Оноприенко, Анатолий Юрьевич

Анатолий Оноприенко
Прозвище	«Терминатор», «Украинский зверь», «Гражданин О»
Дата рождения:	25 июля 1959(1959-07-25)
Место рождения:	Село Ласки Народичский район Украинская ССР
Гражданство:	СССР СССР → Украина Украина
Дата смерти:	27 августа 2013(2013-08-27) (54 года)
Место смерти:	Житомир Украина
Наказание:	смертная казнь, заменённая на пожизненное заключение
Убийства
Количество жертв:	52
Мотив:	корыстный, получение удовольствия от совершения убийства

Анатолий Юрьевич Оноприенко (укр. Анатолій Юрійович Онопрієнко; 25 июля 1959, с. Ласки, Житомирская область — 27 августа 2013, Житомир) — советский, а затем украинский серийный и массовый убийца. В период с 1989 по 1996 годы убил 52 человека: 9 жертв с 14 июня по 16 августа 1989 года и 43 жертвы с 5 октября 1995 по 22 марта 1996 года. Иногда Оноприенко называют самым жестоким маньяком XX века, сравнимым разве что с Чикатило. В то же время вопрос о точных мотивах Оноприенко остаётся без ответа. Преступления Анатолия Оноприенко привели к ожесточённым спорам о целесообразности смертной казни на Украине.

Ранняя биография

Детство

Анатолий Оноприенко родился 25 июля 1959 года в селе Ласки Житомирской области. Был вторым ребёнком в семье (первым был его брат Валентин, 1946 года рождения). Их отец Юрий Оноприенко в 14 лет ушёл воевать на фронт, где получил звание сержанта и воинские награды. После войны он работал кочегаром, шофёром, пытался работать в торговле. Был дважды судим за незначительные преступления.

Позже Юрий Оноприенко женился на женщине, работавшей дояркой и свинаркой в колхозе. Она родила ему двух сыновей. Юрий был алкоголиком и жестоко обращался с детьми. Когда Анатолию был 1 год, отец оставил семью и ушёл к другой женщине, которая позже родила ему сына.

Когда Анатолию было 3 года, 15 сентября 1962 года умерла его мать от сердечной недостаточности. Маленького Толю воспитывала бабушка и тётя, о которых тот до конца жизни будет отзываться с теплотой.

Проблем с воспитанием Анатолия становилось всё больше. Отец не взял Анатолия к себе. Брат очень рано женился и воспитывал 3 детей. Он с женой работал учителем в школе и получал маленькую зарплату, которая вся уходила в семью. Было решено отдать Анатолия в детдом. Это событие очень обидело маленького Анатолия. Позже из-за отсутствия семьи при живом отце и брате, Анатолия часто дразнили обидными словами, что он запомнил на всю жизнь. Его часто избивали те, кто постарше. Он несколько раз сбегал из детдома в родное село, но его всегда ловили и возвращали обратно. В детдоме очень плохо кормили. Единственным, кто его навещал, была бабушка, чью смерть он будет переживать особенно тяжело. Сам он так отзывался о своём периоде в детдоме:

Детдом дал мне большую закалку. Жизнь в нем не отличалась от тюрьмы или армии. Наш детский дом тоже был огорожен, выходить за забор запрещалось. Когда я был маленьким, не понимал, что это тюрьма, думал, что это школа. Строгость была. Очень много было переростков, лет по 19. Что они с нами делали!…

Уже в детдоме он начал бить своих сверстников и колол их острыми предметами. Много воровал, в основном мелкие вещи. Он часто прогуливал уроки и убегал в лес, где любил разводить костры. Анатолий обожал огонь. Несмотря на насилие, взрослея, Анатолий получил определённый авторитет в детдоме. У него были друзья которых он очень любил, и позже жалел что расстался с ними после детдома.

После детдома в 1976 году он приехал к отцу, который уже жил с третьей женой. Он попытался помириться с ним. Втроём они торговали овощами. Впрочем жили они вместе недолго: у них в семье произошёл конфликт из-за денег и Анатолий уехал. В 1983 году Анатолий на своей собственной машине в последний раз приехал к отцу. Он хотел примириться с ним и даже в знак дружбы подарить ему свою машину. Но Юрий Оноприенко боялся мести со стороны сына и притворился больным, чтобы с ним не общаться. Анатолий уехал и больше никогда не видел отца.

Юность

По окончании 8 классов в детдоме, Анатолий поступил в Малинский лесной техникум. Учился плохо, зато постоянно дрался и пьянствовал, совершал кражи. Отучился всего 2 курса, после чего пошёл в армию. Там его часто избивали. После армии он поступил в Мореходное училище, где активно занимался спортом, в том числе и каратэ. При этом Анатолий жил неплохо: зарабатывал много, пользовался популярностью у девушек, будучи матросом, объехал весь мир. В ходе поездок он сильно завидовал людям на Западе, которые жили богаче, чем население СССР. Оноприенко вступил в КПСС. Занимался воровством и контрабандой, но ни разу не был уличён в этом. В 1986 году из-за конфликта с начальством он навсегда покинул мореходство.

Оноприенко стал работать пожарным. Многие завидовали ему: у него была жена, сын, большой дом, много денег и дорогих вещей. Оноприенко купил охотничье ружьё и вступил в Общество охотников и рыболовов. Оноприенко хорошо работал, имел положительные характеристики, он рос по званию. Осенью 1989 года Оноприенко неожиданно бросил семью и, взяв все семейные сбережения, уехал в неизвестном направлении. Он не давал знать о себе 6 лет.

Первая серия убийств

Незадолго до серии убийств Оноприенко стал свидетелем неприятной сцены. Он встречался с девушкой, а потом поймал её вместе со своим близким другом, которые в тайне от него предались интимным отношениям. Завязалась драка, в ходе которой друг сильно избил Оноприенко, ограбил его, а потом скрылся. Оноприенко сильно ценил дружбу и подобного предательства простить не мог.

В начале 1989 года в городе Днепрорудном Анатолий Оноприенко познакомился с Сергеем Рогозиным (род. 16 июля 1962 года). Рогозин был профессиональным военным, прошедшим службу в Афганистане, имел ряд наград и возглавлял городской совет воинов-интернационалистов. Рогозин был женат, у него была маленькая дочь, сам он работал в колхозе. Оноприенко и Рогозин подружились. Вместе они занимались бизнесом и торговлей. Позже Оноприенко так отзовётся о друге:

У нас были нормальные дружеские отношения. С его бывшей сожительницей Ирой я дружен до сих пор. Я его знаю как человека физически развитого, скрытного, нежадного, добродушного

Рогозин впал в психологическую зависимость от Оноприенко. Анатолий убедил его заняться преступным бизнесом. Он предложил грабить людей, которые ночью заснули прямо на дороге в своих машинах. Наиболее сложные моменты Оноприенко пообещал взять на себя. Рогозин согласился.

