Ольшевская, Нина Антоновна

Ни́на Антоно́вна Ольше́вская (31 июля (13 августа) 1908, Владимир — 25 марта 1991, Москва) — советская театральная актриса, мать актёров Алексея Баталова и Бориса Ардова и писателя Михаила Ардова.

Биография

Родилась во Владимире в 1908 году в семье сына главного лесничего Владимирской губернии и польской аристократки, графини Понятовской. Восприемником при крещении стал Михаил Фрунзе, друг её матери, известный в будущем революционер, общественный деятель и военачальник.

У Нины Ольшевской довольно рано пробудился интерес к театральному искусству. Её приятель, Павел Геннадьевич Козлов, вспоминал, как совсем юная Нина Ольшевская занималась мелодекламацией, а он ей аккомпанировал на фортепиано.

В возрасте 17 лет она приехала в Москву и поступила в студию при Художественном театре. А педагогом, который стал руководить их курсом, был сам Станиславский.

Примерно через год после появления в Москве Нина Ольшевская вышла замуж за актёра Художественного театра Владимира Петровича Баталова. В 1928 году у неё родился первенец — Алексей.

После окончания студии её приняли в труппу, что безусловно могло считаться огромной удачей. Проработав в Художественном несколько лет, ушла оттуда так как ролей ей не давали и задействовали её в массовых сценах и возможно изредка ей давали эпизодические роли. Она участвовала в гастрольной поездке вместе с другими молодыми артистами и там познакомилась со своим вторым мужем Виктором Ардовым.

Через несколько лет ей надоело «прозябание» в труппе Художественного, и она перешла в только что созданный Театр Красной Армии, но связь с МХАТом сохранила нa всю последующую жизнь.

В Театре Красной Армии «дела её пошли несколько лучше, какие-то роли ей давали, но в премьерши она так и не выбилась».

Во время Великой Отечественной войны эвакуировалась вместе с детьми, работала в Бугульминском русском театре.

Большим горем для актрисы стала смерть её маленького сына Жени, прожившего на свете всего несколько недель.

После войны вернулась в Театр Красной Армии, но дела там у неё шли не особенно успешно, хотя она была довольно способным режиссёром и в особенности педагогом. Обладая несомненным, как отмечает Михаил Ардов, даром декламации, она практически никогда публично не выступала, но зато она обучала этому искусству других.

Нина Ольшевская входила в ближайшее окружение А. А. Ахматовой. В квартире Ардовых на Большой Ордынке Ахматова жила во время приездов в Москву и считала её своим «московским домом». Анна Андреевна надписала Ольшевской свой сборник «Бег времени»:

Моей Нине, которая всё обо мне знает, с любовью Ахматова. 1 марта 1966 г. Москва.

Фильмография

• 1930 — Человек остался один — Маруся Старостина
• 1935 — Я вернусь — Биби-гюль

Источники

• [ru.rodovid.org/wk/Запись:879394 Ольшевская, Нина Антоновна] на «Родоводе». Дерево предков и потомков

Ссылки

• Михаил Ардов [semen-uvarov1975.narod.ru/str2_0.html Вокруг Ордынки ч.1][semen-uvarov1975.narod.ru/str2_2.html ч.2][semen-uvarov1975.narod.ru/str2_3.html ч.3]
• [magazines.russ.ru/novyi_mi/1999/5/ardov.html Михаил Ардов. Вокруг Ордынки. Портреты]

Отрывок, характеризующий Ольшевская, Нина Антоновна

Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.