Ольгово (усадьба)

Усадьба
Ольгово
Вид усадьбы со стороны парковой зоны
Страна	Россия
Местоположение	Московская область, Дмитровский район, село Ольгово
Тип здания	усадьба
Архитектурный стиль	классицизм
Автор проекта	Франческо Кампорези
Статус	Объект культурного наследия РФ № 5010065000 памятник архитектуры (федеральный)
Состояние	неудовлетворительное

Ольго́во (до 1820-х Льгово) — бывшая усадьба Апраксиных в селе Ольгово Дмитровском районе Московской области.

История

В XVI веке Льгово было дворцовым селом, а в 1619 было от­дано в вотчину дмитровскому воеводе стольнику Ф. В. Чапли­ну. До первой половины XVIII века Льгово принадлежала Чаплиным, в 1740-х генеральше П. А. Соймоновой, а с 1740-х и по 1917 — роду Апраксиных.

Существующая усадьба была сформирована в конце XVIII — начале XIX века при фельдмаршале С. Ф. Апраксине и генерале С. С. Апраксине, значительный объём работ по их заказу выполнил архитектор Франческо Кампорези.

В 1880-х годах при участии Н. В. Набокова произведены работы по реставрации усадебных построек. В 1930-х годах в усадьбе размещался дом отдыха. В 1934 — 1-й районный лагерь юных пионеров Октябрьского района города Москвы.

В советское время господский дом превратился в развалины, в которых и пребывает до сего дня.

В феврале 2003 года усадьбу купил Олег Дерипаска. Новый владелец обязался провести реставрацию .

В марте 2015 года стало известно, что новые владельцы не только не провели реставрацию, но ещё и не поддерживали усадьбу в надлежащем состоянии. В связи с этим всё превратилось в руины, были утрачены почти все парковые постройки: беседки, статуи и павильоны.

Архитектура

Начало двух въездных аллей отмечают парные обелиски, на въезде в парадный двор перед усадебным домом располагалась две башни (сохранилась только одна) в стиле псевдоготики. Двухэтажный на высоком цоколе дом сложился за два строительных периода. В 1790-х Ф. Кампорези капитально реконструировал старый усадебный дом, достроил второй этаж, украсил фасад, добавил деревянные пристройки; в 1880-х декор фасадов был изменён, фронтоны увеличены.

Северный флигель был построен Ф. Кампорези в 1790-х для театра. Современный южный флигель построен в 1883 деревянным на месте стоявшей здесь оранжереи архитектором Н.В. Набоковым, в 1980-х перестроен в кирпиче. Флигели объединены с домом открытыми переходами на арках, балюстрады которых раньше были украшены вазами. У главного въезда, замыкая парадный двор полукружием, расположены два жилых корпуса для дворовых людей: один — для холостых, другой — для семейных. К дому также пристроены кухонные корпуса начала XIX века, лишённые декоративной обработки.

Со стороны парка дом обработан мощным шестиколонным портиком, поставленным на высокий, прорезанный арками, белокаменный выступ цокольного этажа.

Центральная часть главного дома возведена около середины XVIII века. В конце того же столетия дом был обстроен Ф. Кампорези, причём обстройка его осуществлена в дереве, а затем оштукатурена и обработана под камень.

Внутри дома имелись два больших зала, отделанных в классическом стиле, из которых один выходит на парадный двор, а второй — в сторону парка. Последний зал, большой и двухсветный, по размерам немного уступает зеркальному залу в Кусково. Стены его украшены парными пилястрами. Колонны коринфского ордера поддерживают хоры. Всё в этом зале выполнено из дерева, вплоть до колонн, раскрашенных под мрамор. В люнетах между пилястрами помещены гипсовые барельефные изображения предков Апраксиных. Зал был обставлен ампирной мебелью работы крепостных. На стенах зала висели фамильные портреты как русских, так и иностранных художников.

На дороге к селу в 1751 К. Л. Дружининым построена Введенская церковь. В 1828 она была перестроена и приобрела черты ампира. Рядом стояла церковно-приходская школа.