Своё первое убийство Оноприенко совершил 14 июня 1989 года. В тот день они с Рогозиным на машине возвращались из Новгородской области, где торговали черешней. Сидевший за рулём Оноприенко предложил другу совершить ограбление какой-нибудь машины. Рогозин колебался, но согласился. Ночью на трассе в Синельниковском районе Оноприенко заметил «Жигули» с прицепом. Люди в нём спали (свет в машине был выключен). Оноприенко, который был вооружён винчестером, дал указания Рогозину: тот должен был медленно ездить по дороге, пока Анатолий не даст ему сигнал. В случае успеха Рогозин должен был подъехать к нему, в случае, если пострадал бы сам Оноприенко, напарник должен был скрыться.

Оноприенко с оружием в руке подошёл к «Жигулям». Там спала супружеская пара Олег Мельник и его жена (оба 1958 года рождения). Оноприенко застрелил спящего Мельника, потом заставил его жену выйти из машины и пойти в сторону леса. Женщина вышла, но стала при этом кричать и звать на помощь, в результате чего он застрелил и её. Оноприенко вытащил из машины все ценные предметы. Трупы он спрятал за лесополосой, засыпав их землёй и ветками. Оноприенко приказал Рогозину ехать за ним, после чего сел за руль ограбленного Жигули, далёко увёз его и сжёг. Рогозин догадался, что произошло убийство, но Оноприенко намекнул ему, что в случае обращения в милицию он убьёт его жену и дочь. Позже награбленное было продано.

16 июля 1989 года Оноприенко с соучастником при схожих обстоятельствах убил ещё одну супружескую пару. Машина убитых была сожжена. Выручка, которая досталась убийцам, была очень большой — супруги везли с собой ценные предметы и большие деньги. Тела были сожжены. Рогозин сильно нервничал из-за убийств, Оноприенко же относился к происходящему очень спокойно. В августе 1989 года Оноприенко с Рогозиным поехали в Одессу. Анатолий обманул соучастника, сказав что они едут продавать награбленное, на самом деле он планировал совершить новое ограбление. 16 августа 1989 года Оноприенко ограбил машину, убив при этом семью из 5 человек, находившуюся в ней. Сам Оноприенко через много лет на допросе расскажет, что не хотел убивать, но глава семьи стал сопротивляться, и тот застрелил его, а потом решил не оставлять свидетелей. При этом убийство 5 человек принесло очень небольшой доход. Оноприенко начал сжигать трупы, но перед поджогом он увидел, что одна из жертв, молодая девушка, ещё жива. Чтобы добить её, он нанёс ей несколько ударов в спину охотничьим ножом.

Отъезд в Германию

В тот же день Оноприенко едва не поймали. Когда он ехал на украденной машине, пост ГАИ поехал за ним, приказав ему остановиться. Машина, на которой ехал Оноприенко, выглядела подозрительно, чем и привлекла внимание милиционеров. Оноприенко ускорился. Началась погоня, но тому удалось скрыться, после чего маньяк сжёг машину (по другим данным его догнали, но Оноприенко откупился, дав милиционеру взятку в 8 рублей). После у милиции появлись первые зацепки — описания внешности и машины Оноприенко, но на него самого не пало даже малейших подозрений. Сам же Оноприенко довольно тяжело перенёс последнее убийство. Он боялся, что его самого убьют и ограбят, так же как и он это делал со своими жертвами. Кроме того, у него была некоторая жалость к жертвам. Оноприенко даже подумывал о самоубийстве. Правда спустя 9 лет он признался, что потом перестал жалеть о содеянном, что получил удовольствие от убийств и, не задумываясь, повторил бы то же самое опять.

Спустя месяц после произошедших с ним событий Оноприенко отправился путешествовать по Европе. Он объездил много стран, пользуясь поддельными документами. Его несколько раз депортировали обратно на Украину за нелегальное проживание, но Оноприенко сразу же возвращался за границу опять при помощи поддельных документов. Он осел в Германии, где подрабатывал озеленителем, посудомойщиком и поваром. Он попросил политического убежища в Германии, но ему было отказано.

Оноприенко занимался воровством в Германии (он думал, что если сядет в немецкую тюрьму, то получит гражданство). Он поехал в Вену, где недолго сидел в тюрьме за ограбление магазина. Он вернулся в Германию после отсидки. Там он продолжал красть и грабить. Его всё-таки посадили в тюрьму, но с вопросом немецкого гражданства это ему не помогло. В тюрьме Оноприенко подвергался сильнейшим побоям. Там он решил, что по прошествии определённого времени он совершит на территории Германии 300 убийств. В тюрьме он провёл месяц, после чего было принято решение отправить Оноприенко в психиатрическую больницу. Оноприенко бежал из больницы, примкнув к мормонам. Оноприенко прожил в нелегальной эмиграции около 4 лет, пока весной 1994 года его окончательно не депортируют из Германии на Украину.

Вторая серия убийств

На тот момент на Украине царила бедность, безработица и колоссальная инфляция, а также криминал. Оноприенко был без денег, и в такой обстановке у него случился сильнейший психологический стресс. Кроме того, он боялся, что его арестуют за совершённые им убийства. 31 мая 1994 года Оноприенко был арестован на Киевском железнодорожном вокзале. Он никому не угрожал, но вёл себя очень неадекватно. Под арестом Оноприенко понял, что его даже не подозревают в 9 убийствах. Оноприенко был направлен в городскую психиатрическую больницу имени Павлова. Там ему было очень плохо: его постоянно заставляли пить сильные лекарства, а кормили плохо. Несколько раз он сбегал из больницы, но его возвращали. Один раз при побеге ему даже удалось ограбить квартиру пожилой женщины. В психбольнице он пробыл три с половиной месяца. Оноприенко был выписан с диагнозом «шизофрения, параноидальная форма».

Выписавшись, Оноприенко опять поехал в Германию и снова нелегально. Там он провёл год, ведя бродячий образ жизни, и иногда немного зарабатывая в разных местах. Он опять был депортирован в Украину. Денег и жилья у Анатолия не было, и он поехал в Народичи Житомирской области, где жил его брат Валентин. Валентин был рад встрече с братом и разрешил ему жить у него дома. Многие родственники к тому времени думали, что Анатолий умер.

Время шло, а Анатолий не устраивался на работу. Это усложняло и так непростую ситуацию. За это время у Оноприенко развилась сильнейшая ненависть ко всем богатым жителям Украины и тем, кто живёт лучше него. Он постоянно думал о том, чтобы начать убивать. В октябре 1995 года он обокрал своего знакомого охотника, украв из его дома охотничье ружье ТОЗ-34Р, нож, патронташ и спецодежду. Никто тогда и подумать не мог, что эту кражу совершил Оноприенко. Анатолий сделал из ружья обрез, для того чтобы им было удобно пользоваться и везде носить с собой.

В конце октября 1995 года он вновь стал убивать. С октября по декабрь 1995 года он убил 7 человек. При этом маньяк вёл себя самоуверенно, никуда не торопился и с мест преступлений уходил через несколько часов. Так началась вторая серия убийств. К тому времени он уже не жил у брата — 4 ноября 1995 года Оноприенко уехал от него. Вскоре убийства стали для Оноприенко обычным делом. С небольшими промежутками времени он шёл грабить и убивать. Как правило, он убивал сразу по несколько человек, после чего брал их имущество. Во время одного из таких ограблений Оноприенко убил пса, который стал лаять на незнакомца. Во время другого ограбления он вырезал семью из четырёх человек (семья Зайченко), в том числе и 3-месячного младенца. Спустя много лет Оноприенко так и не смог дать ответа, зачем он убил грудного ребёнка (позже он, правда, скажет, что убивал детей, чтобы те не оставались сиротами). Кроме того, иногда Оноприенко насиловал своих жертв (был даже эпизод, когда он совершил половой акт с трупом убитой женщины). Ночью 17 января 1996 года в селе Братковичи Львовской области он убил сразу 7 человек. Среди них была семья из 5 человек, а также ещё 2 случайные жертвы. В общей сложности Оноприенко совершил на территории Братковичей 12 убийств.

Своё последнее убийство Оноприенко совершил 22 марта 1996 года. Он убил супружескую пару, их маленькую дочь, а также глухую сестру убитой женщины. Он их ограбил, а уходя он убил их собаку. Известно, что у милиции была возможность предотвратить преступление или хотя бы спасти кого-то из семьи, но этого сделано не было.

Следствие

Изначально следствие рассматривало совершённые преступления по отдельности. После убийства 7 человек 17 января 1996 года следствие пришло к выводу, что все эпизоды групповых убийств, сопряжённых с ограблениями, связаны, и совершает их человек, действующий в одиночку. Дело о серии убийств было взято под контроль МВД Украины. По словам одного из свидетелей, который увидел Оноприенко в темноте, был составлен фоторобот.

Дело приобрело резонанс, а улик было мало и следствие буксовало. Сам же Оноприенко внимательно следил за следствием по своему делу, насколько это было возможно — читал всё, что пишут о его преступлениях и поисках. На территории всей Украины началась паника. В розыске Оноприенко участвовало несколько десятков тысяч сотрудников милиции, ещё столько было проверено подозреваемых. Один из следователей по делу Оноприенко так рассказывал об этом периоде:

Для меня лично это был очень тяжёлый период, как, впрочем, думаю, и для любого, кто стал бы во главе опергруппы, а впоследствии — и оперативного штаба. Ведь тогда никто не рвался возглавить эту группу. Все понимали, что ситуация непростая: можно высоко подняться, но можно и очень легко „загреметь“. У меня в ту пору были рабочие, но весьма жёсткие отношения с министром. Он сказал: не раскроешь — уйдешь. Да я и сам это понимал, и дал слово уйти, если не поймаем маньяка. Так, думаю, и должно быть, ведь надо же кому-то в любой ситуации персонально отвечать… Но переживания — это одно, а дело — другое

Работники милиции допустили ряд грубых промахов, совершив при этом должностные преступления. Одно из дел о двойном убийстве сперва списали на несчастный случай. Позже в этом же убийстве пытались обвинить невиновного, который скончался от пыток во время допроса. По делу Оноприенко неоднократно арестовывали невиновных, но их алиби как правило очень быстро подтверждалось. Были и другие ошибки. По факту покушения на убийство одной из жертв Оноприенко (это был единственный случай, когда потерпевший остался жив после встречи с маньяком), поначалу вообще отказывались возбуждать уголовное дело. Оноприенко несколько раз удавалось ловко уходить из милицейских ловушек, хотя почти на всех дорогах были расставлены посты; происходило это в основном из-за милицейской халатности. Оноприенко трижды арестовывали, но почти сразу отпускали, так он легко убеждал следователей в своей законопослушности.

Арест

14 апреля 1996 года Анатолий Оноприенко был арестован в городе Яворове. Арест произошёл на квартире его сожительницы Анны Козак. Против Оноприенко были определённые косвенные улики, которые и привели к его аресту. По одним данным, Оноприенко выдал милиции его сводный брат Пётр, по другим, его сожительница Анна (последняя версия очень сомнительна). При аресте Оноприенко не сопротивлялся. В квартире был проведён обыск, в результате которого были найдены многочисленные улики, которые доказывали причастность Оноприенко к убийствам.

Оноприенко был направлен на допрос, где ему было предъявлено обвинение в 40 убийствах. Следователь Богдан Тесля, проводивший опрос, так рассказывает о происходящем:

Сначала он категорически отрицал какую-либо причастность к совершению убийств, придерживался одной версии: что он проживает в Яворове у своих знакомых, часто ездит за границу, а все найденные в квартире вещи были им куплены. Но на протяжении продолжительной беседы он часто путался, также была отмечена одна деталь: где бы он ни был, родился, работал, бывал в гостях, именно там были совершены убийства

Однако позже Оноприенко сознался во всех убийствах, в том числе рассказал и о тех преступлениях, в которых его не подозревали. Всего было выявлено 52 эпизода убийств. Следствие шло долго и активно: Оноприенко вывозили на следственные эксперименты, проводили многочисленные обыски, собирали улики. Всё это сопровождалось многочисленными сложностями. Следователи боялись, что местные жители могут убить Оноприенко, поэтому его вели под особо большой охраной, а иногда на него надевали бронежилет. В Братковичи его не повезли — был слишком большой риск народного самосуда. Однако сам Оноприенко вёл себя спокойно, с удовольствием рассказывал о своих преступлениях во всех подробностях. У него была отличная память, которая поражала следователей.

