Оман, Ральф
| Ральф Оман англ. Ralph Oman | ||||
| ||||
|---|---|---|---|---|
| 23 сентября 1985 — 8 января 1994 | ||||
| Предшественник: | Дэвид Лэдд | |||
| Преемник: | Марибет Петерс | |||
| Рождение: | 1940 Хантингтон, Нью-Йорк | |||
| Образование: | Джорджтаунский университет (J.D.) Гамильтонский колледж[en] (B.A.) | |||
| Военная служба | ||||
| Годы службы: | 1965—1970 | |||
| Принадлежность: | 
| |||
| Род войск: | ВМС США | |||
| Звание: | Naval flight officer | |||
Ральф Оман (род. в 1940 г. в Хантингтоне, штат Нью-Йорк) — американский юрист, наиболее известен как регистратор авторских прав США с 1985 по 1994 годы. Оман внёс весомый вклад в подготовку Закона об авторском праве США 1976 года и способствовал подписанию США Бернской конвенции.
Биография
В 1960—1961 годах учился в Парижском университете, в 1962 году получил степень бакалавра искусств и истории в Гамильтонском колледже в Нью-Йорке. С 1962 по 1964 работал сотрудником дипломатической службы Государственного департамента США в Саудовской Аравии. С 1965 по 1970 год принимал участие во Вьетнамской войне[1].
В 1973 году Оман получил степень доктора юридических наук в Джорджтаунском университете, где он работал в качестве исполнительного редактора Джорджтаунского журнала международного права (англ. Georgetown Journal of International Law). После этого Ральф Оман работал в Окружном колумбийском суде и Верховном суде США. Оман был младшим юристом судьи Окружного суда по округу штата Мэриленд Чарльза Стэнли Блэра[en]. С 1974 по 1975 год Оман был работал адвокатом в Антитеррористическом отделе Департамента юстиции США[2].
В 1975 году Оман начинает работать в Сенате США на сенатора от штата Пенсильвания Хью Скотта[en] в качестве главного юрисконсульта меньшинства в Подкомитете по патентам, товарным знакам и авторским правам. Находясь на этой должности, он помог сенатору разработать текст и обсудить компромиссы, которые привели к принятию Закона об авторском праве 1976 года. В 1977 году сенатор Скотт ушел в отставку и Оман стал старшим юристом его преемника, сенатора Чарльза Матиаса[en], одного из сторонников жёсткой политики в области авторского права. В 1982 году Оман стал главным советником вновь возрожденного Подкомитета по патентам, авторским правам и товарным знакам, а в 1985 году он назначил первое слушание в Сенате за последние 50 лет на приверженность США к Бернской конвенции об охране литературных и художественных произведений[K 1].
23 сентября 1985 Ральф Оман был назначен регистратором авторских прав, находясь на своей новой должности он способствовал подписанию Соединенными Штатами Америки Бернской конвенции в 1989 году[3].
В 1990 году Оман возглавлял делегацию США на дипломатической конференции, на которой был принят Вашингтонский договор о защите микрочипов, и в этом же году он был сопредседателем Празднования двухсотлетия патентных и авторских прав в США. За восемь лет в качестве регистратора, Оман усилил международную защиту американского авторского права (для этого был создан Международный институт авторского права). Он также инициировал экспериментальную программу для преобразования процесса регистрации авторских прав при помощи цифровых и интернет-технологий. Оман является одним из трёх директоров-основателей Комитета США во Всемирной организации интеллектуальной собственности. Оман был освобождён от должности регистратора авторских прав 8 января 1994 года.
C 1994 по 2008 годы Оман работал юристом в филадельфийской компании Dechert[4]. По состоянию на ноябрь 2011 года, Ральф Оман преподаёт в Школе права Университета Джорджа Вашингтона, являясь специалистом в области интеллектуальной собственности и патентного права[3].
Напишите отзыв о статье "Оман, Ральф"
Комментарии
- ↑ Бернская конвенция об охране литературных и художественных произведений была принята в 1886 году и стала ключевым соглашением в области международного авторского права, однако США более ста лет не подписывали конвенцию. Это произошло только в 1989 году.
Примечания
- ↑ [copyright.gov/about/registers/oman/oman.html Ralph Oman] (англ.). U.S. Copyright Office. Проверено 29 февраля 2016.
- ↑ Dalrymple, Helen; Brett, Jill. [www.loc.gov/today/pr/1993/93-105.html Register of Copyrights Ralph Oman Resigns] (англ.). News from the Library of Congress. Library of Congress (12 августа 1993). Проверено 29 февраля 2016.
- ↑ 1 2 [www.law.gwu.edu/ralph-oman Ralph Oman] (англ.). Университет Джорджа Вашингтона. Проверено 29 февраля 2016.
- ↑ [www.nytimes.com/2012/03/18/fashion/weddings/tabitha-oman-myron-manternach-weddings.html?_r=0 Tabitha Oman and Myron Manternach], New York Times (18 марта 2012). Проверено 29 февраля 2016.
Отрывок, характеризующий Оман, Ральф
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
