Омега (греческий алфавит)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Омега»)
Перейти к: навигация, поиск
(Древне)греческий алфавит
Αα Альфа Νν Ню
Ββ Бета Ξξ Кси
Γγ Гамма Οο Омикрон
Δδ Дельта Ππ Пи
Εε Эпсилон Ρρ Ро
Ζζ Дзета Σσς Сигма
Ηη Эта Ττ Тау
Θθ Тета Υυ Ипсилон
Ιι Йота Φφ Фи
Κκ Каппа Χχ Хи
Λλ Лямбда Ψψ Пси
Μμ Мю Ωω Омега
История
Архаические локальные варианты
 ·  ·  ·  ·  ·
Лигатуры (ϛ, ϗ, ȣ) · Диакритики
Цифры: (6) · (90) · (900)
В других языках
Бактрийский · Коптский · Албанский
Научные символы

Категория • Commons

Ω, ω (название: оме́га, греч. ωμέγα) — 24-я буква греческого алфавита. В системе греческой алфавитной записи чисел имеет числовое значение 800. От буквы «омега» произошла кириллическая буква Ѡ, известная под названиями «от» и «омега». В древнегреческом омега обозначала долгий звук [o:], в то время как омикрон (ο) обозначал краткий [o]. Древнегреческое название «ὦ μέγα» означает «„о“ большое» (о-мега) — в противоположность «малому „о“», то есть букве омикрон. В современном греческом омега и омикрон читаются одинаково.

Омега — последняя и самая молодая буква греческого алфавита. Получена модификацией буквы омикрон (Ο, ο): для указания на долготу звука его подчеркивали, позже черта слилась с буквой, ещё позже начертание разорвалось посредине (и вышло Ω), наконец, кончики загнулись вверх, а кружок уменьшился и выродился в клювик, так что вышло ω.

В переносном смысле омега, как последняя буква алфавита, часто означает крайний предел, конец чего-либо:

ἐγὼ τὸ ἄλφα καὶ τὸ , ὁ πρῶτος καὶ ὁ ἔσχατος, ἡ ἀρχὴ καὶ τὸ τέλος.

(ἀπο. 1:8)

Я есть Альфа и Омега, Первый и Последний, начало и конец …
(Откр1:8)

Символ ϖ, иногда употребляемый как другая запись π, сконструирован как буква ω с чертой сверху.



Использование в обозначениях

Прописная буква Ω используется как символ для обозначения:

Строчная буква ω используется как символ для обозначения:

Напишите отзыв о статье "Омега (греческий алфавит)"

Ссылки

В Викисловаре есть статья «омега»

Отрывок, характеризующий Омега (греческий алфавит)

– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.