Впрочем, следствие прошло без эксцессов. Оноприенко вёл себя спокойно и вежливо, не пытался бежать, лишь изредка дразнил следователей. В камере он много читал, занимался медитацией и гимнастикой. Оноприенко утверждал, что владеет вещим даром, который передался ему от бабушки (она была гадалкой). С Оноприенко хорошо обращались — ввиду особой известности дела, почти все действия следствия наблюдались извне. Следствие длилось 2,5 года. За это время никто ни разу не навестил Оноприенко. Его навещали лишь адвокаты — всего их у Оноприенко было 5. Никто из них не занимался делом всерьёз, так как все знали, каков будет приговор суда. За две недели до суда адвокатом Оноприенко стал назначенный судом Руслан Иванович Мошковский. С ним у Оноприенко были довольно хорошие отношения, хоть на первых порах и возникали сложности. В тюрьме в обмен на мешки с продуктами он давал интервью газетам. Оноприенко оценивал свои условия проживания в тюрьме как неплохие, и выразил готовность сидеть в ней и дальше.

Дело Оноприенко заняло 99 томов. На следствии он выдал Сергея Рогозина, своего подельника по первой серии убийств. Рогозин был арестован. Сперва он отрицал свою причастность к убийствам. Сам Оноприенко позже скажет, что сожалеет о том, что предал друга. Он объяснил это так:

Милиция настаивала: у тебя должен быть сообщник. Им нужен был сообщник, нужна банда, потому что когда есть банда — я ещё нормален, вменяем. А когда одиночка — мне легче сделаться дурачком. Мне следователи сказали конкретно: ищи второго. А Рогозин сам мог пойти в милицию, раскаяться и рассказать, как было дело в 1989 году. Я проанализировал все варианты „за“ и „против“ и решил сам назвать его.

В отличие от Оноприенко, у Рогозина был специальный, профессиональный и высокооплачиваемый адвокат, чьи услуги оплатили родственники арестованного.

Судебный процесс

Предстоящий суд вызвал большой эмоциональный накал в украинском обществе. 23 ноября 1998 года начался судебный процесс во Дворце правосудия в городе Житомире. Из-за опоздания адвоката Рогозина, заседание началось на час позже. Оноприенко вёл себя спокойно, и с некоторой иронией отвечал на первые вопросы судьи. Рогозин наоборот, вёл себя вежливо и происходящее сильно переживал.

Чтение обвинительного акта длилось 3 дня. Было также объявлено, что экспертиза показала, что Оноприенко вполне вменяем. В эти дни зал суда был переполнен, но вскоре желающих посмотреть суд становилось всё меньше. Оноприенко обвинили в убийстве, изнасилованиях, кражах, бандитизме и ещё ряде преступлений. Кроме того по отношению к Оноприенко были заявлены гражданские иски за моральный ущерб на сумму 2 миллиона 380 тысяч гривен, 5 миллионов польских злотых, 1 тысячу долларов США и 300 тысяч российских рублей. На первых же порах Оноприенко признал вину, и всячески пытался выгородить Рогозина. Кроме того Оноприенко потребовал заменить адвоката на «не моложе 50 лет, еврея или полуеврея по национальности, экономически независимого, с международной практикой». Но так как денег для этого у Оноприенко не было, суд отказал ему в ходатайстве. После этого Оноприенко отказался давать показания. Подсудимого держали под усиленной охраной.

Суд с небольшими перерывами продолжался. Некоторые свидетели боялись приходить в суд — они опасались что Оноприенко сбежит из-под стражи и убьёт их. Процесс проходил в целом без инцидентов, но эмоций при этом было выражено много. Потерпевшие прямо в зале суда требовали казнить Оноприенко, многим было трудно себя сдерживать. Атмосфера накалялась когда родственники жертв рассказывали об убийствах своих близких. Время от времени Оноприенко соглашался отвечать на вопросы, но его показания были очень смазанными, поверхностными и никак не могли повлиять на дело. Оноприенко отказывался лишь от обвинений в бандитизме, при этом охотно принимая вину в убийстве. Правда время от времени он менял показания, отказываясь и вновь признаваясь в инкриминируемых ему убийствах. Преступник рассказывал что хотел трупами людей нарисовать «крест на теле Украины». Вот что он рассказал об убийстве семьи Зайченко:

В Малин я поехал, чтобы нарисовать крест. Я говорил о нем раньше. Зачем я убил детей, не знаю. Женщина была ещё жива, она просила, чтобы не убивал, потому что у неё маленький ребёнок. Я взял на кухне нож и ударил несколько раз в шею и живот

Несмотря на время от времени возникающей проблемы со свидетелями, суд был закончен 3 марта 1999 года. Прокурор попросил для Оноприенко наказания в виде смертной казни, а для Рогозина — 15 лет лишения свободы. Руслан Мошковский заявил что в целом согласен с обвинением, но просит оправдать Оноприенко по обвинению в бандитизме. Адвокат Рогозина заявил что его подзащитный лишь невольный соучастник преступлений, и просил смягчить для него наказание. От последнего слова Оноприенко отказался. Рогозин же на последнем слове говорил около 40 минут. После этого суд ушёл на вынесение приговора.

Приговор

Приговор по делу Оноприенко составляли 4 недели, без выходных. 1 апреля 1999 года судья в целом 12 часов зачитывал приговор (время от времени давая перерывы). К тому времени процесс Оноприенко уже утратил свой резонанс. В зале суда было очень немного потерпевших, хотя всех заранее предупредили о дате оглашения приговора. Большинство находящихся в зале были журналистами. Родственников Оноприенко не было, зато были сестра и жена Рогозина.

В тот же день чтение приговора было закончено. Суд приговорил Оноприенко Анатолия Юрьевича признать виновным по всем эпизодам преступления (в том числе и 52 убийствам) и назначить наказание в виде высшей меры наказания — смертной казни через расстрел. Рогозин был приговорён к 13 годам лишения свободы, были учтены многочисленные смягчающие обстоятельства: служба в Афганистане, наличие маленького ребёнка, сотрудничество со следствием. Суд обязал Оноприенко компенсировать моральный и материальный ущерб потерпевшим более 200 тысяч, а Рогозин — около 40 тысяч гривен. Так как таких денег у подсудимых не было, суд постановил конфисковать имущество подсудимых (у Оноприенко был свой небольшой дом, а у Рогозина хорошая машина). Украденные вещи (кроме обреза который был уликой) были возвращены хозяевам.

