskazova-l-v/1124-a-i-kuprin-i-imperatorskaya-semya А. И. Куприн и императорская семья] (рус.) // Личность и творчество А. И. Куприна в контексте русской культуры XX—XXI веков. Материалы Всероссийской научно-практической конференции, посвящённой А. И. Куприну. Пенза, 5 сентября 2013 г.. — Пенза, 2013. — С. 142—147.

Ссылки

• [www.krotov.info/lib_sec/15_o/olg/a_01.html Йен Воррес. Последняя Великая Княгиня]
• [www.rodon.org/vi/pvk.htm Последняя Великая Княгиня]
• [www.museum.ru/N31628 Выставка картин Ольги Александровны]

Отрывок, характеризующий Ольга Александровна

Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.


17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.
Когда она заговорила о том, что все это случилось на другой день после похорон отца, ее голос задрожал. Она отвернулась и потом, как бы боясь, чтобы Ростов не принял ее слова за желание разжалобить его, вопросительно испуганно взглянула на него. У Ростова слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица.