Операция «Висла»
Операция «Ви́сла» (польск. Akcja «Wisła») — военно-административная акция 1947 года по выселению непольского населения (украинцы, лемки и т. д.) из юго-восточных регионов Польши на северные и западные территории, ранее входившие в состав Германии. Началась в 4 часа утра 28 апреля 1947 года оперативной группой войск «Висла», созданной 17 апреля 1947 года и реорганизованной 28 июля 1947 года на территориях Жешувского, а затем в ряде районов Люблинского и Краковского воеводств Польской Республики, направленных на ликвидацию УПА и организационной сети ОУН(б) на территории Польши. Одновременно проводилось принудительное переселение в западные и северо-западные воеводства Польши проживавших на юго-востоке страны украинцев и смешанных семей, которые, по информации органов безопасности Польши составляли хозяйственную, мобилизационную и социальную базу для ОУН(б) и УПА. До 29 июля 1947 г. в пять западных и северо-западных воеводств было переселено 137 833 человека — из них в Щецинское — 46 118 чел.; в Ольштынское — 58 367 чел.
По завершении операции «Висла» фактически прекратили своё существование в Польше и УПА, и организационная сеть ОУН(б).
3 августа 1990 года Парламент Польши осудил это насильственное переселение украинского населения.
Содержание
Предыстория
«Обмен населением» 1944—1946
Правительства Украинской, Белорусской и Литовской ССР в сентябре 1944 заключили соглашения с Польским комитетом национального освобождения (польск. Polski Komitet Wyzwolenia Narodowego), согласно которому происходил «обмен населением» — этнические поляки отправлялись в Польшу, а русские, украинцы, белорусы и литовцы — в СССР. Первые эшелоны с поляками из УССР и украинцами из Польши отправились уже в ноябре 1944 года. 6 июля 1945 года было заключено советско-польское соглашение «Об обмене населением». Оно формально предоставило право свободного добровольного выхода из советского гражданства лицам польской и еврейской национальностей и членам их семей, состоявшим в польском гражданстве к 17 сентября 1939 года, и переселения их в Польшу. В соответствии с этим соглашением отправка началась в феврале 1946 года, занималось этим Переселенческое управление под контролем Специальной контрольной комиссии при Совете министров СССР.
На 31 октября 1946 года из СССР в Польшу было переселено почти 1,1 млн чел. (из них 810 415 чел. с территории УССР), в том числе более 143 тысяч евреев, которые не задерживаясь переправлялись в Британскую Палестину. Из Польши в СССР прибыло около 518 тыс. чел. (в том числе 482 800 чел. — в УССР).
Окончание сроков переселения в УССР из Польши несколько раз переносилось (первоначально советская сторона оценивала число переселенцев в 391 тысячу человек) с февраля, затем с середины 1945 на осень, а затем на начало лета 1946 года[1] Фактически переселение из Польши проходило до начала осени 1946 года, а об официальном завершении было объявлено только в начале мая 1947 года.
По расчётам польской стороны, после завершения переселения на территории Польши оставалось чуть более 20 тысяч украинцев, русин, лемков. К зиме 1946/1947 годов оценки были повышены до 50 тысяч, а затем и до 80 тысяч[2]. Среди причин, по которым население отказывалось выезжать в УССР, кроме очевидного нежелания покидать родные места и имущество (переселенцы брали с собой справки об оставленном имуществе на основании которых им выплачивалась соответствующая материальная компенсация в СССР), авторы работ, вышедших в конце ХХ — начале ХХI века, отмечают и влияние как пропаганды ОУН(б), обещавшей им «высылку в Сибирь», так и действия подразделений УПА и СБ ОУН (б), физически уничтожавших записавшихся на выезд. Также ими уничтожались члены переселенческих комиссий[3].
УПА и ОУН(б)
Первые подразделения УПА — пришедшие из Галиции и Волыни — появились в юго-восточных районах региона весной-летом 1944 года[4]. Активные усилия по развитию сети ОУН(б) начались после выделения «Закерзонья» (термин используемый ОУН(б) для обозначения территорий, лежащих западнее т. н. «линии Керзона») в отдельный «организационный край» ОУН(б) в марте 1945. Р. Шухевич назначил Я. Старуха («Стяг») его руководителем. Руководить СБ ОУН(б) в «крае» назначили П. Федорива («Дальнич»), отряды УПА же возглавил М. Онишкевич («Орест»)[3]. Летом 1945 происходит очередная реорганизация в структуре ОУН(б), в результате чего территория пребывания структур ОУН(б) начинает именоваться ВО 6 «Сян» (Военный округ «Сан»).
Первой задачей, которой была занята УПА летом 1945 г., стало уничтожение переселенческих комиссий, военнослужащих Войска Польского и уничтожение методом поджога сёл, из которых выселялись переселенцы в УССР[5]. Также уничтожались польские поселения и гражданские лица.
Отношение местного населения к ОУН(б) и УПА, согласно захваченным отчетам ОУН(б), в ряде местностей, населенных лемками, было «как к людям, дезертировавшим из Красной Армии, чем-то провинившимся перед властью, и не имея другого выхода ушедшими в лес». «К нашему движению ставиться с недоверием и опасением … В целом население не считает, что наше движение имеет какой-либо вес и не верит в успех нашего дела»[6]. Также, среди украинцев, проживавших в Польше, встречались и более резкие оценки «в УПА находится много немецкой полиции, персонала СС, которые, спасая себя, привлекают к своему делу и других». Эти выводы они делали, видя тех, кого они помнили по немецкой полиции и из рассказов о «жизни в СС и на немецком фронте»[7].
Польская милиция и силы безопасности, находившиеся в стадии формирования, не были способны эффективно противодействовать активности УПА и ОУН(б). В связи с этим ряд районов был фактически неподконтролен польской гражданской администрации и на территории ПНР продолжали действовать крупные подразделения УПА (численностью более 100 вооруженных лиц). В УССР такие формирования были ликвидированы ещё к лету 1945. Общая численность отрядов УПА, СБ ОУН(б) и сети ОУН(б) оценивается до 6 тысяч участников, из них до 2,5 тысяч только вооруженных участников УПА[8].
Операция «Р»
В начале марта 1947 года была подготовлена инструкция «Корпуса внутренней безопасности» (КБВ) (польск. Korpus Bezpieczeństwa Wewnętrznego), в которой указывалось, что объявленная 22 февраля 1947 года амнистия для членов польского антикоммунистического подполья (WiN, НСЗ, бывших активистов АК) даёт возможность начать операцию по уничтожению «банд УПА», действующих в Жешувском и Люблинском воеводствах, на которых амнистия не распространяется «в силу фашистского характера и преступных методов борьбы, основанных на гитлеровских образцах».
Также указывалось, что «для успешного проведения операции по уничтожению банд необходима организация сотрудничества между органами власти трёх заинтересованных стран (СССР, Польши, Чехословакии). Оперативные действия должны быть увязаны с проведением одновременной компании по проведению переселения (в СССР или на Западные Земли) населения, являющегося главной опорой для банд УПА».
Численность задействованного личного состава, необходимого для проведения операции, указывалась в 4,3 тысячи человек. Средства усиления включали 19 миномётных взводов, 10 бронетанковых взводов, 19 бронеавтомобилей БА-64, 10 бронетранспортеров М-2, 7 САУ СУ-57 и другие силы и средства, необходимые для ведения боевых действий в лесистой местности.
Операция должна была начаться в пунктах концентрации — городах Жешув, Тарнув, Замосць[3].
Предложение о дополнительном переселении в СССР
В марте 1947 года правительство Польши обратилось к Совету Министров УССР с запросом о возможности размещения на территории советской Украины 15—20 тысяч переселенцев, выразивших желание на переселение в УССР. Запрос поступил 29-30 марта 1947 года через замминистра иностранных дел СССР В. Гусева, где в частности указывалось, что «поляки считают, что при такой постановке вопроса часть украинцев будет проситься выехать в УССР, и лишать их такой возможности нежелательно».