Приговор был встречен аплодисментами зрителей. Оноприенко во время чтения приговора показывал судье средний палец, дослушав приговор, начертил на своём лбу крест. Рогозин встретил приговор нервно. Адвокат Рогозина заявил, что обжалует приговор, так как считает его «слишком суровым». Адвокат Оноприенко заявил, что согласен с приговором, но при этом готов подать Верховному Суду и Президенту Украины ходатайство о помиловании.

Суд длился 4 месяца. На момент вынесения приговора Оноприенко исполнилось 39, Рогозину — 36 лет. Сам Оноприенко позже так прокомментирует приговор:

Люди сейчас не ценят жизнь, они по мелочам начинают выбрасывать какие-то свои националистические, шовинистические, фашистские такие вот всплески. А чтобы им мозги вставить, они должны видеть все эти ужасы сами: генералы должны видеть эти ужасы, политики, тогда им сразу перехочется драться…

Дальнейшие события

Мошковский обжаловал приговор. Сам Оноприенко никаких ходатайств не подавал, так как утверждал, что хочет смерти себе. Правда, и отзывать кассационное заявление адвоката он тоже не стал. Обжаловал приговор и Рогозин. В конце августа 1999 года коллегия по уголовным делам Верховного Суда Украины вынесла решение. С Оноприенко было снято несколько незначительных преступлений, но приговор оставался прежним, а Рогозину срок был снижен до 12 лет. Последнее, куда мог обратиться Оноприенко — это в Комиссию по помилованиям при президенте Украины, где ходатайство Оноприенко мог прочитать сам президент Украины Леонид Кучма.

Такое ходатайство было направлено. И Оноприенко повезло. Дело в том, что на Украине на тот момент была непростая политическая ситуация. Леонид Кучма готовился к президентским выборам. Страна готовилась вступить в Совет Европы. Требованием этой организации была полная отмена смертной казни на Украине. Исполнение приговора для Оноприенко затягивалось по политическим мотивам. Любой неосторожный шаг мог стоить Кучме политической карьеры. Сам же Кучма был сторонником казни для Оноприенко. Он выразился по этому поводу довольно конкретно:

Я не вижу другого наказания, кроме смертной казни. Я готов обращаться во все международные организации, потому что такие нелюди не должны быть на нашей земле.

Он попросил у Совета Европы разрешения сделать исключение для Оноприенко и позволить его казнить, но ему было отказано. В 2000 году Леонид Кучма подписал приказ о полной отмене смертной казни на территории Украины.

Жизнь в тюрьме. Смерть

Жизнь Оноприенко в тюрьме проходила тихо. Он вёл себя нормально, ни с кем не конфликтовал. Он редко давал интервью, делал это неохотно. Некоторое время он переписывался с журналисткой из Москвы. Она присылала ему деньги и просила дать интервью. У них было даже что-то вроде романа в переписке, но потом он закончился. Интервью Оноприенко так и не дал.

Оноприенко сидел в «одиночке», там он провёл около 13 лет. В тюрьме его несколько раз пытались убить «блатные», но конвоиры каждый раз предотвращали это. Сам Оноприенко ни на что не жаловался. Он много читал, преимущественно фантастику. В тюрьме он начал курить. Согласно его собственному признанию, надеялся однажды выйти и убивать снова. В 2000 году в украинских СМИ появилась ошибочная информация о смерти Оноприенко. За время отсидки никто из его семьи или друзей ни разу не навестил его. На его карточке, прикреплённой к двери его камеры, было написано, что Оноприенко склонен к самоубийству, побегу и нападению. Оноприенко вёл себя дисциплинированно, но иногда по ночам выл, что приводило в ужас людей, находившихся рядом. Оноприенко не выражал никакого сожаления о содеянном. Работать он отказался. Всё время читал, кроме того, у него в камере был телевизор. Заявлял, что к нему во сне часто является Анатолий Кашпировский и рассказывает о жизни на свободе. В одном интервью Оноприенко заявил:

Осудить легче всего. Другие считают, что я убийца-маньяк, а на самом деле я самый большой потерпевший. Я всё это видел и делал это всё, я страдал больше всех. Ну, что они видели, после всего пришли, поплакали, повизжали и всё, а я всё это делал. И этих детей невинных, которые смотрят на тебя, убивал и прочее, прочее. Это есть для нормального человека, как говорится, невозможно….

Незадолго до смерти он дал своё последнее интервью украинскому телеканалу ICTV. В нём он рассказал корреспондентке Юлии Крук о своих взглядах на произошедшие события многолетней давности. Оноприенко рассказал, что так до сих пор и не понял, почему убивал людей. Также он сказал, что не будет подавать прошений о помиловании и считает, что для него вполне допустима смертная казнь. Скептично относившийся к религии Оноприенко за неделю до смерти вдруг решил исповедоваться у тюремного священника. Он покаялся и заявил о своём желании причаститься.

27 августа 2013 года Оноприенко скончался от сердечной недостаточности в Житомирской тюрьме № 8. Оноприенко был похоронен за счёт государства в засекреченном месте. Виктор Король так среагировал на смерть Оноприенко:

На руках этого нелюдя кровь 52 невинных жертв, в том числе детей, даже младенцев, и это известие многие семьи пострадавших восприняли с облегчением, поскольку до сих пор боялись, что Оноприенко когда-нибудь выйдет из тюрьмы и снова примется за старое, тем более, что такое намерение он высказывал. Ему нет прощения — убивал безжалостно, жестоко, безоружных, спящих, немощных, получая от этого какое-то садистское удовлетворение. И не раскаялся. Теперь его нет, и слава Богу. Что заслужил, тем и закончил.

Личная жизнь

…Я понимаю, что совершил жестокие убийства. Свои действия я анализирую как врач, как психолог, как убийца, как судья, как прокурор. Но до сих пор не могу дать ответ на уровне человеческого понимания. Не только убийство этой бабушки, но и последующие. Этот вопрос зависит от высших сил. Я мог бы совершать убийства в маске, тогда не пришлось бы убивать детей. Психически я считаю себя очень полноценным человеком.

