Онфруа де Богон

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Онфруа де Богон
фр. Onfroi de Bohon
англ. Humphrey de Bohun
 
Род: Богуны
Отец: Ричард де Мари
Дети: Хамфри II де Богун

Онфруа де Богон «Бородатый» (Хамфри де Богун I; фр. Onfroi de Bohon, англ. Humphrey de Bohun; ум. 1080/1093) — нормандский рыцарь, участник нормандского завоевания Англии в 1066 году, основатель английского дворянского рода де Богун.





Биография

Онфруа де Богон был, вероятно, некрупным рыцарем из Нижней Нормандии (современный департамент Манш). По средневековым легендам де Богунов, основатель их рода был в родстве с правящей в Нормандии герцогской династией. Однозначно подтвердить это предположение, однако, в настоящее время не представляется возможным. Известно лишь, что отцом Онфруа был некий Ричард де Мари (р. ок. 995), а сам он был достаточно близок к герцогу Вильгельму Завоевателю. Около 1060 г. на своих землях Онфруа основал монастырь Сен-Жорж-де-Богон, который он несколько позднее передал аббатству Мармутье, одной из ведущих монастырских организаций Северной Франции. По свидетельству Роберта Васа Онфруа де Богон принял участие в нормандском завоевании Англии в 1066 году: среди соратников герцога Вильгельма Вас упоминает «де Богуна Бородатого Онфрея»[1] Своей бородой Онфруа ярко выделялся среди остальных нормандцев, которые обычно не носили ни бороды, ни усов. Кроме того, Вас сообщает о том, что Онфруа, который к тому времени уже был, очевидно, достаточно стар, участвовал в битве при Гастингсе.

За участие в завоевании де Богон получил от Вильяма небольшую сеньорию Таттерфорд в Норфолке. Земельные приобретения Онфруа в Англии были незначительными и не позволили ему войти в число высшей англонормандской аристократии. Основатель в будущем могущественного рода де Богун, вероятно, до самой своей смерти оставался относительно некрупным землевладельцем, не претендующим на какое-либо политическое влияние в стране. Центр интересов Онфруа, по-видимому, находился в Нормандии: известно несколько его дарений различным нормандским аббатствам, а также то, что в 1070-х гг. он осуществлял функции королевского судьи в Котантене. В «Книге страшного суда» 1086 года Онфруа де Богон упомянут как верный защитник престола и сеньор Таттерфорда в Норфолке. Скончался Онфруа не ранее 1080 года.

Брак и дети

Имя жены Онфруа де Богона не известно. Его дети:

Напишите отзыв о статье "Онфруа де Богон"

Примечания

  1. Роберт Вас. Роман о Ру («Деяния нормандцев»).

Ссылки

  • [mahan.wonkwang.ac.kr/link/med/society/class/Bohun/bohon.html Выдержки перевода книги LeMelletier, J. Les Seigneurs de Bohon. — Coutances: Arnaud-Bellee, 1978]  (англ.)
  • [patp.us/genealogy/conq/bohun.aspx Онфруа де Богон в период Нормандского завоевания Англии]  (англ.)
  • [fmg.ac/Projects/MedLands/ENGLISH%20NOBILITY%20MEDIEVAL.htm#_Toc186716598 Онфруа де Богон и генеалогия Богунов на сайте Фонда средневековой генеалогии]  (англ.)
  • [www.genealogy.euweb.cz/brit/bohun.html Генеалогия Богунов на сайте Мирослава Марека]  (англ.)
  • [racineshistoire.free.fr/LGN/PDF/Bohun.pdf Генеалогия Богунов на сайте Racines et Histoire]  (фр.)

Отрывок, характеризующий Онфруа де Богон

В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.