С редкой полнотой в Ольгово сохранился хозяйственный комплекс начала XIX века, расширенный в 1880-х. В его состав входят конторские флигели, конный и скотный дворы, манеж, службы, рига, амбары, ткацкие корпуса.

Парк, занимающий площадь 55 га, с многочисленными прудами некогда был украшен «Храмом добродетели», триумфальной аркой, обелисками, «Турецкой мечетью», беседками. В Ольгове имеется три пруда, самый большой из которых размером 3.2 га. расположен в 400 метрах от дворца, дворец в настоящее время представляет собой руины.

• Ol'govo-pervii etaz.JPG

  План первого этажа главного дома

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Вид водяной мельницы в сер. XIX века

• Усадьба Ольгово 1.jpg

  Одна из построек усадьбы.

• Olgovo.JPG

  Конный двор.

• Пруд в усадьбе Ольгово.jpg

  Пруд в усадьбе Ольгово.

Крепостной театр Апраксиных

Крепостной театр Апраксиных в усадьбе Ольгово существовал в XVIII-XIX вв. Кроме крепостных актеров в спектаклях часто принимали участие Василий Львович и Алексей Михайлович Пушкины, известный актер А.С.Яковлев и многие другие. Е.П.Янькова, жившая по соседству с Апраксиными, вспоминает:

В доме Апраксиных был отдельный театр с ложами в несколько ярусов, и когда в Москву приезжала итальянская опера, то итальянцы в этом театре и давали свои представления… Все знатные певцы, музыканты и певицы, которые бывали в Москве, непременно попоют и поиграют у Апраксиных, и много хорошего наслушалась я на своем веку в их доме. Раза два или три случалось видеть на сцене и саму Апраксину; она никогда бывало своей роли хорошенько не запомнит; забудет что следует говорить, подойдет к суфлеру, тот ей подсказывает, а она не слышит, остановится и спрашивает его: «Comment?»

Известно о постановке шести спектаклей:

• «Всеобщее ополчение» — патриотическая пьеса (поставлена после 1812 г.);
• «Деревенские певицы» — опера, муз. Фиораванти, перевод Мерзлякова (по заказу Апраксина);
• «Освобождение Смоленска» — патриотическая пьеса (поставлена после 1812 г.);
• «Прасковья Правдухина» — пьеса неизвестного жанра (поставлена после 1812 г.);
• «Счастливая Тоня» — комическая опера в четырёх действиях (поставлена после 1812 г.);
• «Храбрые Кирилловны при нашествии врагов» — комедия (1812).

Литература

• Подъяпольская Е. Н. Памятники архитектуры Московской области. Вып. 1 — М.: Стройиздат, 1999.

Ссылки

• [imesta.ru/index.php?r=place/show&id=125 Проект "Интересные места". Ольгово. Льгово]

Отрывок, характеризующий Ольгово (усадьба)