Оноприенко не страдал от недостатка женского внимания, он умел нравиться противоположному полу. Его семейная жизнь на первых порах тоже складывалась нормально. Во время работы на флоте он познакомился с официанткой Ириной, которая работала на лайнере. Известно, что он очень нежно ухаживал за ней. Потом она стала его сожительницей. У них родился сын, которого назвали Дмитрий. Семейная жизнь хорошо развивалась, Оноприенко показал себя как хороший хозяин и отличный семьянин. Однако спустя много лет Оноприенко скажет в интервью, что никогда не любил Ирину. После того, как Оноприенко был арестован по обвинению в убийстве, Ирина спрятала сына в другом городе у неизвестных людей. От мальчика пытались скрыть тот факт, что его отец серийный убийца, но он всё-таки об этом узнал, когда увидел его по телевизору.

В период активного совершения убийств, Оноприенко познакомился с 34-летней Анной Козак, разведённой женщиной, у которой были дочь (15 лет) и сын (6 лет). Её положение было очень тяжёлым, денег было очень мало. У Оноприенко же были деньги (почти все они были взяты у убитых жертв). Между ними возникла сильная любовь. Оноприенко души не чаял в её детях и постоянно делал им подарки. В планах Оноприенко была миграция с Анной и детьми в Грецию. Никто из них не догадывался о причастности Оноприенко к той панике, вызванной серийным убийцей.

Известие об аресте Оноприенко по обвинению в убийствах потрясло его родственников и знакомых. Все, кто его знал, начиная с родного брата и заканчивая друзьями детства, отзывались о нём как о весьма добром, воспитанном человеке. После суда Валентин Оноприенко навсегда отказался от брата. Пока Анатолий сидел, Валентин умер.

Последствия

Дело Оноприенко стало уникальным случаем для правоохранительных органов Украины. Первоначально следствие велось очень несерьёзно, в результате чего маньяк не был арестован, что стало причиной гибели будущих жертв. У милиции Украины не было никакого опыта в расследовании преступлений, совершаемых маньяками. В результате чего по требованию министра внутренних дел Юрия Кравченко на Украине впервые в истории страны был создан специальный штаб, который занимался исключительно расследованием дела Оноприенко. Виктор Король позже признался, что уволил около 60 человек из органов за плохо проведённую работу.

По подозрению в преступлениях Оноприенко несколько раз арестовывались невиновные люди. Все они позже были отпущены, но один случай закончился трагедией. В марте 1996 года Служба безопасности Украины (СБУ) и специалисты прокуратуры задержали 26-летнего слесаря Юрия Мозолу как подозреваемого в нескольких зверских убийствах. В течение 3 дней 6 служащих Львовского СБУ и представитель прокуратуры «допрашивали» Мозолу в здании прокуратуры с помощью пыток огнём, электрическим током и избиениями. Мозола отказался признаться в преступлениях и умер во время пытки. Все 7 человек, ответственных за его смерть, были приговорены к тюремным срокам, а родителям убитого была выплачена крупная денежная компенсация.

В 2006 году в Ивано-Франковской области 64-летний пенсионер пытался шантажировать свою знакомую, послав ей письмо от имени Анатолия Оноприенко. В письме утверждалось, что маньяк похитил её дочерей и внука и теперь требует выкуп. Преступление вскоре было раскрыто, а мошенник был арестован. В сентябре 2013 года в Киеве к пожизненному заключению был приговорён некто Евгений Балан (он же Эдуард Б.) по прозвищу «Фастовский маньяк». Осуждённый совершил 9 убийств, все на сексуальной почве. Маньяк на следствии признался, что хотел превзойти Анатолия Оноприенко.

В массовой культуре

• Об Оноприенко снят документальный фильм «Крест Оноприенко» из цикла «Чистосердечное признание».
• Оноприенко стал прототипом маньяка Онуфриева («Стрелок», роль исполняет Алексей Серебряков) в 15 и 16 серии телесериала «Метод».

Ссылки

• [zhzh.info/publ/8-1-0-258 Оноприенко Анатолий Юрьевич] (рус.). Журнал Житомира. Проверено 28 октября 2013.
• Наталья Павленко. [zhzh.info/publ/9-1-0-1837 Село Ласки Народичского района — родина серийного убийцы Анатолия Оноприенко. ФОТО] (рус.). Журнал Житомира. Проверено 28 октября 2013.
• Юрий Зущик. [www.serial-killers.ru/materials/krovavaya-biografiya-zhizn-i-prestupleniya-samogo-zhestokogo-serijnogo-ubijczy-xx-veka/page-1.htm Кровавая биография: жизнь и преступления самого жестокого серийного убийцы ХХ века.] (рус.). Slaughter House (2000). Проверено 28 октября 2013.
• [news.bbc.co.uk/1/hi/world/495477.stm World’s worst serial killers] (англ.). BBC News (Saturday, 30 October, 1999, 16:40 GMT). Проверено 28 октября 2013.
• ИРЭНА ТЭРШАК. [prokuratura.org.ua/?p=681 Почему государство защищает маньяка Оноприенко?] (рус.). Гражданская прокуратура Украины (2006). Проверено 28 октября 2013.
• [rutube.ru/video/ccc9fb363c82a0a6768ed937a02f0328/ Чистосердечное Признание — Krest Onoprienko]. Rutube. Проверено 28 октября 2013.

Отрывок, характеризующий Оноприенко, Анатолий Юрьевич

«О, как тяжел этот неперестающий бред!» – подумал князь Андрей, стараясь изгнать это лицо из своего воображения. Но лицо это стояло пред ним с силою действительности, и лицо это приближалось. Князь Андрей хотел вернуться к прежнему миру чистой мысли, но он не мог, и бред втягивал его в свою область. Тихий шепчущий голос продолжал свой мерный лепет, что то давило, тянулось, и странное лицо стояло перед ним. Князь Андрей собрал все свои силы, чтобы опомниться; он пошевелился, и вдруг в ушах его зазвенело, в глазах помутилось, и он, как человек, окунувшийся в воду, потерял сознание. Когда он очнулся, Наташа, та самая живая Наташа, которую изо всех людей в мире ему более всего хотелось любить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему, стояла перед ним на коленях. Он понял, что это была живая, настоящая Наташа, и не удивился, но тихо обрадовался. Наташа, стоя на коленях, испуганно, но прикованно (она не могла двинуться) глядела на него, удерживая рыдания. Лицо ее было бледно и неподвижно. Только в нижней части его трепетало что то.
Князь Андрей облегчительно вздохнул, улыбнулся и протянул руку.
– Вы? – сказал он. – Как счастливо!
Наташа быстрым, но осторожным движением подвинулась к нему на коленях и, взяв осторожно его руку, нагнулась над ней лицом и стала целовать ее, чуть дотрогиваясь губами.
– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.