Заместитель председателя Совета Министров УССР, министр иностранных дел УССР Д. Мануильский по этому вопросу докладывал:
«Секретарю ЦК КП(б)У товарищу Л. М. Кагановичу. (…) В связи с убийством генерала Сверчевского польское правительство намерено принять решение о поголовном выселении украинцев из Жешувского и Люблинского воеводств на территорию бывшей Восточной Пруссии. В настоящее время массовое переселение из Польши на Украину нами закончено. От переселения отказалось и оставалось в Польше главным образом украинское население, зараженное бандитизмом. Кроме того, мы не располагаем сейчас необходимым жилищным фондом. Поэтому правительство УССР не может принять одновременно указанное количество переселенцев. Мое мнение поддерживает также министр государственной безопасности УССР тов. Савченко. Прошу вашего согласия».
Каганович выразил согласие с этим предложением[9].
Оперативная группа «Висла»
Согласно распоряжению Государственной комиссии безопасности Польши № 00189/III от 17 апреля 1947 года, для проведения операции была создана оперативная группа «Висла» (ОГ «Висла»), в составе пяти армейских пехотных дивизий (3-я, 6-я, 7-я, 8-я, 9-я пехотные дивизии Войска Польского), 1-й дивизии Корпуса внутренней безопасности и двух отдельных полков (5-й саперный и 1-й автомобильный). Общая численность задействованного личного состава указывается от 17,5 до 20 тысяч солдат и офицеров. Общее руководство было возложено на заместителя начальника генерального штаба Войска Польского, бригадного генерала Стефана Моссора[3][10].
Ликвидация УПА и ОУН(б)
В зоне действий ОГ «Висла» действовали курени (батальоны) под руководством П. Мыколенко — «Байды», «Рена», «Зализняка» и «Беркута» — и несколько более мелких отрядов УПА и СБ ОУН(б). Операция против них была начата 19 апреля 1947 года. Первые действия показали неэффективность применения крупных войсковых соединений против мелких групп противника. Многие из прибывших частей были незнакомы с местностью и тактикой действий противника. После усиления разведывательной деятельности были начаты действия против куреней «Байды» и «Рена», в результате которых они (по оценкам польской стороны) потеряли до 80 % личного состава. Их остатки были вытеснены с территории ПНР в Чехословакию и частично в СССР. Сотни (роты) куреня «Зализняка» сократились до 15-25 человек, одна сотня была ликвидирована полностью. Наименее к 22 июля 1947 года пострадал курень «Беркута», ликвидацию которого должна была завершить 3-я пехотная дивизия.
К 30 июля было уничтожено 623 боевиков, 796 взято в плен и 56 сдалось добровольно. Также были задержаны 1582 подозреваемых в принадлежности к сети ОУН(б) и УПА и захвачены значительные трофеи: 6 миномётов, 11 станковых и 103 ручных пулемёта, 3 противотанковых ружья, 171 пистолет-пулемет, 701 винтовка и карабин, 128 пистолетов, 303 ручных гранаты, 50 тыс. патронов, 2 радиостанции, 20 пишущих машинок, продовольствие и иное снаряжение и имущество[11].
Собственные санитарные потери Войска Польского составили 59 убитых и 59 раненых военнослужащих, Корпус внутренней безопасности потерял 52 военнослужащих убитыми и 14 ранеными[12]. Также от действий ОУН-УПА погибло 152 гражданских лица.
Для рассмотрения дел взятых в плен и задержанных был в рамках ОГ «Висла» создан специальный судебный орган. До 22 июля 1947 года им было вынесено 112 смертных приговоров, 46 лиц приговорено к заключению и дела в отношении 230 лиц ещё не были рассмотрены. Для содержания подозреваемых был создан фильтрационный лагерь, получивший наименование «Центральный лагерь труда в Явожно». До момента его ликвидации в январе 1949 года через него прошли 3 870 человек (в том числе 700 женщин), из которых за время пребывания умерло 168 человек или 4,3 %. Одними из последних в него были помещены 112 членов УПА, переданных Чехословакией[3].