Только когда в избу вошел Бенигсен, Кутузов выдвинулся из своего угла и подвинулся к столу, но настолько, что лицо его не было освещено поданными на стол свечами.
Бенигсен открыл совет вопросом: «Оставить ли без боя священную и древнюю столицу России или защищать ее?» Последовало долгое и общее молчание. Все лица нахмурились, и в тишине слышалось сердитое кряхтенье и покашливанье Кутузова. Все глаза смотрели на него. Малаша тоже смотрела на дедушку. Она ближе всех была к нему и видела, как лицо его сморщилось: он точно собрался плакать. Но это продолжалось недолго.
– Священную древнюю столицу России! – вдруг заговорил он, сердитым голосом повторяя слова Бенигсена и этим указывая на фальшивую ноту этих слов. – Позвольте вам сказать, ваше сиятельство, что вопрос этот не имеет смысла для русского человека. (Он перевалился вперед своим тяжелым телом.) Такой вопрос нельзя ставить, и такой вопрос не имеет смысла. Вопрос, для которого я просил собраться этих господ, это вопрос военный. Вопрос следующий: «Спасенье России в армии. Выгоднее ли рисковать потерею армии и Москвы, приняв сраженье, или отдать Москву без сражения? Вот на какой вопрос я желаю знать ваше мнение». (Он откачнулся назад на спинку кресла.)
Начались прения. Бенигсен не считал еще игру проигранною. Допуская мнение Барклая и других о невозможности принять оборонительное сражение под Филями, он, проникнувшись русским патриотизмом и любовью к Москве, предлагал перевести войска в ночи с правого на левый фланг и ударить на другой день на правое крыло французов. Мнения разделились, были споры в пользу и против этого мнения. Ермолов, Дохтуров и Раевский согласились с мнением Бенигсена. Руководимые ли чувством потребности жертвы пред оставлением столицы или другими личными соображениями, но эти генералы как бы не понимали того, что настоящий совет не мог изменить неизбежного хода дел и что Москва уже теперь оставлена. Остальные генералы понимали это и, оставляя в стороне вопрос о Москве, говорили о том направлении, которое в своем отступлении должно было принять войско. Малаша, которая, не спуская глаз, смотрела на то, что делалось перед ней, иначе понимала значение этого совета. Ей казалось, что дело было только в личной борьбе между «дедушкой» и «длиннополым», как она называла Бенигсена. Она видела, что они злились, когда говорили друг с другом, и в душе своей она держала сторону дедушки. В средине разговора она заметила быстрый лукавый взгляд, брошенный дедушкой на Бенигсена, и вслед за тем, к радости своей, заметила, что дедушка, сказав что то длиннополому, осадил его: Бенигсен вдруг покраснел и сердито прошелся по избе. Слова, так подействовавшие на Бенигсена, были спокойным и тихим голосом выраженное Кутузовым мнение о выгоде и невыгоде предложения Бенигсена: о переводе в ночи войск с правого на левый фланг для атаки правого крыла французов.
– Я, господа, – сказал Кутузов, – не могу одобрить плана графа. Передвижения войск в близком расстоянии от неприятеля всегда бывают опасны, и военная история подтверждает это соображение. Так, например… (Кутузов как будто задумался, приискивая пример и светлым, наивным взглядом глядя на Бенигсена.) Да вот хоть бы Фридландское сражение, которое, как я думаю, граф хорошо помнит, было… не вполне удачно только оттого, что войска наши перестроивались в слишком близком расстоянии от неприятеля… – Последовало, показавшееся всем очень продолжительным, минутное молчание.
Прения опять возобновились, но часто наступали перерывы, и чувствовалось, что говорить больше не о чем.
Во время одного из таких перерывов Кутузов тяжело вздохнул, как бы сбираясь говорить. Все оглянулись на него.
– Eh bien, messieurs! Je vois que c'est moi qui payerai les pots casses, [Итак, господа, стало быть, мне платить за перебитые горшки,] – сказал он. И, медленно приподнявшись, он подошел к столу. – Господа, я слышал ваши мнения. Некоторые будут несогласны со мной. Но я (он остановился) властью, врученной мне моим государем и отечеством, я – приказываю отступление.
Вслед за этим генералы стали расходиться с той же торжественной и молчаливой осторожностью, с которой расходятся после похорон.
Некоторые из генералов негромким голосом, совсем в другом диапазоне, чем когда они говорили на совете, передали кое что главнокомандующему.
Малаша, которую уже давно ждали ужинать, осторожно спустилась задом с полатей, цепляясь босыми ножонками за уступы печки, и, замешавшись между ног генералов, шмыгнула в дверь.
Отпустив генералов, Кутузов долго сидел, облокотившись на стол, и думал все о том же страшном вопросе: «Когда же, когда же наконец решилось то, что оставлена Москва? Когда было сделано то, что решило вопрос, и кто виноват в этом?»
– Этого, этого я не ждал, – сказал он вошедшему к нему, уже поздно ночью, адъютанту Шнейдеру, – этого я не ждал! Этого я не думал!
– Вам надо отдохнуть, ваша светлость, – сказал Шнейдер.
– Да нет же! Будут же они лошадиное мясо жрать, как турки, – не отвечая, прокричал Кутузов, ударяя пухлым кулаком по столу, – будут и они, только бы…


В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.