С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.


Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.
Женщина почти бросилась к ногам Пьера, когда она увидала его.
– Батюшки родимые, христиане православные, спасите, помогите, голубчик!.. кто нибудь помогите, – выговаривала она сквозь рыдания. – Девочку!.. Дочь!.. Дочь мою меньшую оставили!.. Сгорела! О о оо! для того я тебя леле… О о оо!
– Полно, Марья Николаевна, – тихим голосом обратился муж к жене, очевидно, для того только, чтобы оправдаться пред посторонним человеком. – Должно, сестрица унесла, а то больше где же быть? – прибавил он.
– Истукан! Злодей! – злобно закричала женщина, вдруг прекратив плач. – Сердца в тебе нет, свое детище не жалеешь. Другой бы из огня достал. А это истукан, а не человек, не отец. Вы благородный человек, – скороговоркой, всхлипывая, обратилась женщина к Пьеру. – Загорелось рядом, – бросило к нам. Девка закричала: горит! Бросились собирать. В чем были, в том и выскочили… Вот что захватили… Божье благословенье да приданую постель, а то все пропало. Хвать детей, Катечки нет. О, господи! О о о! – и опять она зарыдала. – Дитятко мое милое, сгорело! сгорело!
– Да где, где же она осталась? – сказал Пьер. По выражению оживившегося лица его женщина поняла, что этот человек мог помочь ей.
– Батюшка! Отец! – закричала она, хватая его за ноги. – Благодетель, хоть сердце мое успокой… Аниска, иди, мерзкая, проводи, – крикнула она на девку, сердито раскрывая рот и этим движением еще больше выказывая свои длинные зубы.
– Проводи, проводи, я… я… сделаю я, – запыхавшимся голосом поспешно сказал Пьер.
Грязная девка вышла из за сундука, прибрала косу и, вздохнув, пошла тупыми босыми ногами вперед по тропинке. Пьер как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока. Он выше поднял голову, глаза его засветились блеском жизни, и он быстрыми шагами пошел за девкой, обогнал ее и вышел на Поварскую. Вся улица была застлана тучей черного дыма. Языки пламени кое где вырывались из этой тучи. Народ большой толпой теснился перед пожаром. В середине улицы стоял французский генерал и говорил что то окружавшим его. Пьер, сопутствуемый девкой, подошел было к тому месту, где стоял генерал; но французские солдаты остановили его.
– On ne passe pas, [Тут не проходят,] – крикнул ему голос.
– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.
– О о ох! – завыла девка, указывая на флигель. – Он самый, она самая наша фатера была. Сгорела, сокровище ты мое, Катечка, барышня моя ненаглядная, о ох! – завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольна описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.
Звук треска и гула заваливающихся стен и потолков, свиста и шипенья пламени и оживленных криков народа, вид колеблющихся, то насупливающихся густых черных, то взмывающих светлеющих облаков дыма с блестками искр и где сплошного, сноповидного, красного, где чешуйчато золотого, перебирающегося по стенам пламени, ощущение жара и дыма и быстроты движения произвели на Пьера свое обычное возбуждающее действие пожаров. Действие это было в особенности сильно на Пьера, потому что Пьер вдруг при виде этого пожара почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным. Он обежал флигелек со стороны дома и хотел уже бежать в ту часть его, которая еще стояла, когда над самой головой его послышался крик нескольких голосов и вслед за тем треск и звон чего то тяжелого, упавшего подле него.
Пьер оглянулся и увидал в окнах дома французов, выкинувших ящик комода, наполненный какими то металлическими вещами. Другие французские солдаты, стоявшие внизу, подошли к ящику.
– Eh bien, qu'est ce qu'il veut celui la, [Этому что еще надо,] – крикнул один из французов на Пьера.
– Un enfant dans cette maison. N'avez vous pas vu un enfant? [Ребенка в этом доме. Не видали ли вы ребенка?] – сказал Пьер.
– Tiens, qu'est ce qu'il chante celui la? Va te promener, [Этот что еще толкует? Убирайся к черту,] – послышались голоса, и один из солдат, видимо, боясь, чтобы Пьер не вздумал отнимать у них серебро и бронзы, которые были в ящике, угрожающе надвинулся на него.
– Un enfant? – закричал сверху француз. – J'ai entendu piailler quelque chose au jardin. Peut etre c'est sou moutard au bonhomme. Faut etre humain, voyez vous… [Ребенок? Я слышал, что то пищало в саду. Может быть, это его ребенок. Что ж, надо по человечеству. Мы все люди…]
– Ou est il? Ou est il? [Где он? Где он?] – спрашивал Пьер.
– Par ici! Par ici! [Сюда, сюда!] – кричал ему француз из окна, показывая на сад, бывший за домом. – Attendez, je vais descendre. [Погодите, я сейчас сойду.]
И действительно, через минуту француз, черноглазый малый с каким то пятном на щеке, в одной рубашке выскочил из окна нижнего этажа и, хлопнув Пьера по плечу, побежал с ним в сад.
– Depechez vous, vous autres, – крикнул он своим товарищам, – commence a faire chaud. [Эй, вы, живее, припекать начинает.]
Выбежав за дом на усыпанную песком дорожку, француз дернул за руку Пьера и указал ему на круг. Под скамейкой лежала трехлетняя девочка в розовом платьице.
– Voila votre moutard. Ah, une petite, tant mieux, – сказал француз. – Au revoir, mon gros. Faut etre humain. Nous sommes tous mortels, voyez vous, [Вот ваш ребенок. А, девочка, тем лучше. До свидания, толстяк. Что ж, надо по человечеству. Все люди,] – и француз с пятном на щеке побежал назад к своим товарищам.
Пьер, задыхаясь от радости, подбежал к девочке и хотел взять ее на руки. Но, увидав чужого человека, золотушно болезненная, похожая на мать, неприятная на вид девочка закричала и бросилась бежать. Пьер, однако, схватил ее и поднял на руки; она завизжала отчаянно злобным голосом и своими маленькими ручонками стала отрывать от себя руки Пьера и сопливым ртом кусать их. Пьера охватило чувство ужаса и гадливости, подобное тому, которое он испытывал при прикосновении к какому нибудь маленькому животному. Но он сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка, и побежал с ним назад к большому дому. Но пройти уже нельзя было назад той же дорогой; девки Аниски уже не было, и Пьер с чувством жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески всхлипывавшую и мокрую девочку, побежал через сад искать другого выхода.


Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях. Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого то. Пьеру казалось, что ему что то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера, сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что то трогательно невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.
На прежнем месте ни чиновника, ни его жены уже не было. Пьер быстрыми шагами ходил между народом, оглядывая разные лица, попадавшиеся ему. Невольно он заметил грузинское или армянское семейство, состоявшее из красивого, с восточным типом лица, очень старого человека, одетого в новый крытый тулуп и новые сапоги, старухи такого же типа и молодой женщины. Очень молодая женщина эта показалась Пьеру совершенством восточной красоты, с ее резкими, дугами очерченными черными бровями и длинным, необыкновенно нежно румяным и красивым лицом без всякого выражения. Среди раскиданных пожитков, в толпе на площади, она, в своем богатом атласном салопе и ярко лиловом платке, накрывавшем ее голову, напоминала нежное тепличное растение, выброшенное на снег. Она сидела на узлах несколько позади старухи и неподвижно большими черными продолговатыми, с длинными ресницами, глазами смотрела в землю. Видимо, она знала свою красоту и боялась за нее. Лицо это поразило Пьера, и он, в своей поспешности, проходя вдоль забора, несколько раз оглянулся на нее. Дойдя до забора и все таки не найдя тех, кого ему было нужно, Пьер остановился, оглядываясь.
Фигура Пьера с ребенком на руках теперь была еще более замечательна, чем прежде, и около него собралось несколько человек русских мужчин и женщин.
– Или потерял кого, милый человек? Сами вы из благородных, что ли? Чей ребенок то? – спрашивали у него.
Пьер отвечал, что ребенок принадлежал женщине и черном салопе, которая сидела с детьми на этом месте, и спрашивал, не знает ли кто ее и куда она перешла.
– Ведь это Анферовы должны быть, – сказал старый дьякон, обращаясь к рябой бабе. – Господи помилуй, господи помилуй, – прибавил он привычным басом.
– Где Анферовы! – сказала баба. – Анферовы еще с утра уехали. А это либо Марьи Николавны, либо Ивановы.
– Он говорит – женщина, а Марья Николавна – барыня, – сказал дворовый человек.
– Да вы знаете ее, зубы длинные, худая, – говорил Пьер.
– И есть Марья Николавна. Они ушли в сад, как тут волки то эти налетели, – сказала баба, указывая на французских солдат.
– О, господи помилуй, – прибавил опять дьякон.
– Вы пройдите вот туда то, они там. Она и есть. Все убивалась, плакала, – сказала опять баба. – Она и есть. Вот сюда то.
Но Пьер не слушал бабу. Он уже несколько секунд, не спуская глаз, смотрел на то, что делалось в нескольких шагах от него. Он смотрел на армянское семейство и двух французских солдат, подошедших к армянам. Один из этих солдат, маленький вертлявый человечек, был одет в синюю шинель, подпоясанную веревкой. На голове его был колпак, и ноги были босые. Другой, который особенно поразил Пьера, был длинный, сутуловатый, белокурый, худой человек с медлительными движениями и идиотическим выражением лица. Этот был одет в фризовый капот, в синие штаны и большие рваные ботфорты. Маленький француз, без сапог, в синей шипели, подойдя к армянам, тотчас же, сказав что то, взялся за ноги старика, и старик тотчас же поспешно стал снимать сапоги. Другой, в капоте, остановился против красавицы армянки и молча, неподвижно, держа руки в карманах, смотрел на нее.
– Возьми, возьми ребенка, – проговорил Пьер, подавая девочку и повелительно и поспешно обращаясь к бабе. – Ты отдай им, отдай! – закричал он почти на бабу, сажая закричавшую девочку на землю, и опять оглянулся на французов и на армянское семейство. Старик уже сидел босой. Маленький француз снял с него последний сапог и похлопывал сапогами один о другой. Старик, всхлипывая, говорил что то, но Пьер только мельком видел это; все внимание его было обращено на француза в капоте, который в это время, медлительно раскачиваясь, подвинулся к молодой женщине и, вынув руки из карманов, взялся за ее шею.
Красавица армянка продолжала сидеть в том же неподвижном положении, с опущенными длинными ресницами, и как будто не видала и не чувствовала того, что делал с нею солдат.
Пока Пьер пробежал те несколько шагов, которые отделяли его от французов, длинный мародер в капоте уж рвал с шеи армянки ожерелье, которое было на ней, и молодая женщина, хватаясь руками за шею, кричала пронзительным голосом.
– Laissez cette femme! [Оставьте эту женщину!] – бешеным голосом прохрипел Пьер, схватывая длинного, сутоловатого солдата за плечи и отбрасывая его. Солдат упал, приподнялся и побежал прочь. Но товарищ его, бросив сапоги, вынул тесак и грозно надвинулся на Пьера.
– Voyons, pas de betises! [Ну, ну! Не дури!] – крикнул он.
Пьер был в том восторге бешенства, в котором он ничего не помнил и в котором силы его удесятерялись. Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками. Послышался одобрительный крик окружавшей толпы, в то же время из за угла показался конный разъезд французских уланов. Уланы рысью подъехали к Пьеру и французу и окружили их. Пьер ничего не помнил из того, что было дальше. Он помнил, что он бил кого то, его били и что под конец он почувствовал, что руки его связаны, что толпа французских солдат стоит вокруг него и обыскивает его платье.
– Il a un poignard, lieutenant, [Поручик, у него кинжал,] – были первые слова, которые понял Пьер.
– Ah, une arme! [А, оружие!] – сказал офицер и обратился к босому солдату, который был взят с Пьером.
– C'est bon, vous direz tout cela au conseil de guerre, [Хорошо, хорошо, на суде все расскажешь,] – сказал офицер. И вслед за тем повернулся к Пьеру: – Parlez vous francais vous? [Говоришь ли по французски?]
Пьер оглядывался вокруг себя налившимися кровью глазами и не отвечал. Вероятно, лицо его показалось очень страшно, потому что офицер что то шепотом сказал, и еще четыре улана отделились от команды и стали по обеим сторонам Пьера.
– Parlez vous francais? – повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. – Faites venir l'interprete. [Позовите переводчика.] – Из за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.
– Il n'a pas l'air d'un homme du peuple, [Он не похож на простолюдина,] – сказал переводчик, оглядев Пьера.
– Oh, oh! ca m'a bien l'air d'un des incendiaires, – смазал офицер. – Demandez lui ce qu'il est? [О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите его, кто он?] – прибавил он.
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.


В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.


Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».