Ольский, Ян Каликстович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Ян Каликстович Ольский (Куликовский)<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Председатель ГПУ БССР
1921 — 1923
Предшественник: Александр Иосифович Ротенберг
Преемник: Станислав Францевич Пинталь
 
Рождение: 1898(1898)
имение Бутримовичи Трокского уезда, Российская империя
Смерть: 27 ноября 1937(1937-11-27)
Москва, СССР
Партия: РСДРП(б) с 1917
 
Награды:

Ольский Ян Каликстович (настоящая фамилия Куликовский) (1898, имение Бутримовичи Трокского уезда, Российская империя27 ноября 1937, Москва, СССР) — один из руководителей органов государственной безопасности, председатель ГПУ при СНК БССР, начальник особого отдела ОГПУ при СНК СССР.





Биография

По национальности поляк. Сын врача. С 1914 участвовал в социал-демократическом движении Польши, с 1917 член Социал-демократической партии Польши и Литвы, был близко знаком с Ф. Э. Дзержинским и И. С. Уншлихтом.

В 1917 вступил в РСДРП(б), с октября 1917 секретарь польской секции Петроградского комитета РСДРП(б). Участник октябрьской революции в Петрограде.

В 1918 вступил в РККА, работал в подполье в Виленской губернии (под псевдонимом Ольский). В августе 1919 перешёл в органы ВЧК, начальник Особого отдела 16-й армии, с 1920 особоуполномоченный Особого отдела Западного фронта.

С июня 1921 председатель ЧК (полпред ГПУ) Белоруссии; руководил проведением карательных операций на территории республики.

С февраля 1923 начальник 3-го отделения Контрразведывательного отдела (КРО) ОГПУ. В данной ему характеристике указывалось: «Работоспособный, с широкой инициативой... знакомый со всеми отраслями чекистской работы... Имеет колоссальные заслуги в области разработок разных контрреволюционных и шпионских организаций, известных ВЧК».

С 28 июля 1923 начальник Отдела погранохраны ГПУ, с 3 октября 1923 по 15 декабря 1925 главный инспектор войск ОГПУ и начальник отдела Погранохраны ОГПУ; начальник Высшей пограничной школы ОГПУ.

С дек. 1925 заместитель начальника КРО и Особого отдела (ОО) ОГПУ. С 22 ноября 1927 по 10 сентября 1930 начальник КРО ОГПУ, с октября 1930 по июль 1931 начальник ОО ОГПУ СССР.

По прямому предложению Ольского в Новосибирске был арестован В.Г. Болдырев.[1]

В августе 1931 переведен в систему общественного питания Москвы, руководитель аппарата объединения «Моснарпит», начальник Главного управления столовых, ресторанов, кафе и буфетов «Союзнарпита». В последние годы жизни работал в системе общественного питания.

30 мая 1937 арестован. 27 ноября 1937 приговорен Военной коллегией Верховного суда СССР за участие в шпионской и террористической польской организации к смертной казни. Расстрелян.

Арестован 30 мая 1937 года “как участник шпионской и террористической польской организации”. 27 ноября 1937 года Военной Коллегией Верховного суда СССР осужден по статьям 58-1 “а”, 58-8 и 58-11 УК РСФСР к ВМН. Приговор приведен в исполнение в тот же день. Реабилитирован определением Военной Коллегии Верховного суда СССР от 19 ноября 1955 года.

Жена отбыла длительный срок в лагерях, старший сын был отдан в детский дом, младшего приютили родственники.

Награды

Орден Красного Знамени

Напишите отзыв о статье "Ольский, Ян Каликстович"

Ссылки

  • [www.kgb.by/history/biography/ Биография с сайта КГБ Белоруссии]
  • [www.alexanderyakovlev.org/almanah/almanah-dict-bio/56857/13 Альманах: Россия, XX век]
  • [archive.is/20120802043138/www.fsb.ru/fsb/history/author/single.htm!id%3D10318170@fsbPublication.html Чекист из общепита]

Примечания

  1. [memorial.krsk.ru/Articles/2009Teplyakov.htm Опричники Сталина]

Отрывок, характеризующий Ольский, Ян Каликстович

– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.