Омелин, Николай Титович

Николай Титович Омелин
Н. Т. Омелин, 1958-1965 годы
Дата рождения	4 (17) октября 1916(1916-10-17)
Место рождения	деревня Сельги, Повенецкий уезд, Олонецкая губерния
Дата смерти	29 августа 2001(2001-08-29) (84 года)
Место смерти	город Москва
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	пехота
Годы службы	1937—1971
Звание	Полковник
Сражения/войны	Советско-финляндская война</br>Великая Отечественная война
Награды и премии
В отставке	преподаватель военной кафедры Московского авиационного института

Никола́й Ти́тович Оме́лин (4 (17) октября 1916; деревня Сельги Повенецкого уезда Олонецкой губернии — 29 августа 2001, город Москва) — Герой Советского Союза (1943), полковник (1952).

Биография

Родился 4 (17) октября 1916 года в деревне Сельги Повенецкого уезда Олонецкой губернии. Карел. В 1929 году окончил 6 классов школы в родном селе. Работал лесорубом и сплавщиком леса в Паданском леспромхозе (Медвежьегорский район).

В армии с октября 1937 года. Служил в пехоте (в Сибирском военном округе). В 1939 году окончил курсы младших лейтенантов (город Красноярск). Служил командиром взвода в пехоте (в Сибирском военном округе).

Участник советско-финляндской войны: в январе-марте 1940 — командир комендантской роты 1-й стрелковой дивизии Финской Народной Армии.

Продолжал службу в пехоте командиром роты (в Ленинградском военном округе).

Участник Великой Отечественной войны: в июне-сентябре 1941 — командир роты 52-го стрелкового полка (Северный и Карельский фронты). Участвовал в оборонительных боях в Карелии. 27 сентября 1941 года был ранен в руки и ноги, до декабря 1941 года находился на излечении в госпитале в городе Беломорск (Карелия).

В декабре 1941 — ноябре 1942 — командир роты, заместитель командира и командир батальона 758-го (с марта 1942 — 68-го гвардейского) стрелкового полка (Карельский и Северо-Западный фронты). Участвовал в оборонительных боях в Карелии и на демянском направлении. 20 мая 1942 года был ранен в голову и правую руку, месяц лечился в госпитале в городе Кемь (Карелия). 29 ноября 1942 года ранен в правую ногу и до марта 1943 года находился в госпитале в городе Шарья (Костромская область). В июле 1943 года окончил курсы «Выстрел».

В июле 1943 — августе 1944 — командир батальона 10-го гвардейского стрелкового полка (Центральный и 1-й Украинский фронты). Участвовал в Орловской операции, битве за Днепр, Житомирско-Бердичевской, Ровно-Луцкой, Проскуровско-Черновицкой и Львовско-Сандомирской операциях.

Особо отличился при форсировании Днепра. 23 сентября 1943 года с батальоном форсировал реку в районе села Верхние Жары (Брагинский район Гомельской области, Белоруссия). Захватив плацдарм на правом берегу Днепра, батальон под его командованием удерживал его до тех пор, пока не переправились основные силы дивизии. 26 сентября 1943 года в бою на плацдарме, отражая атаку противника у села Каменка (ныне не существует, территория Иванковского района Киевской области, Украина), его батальон уничтожил 5 танков, захватил в качестве трофеев 2 танка и самоходное орудие. 29 сентября 1943 года был тяжело ранен и до ноября 1943 года находился в медсанбате.

За мужество и героизм, проявленные в боях, Указом Президиума Верховного Совета СССР от 16 октября 1943 года гвардии капитану Омелину Николаю Титовичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».

В 1948 году окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе. В 1948—1956 — преподаватель кафедры истории военного искусства и старший преподаватель кафедры тактики в Военно-юридической академии. В 1956—1957 — помощник начальника Московского суворовского военного училища по строевой части. В 1957—1961 — преподаватель и старший преподаватель военной кафедры Московской государственной консерватории, с 1961 года — старший преподаватель военной кафедры Московского авиационного института. С ноября 1971 года полковник Н. Т. Омелин — в запасе.

До 1985 года продолжал работать преподавателем на военной кафедре Московского авиационного института.

Жил в Москве. Умер 29 августа 2001 года. Похоронен на Армянском кладбище в Москве.

Награды

• Герой Советского Союза (16.10.1943);
• орден Ленина (16.10.1943);
• орден Красного Знамени (5.08.1944);
• орден Александра Невского (13.09.1943);
• два ордена Отечественной войны 1-й степени (21.02.1944; 11.03.1985);
• орден Отечественной войны 2-й степени (31.01.1943);
• орден Красной Звезды (21.08.1953);
• медали;
• американский орден «Легион почёта» степени офицера (1944).

Семья

Супруга — Алла Алексеевна Омелина.

Память

• Портрет Н. Т. Омелина установлен в монументальной портретной галерее Героев — уроженцев Карелии, открытой в 1977 году в Петрозаводске.
• Мемориальная доска в память об Омелине установлена Российским военно-историческим обществом на здании Паданской средней школы Медвежьегорского района, где он учился.

Сочинения

• Мы врагу не давали пощады // Незабываемое. Воспоминания о Великой Отечественной войне. — Петрозаводск, 1974

Литература

• Герои земли советской. — Петрозаводск: Карельское книжное издательство, 1968. — С. 187-200. — 367 с. — 20 000 экз.
• Карелия: энциклопедия: в 3 т. / гл. ред. А. Ф. Титов. Т. 2: К — П. — Петрозаводск: ИД «ПетроПресс», 2009. С. 320—464 с.: ил., карт. ISBN 978-5-8430-0125-4 (т. 2)

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=3583 Омелин, Николай Титович]. Сайт «Герои Страны».

• [pobeda.gov.karelia.ru/Cronicle/omelin.html Из наградного листа].
• [gov.karelia.ru/Photos/photo.html?id=4343 Фотоархив].
• [gov.karelia.ru/News/2000/0519_01.html Почётная грамота Герою-земляку].

Отрывок, характеризующий Омелин, Николай Титович

– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.