Переселение населения
Операция по переселению населения была начата 28 апреля 1947 года.
В районах боестолкновений на сборы населения отводилось от 24 до 48 часов. Отмечались также отдельные случаи, когда население эвакуировалось в течение светового дня, и единичные случаи, когда время сбора было ещё меньше[13]. Условия переселения отличались от переселения в СССР тем, что крестьяне переселялись вместе с крупным рогатым скотом и сельхозинвентарём, а также и тем, что переселяемые были расселены дисперсно, не более нескольких семей в одном населённом пункте, создание же ареалов компактного проживания не допускалось.
До 29 июля 1947 года в 5 воеводств было переселено 137 833 человека — из них в Щецинское — 46 118; в Ольштинское — 58 367; Вроцлавское — 20 938; Познанское — 7345, Гданьское воеводство — 3929 (на 30 июня 7 эшелонов с 1,3 тыс. людей ещё не прибыли на место назначения)[3].
Дальнейшие события
17 июля 1947 года ОГ «Висла» была расформирована, продолжение задач по ликвидации мелких групп ОУН-УПА было возложено на войсковые группировки 5-го и 7-го военных округов. В местах, где операция по ликвидации и переселению была завершена, военнослужащие ОГ «Висла» были задействованы на сенокосе и уборке урожая на сельхозугодьях, оставленных переселенцами; до 30 июля было убрано до 50 % зерновых[3].
В Чехословакии, параллельно с операцией «Висла», в период с 10 июня 1947 года до осени 1947 года проводилась операция «Акция Б», в которой подразделения чехословацких вооруженных сил и служб безопасности действовали на перехват сводных отрядов УПА — Бродыча, Бурлаки и Громенко, которые пытались прорваться из Польши в американские зоны оккупации в Австрии[14]. Часть подразделений УПА были разгромлены, более 100 человек было взято в плен и затем передано польской стороне, часть виновных в преступлениях на чехословацкой территории были осуждены на месте. Всего в американскую зону оккупации удалось просочиться нескольким мелким группам ОУН-УПА общим числом от 200 до 300 лиц. Структуры УПА и ОУН(б) в Польше были формально распущены Р. Шухевичем как «полностью утраченные» в начале осени 1947 года. Сам командир ВО 6 «Сян» М. Онишкевич («Орест», «Богдан», «Билый») был взят живым вместе с архивом 2 марта 1948 года[3].
Политические оценки
3 августа 1990 года Парламент Польши осудил насильственное переселение граждан Польши. В июле 2007 года в совместном заявлении Украина и Польша осудили операцию «Висла». Ранее Всемирный конгресс украинцев призвал президента Ющенко потребовать от правительства Польши, а также ООН осуждения, принесения извинений и компенсаций за данную этническую чистку[15].
Историография
До начала 90-х годов ХХ века историография о событии была представлена в основном изданиями украинской диаспоры Канады и США, где событие оценивалось в ракурсе именно принудительного переселения населения, которое характеризовалось как «депортация украинцев с этнических украинских территорий коммунистическим режимом Польши». С развалом Варшавского блока в Польше ряд авторов характеризует это событие как «инициированное коммунистическим режимом Польши с подачи СССР». В целом в польской историографии событие оценивается в ракурсе ликвидации ОУН-УПА, хотя имеются и другие точки зрения и обоснования относительно целесообразности переселения населения. С обретением Украиной независимости отдельные авторы продолжили и развили оценку северо-американской диаспоры. При этом отдельные авторы иногда применяют термин «этническая чистка» и «полонизация этнически украинских территорий»[16][17].
См. также
- Пацификация украинцев в Восточной Малопольше (1930)
- Волынская резня
- Павлокомская резня
- Резня в Сахрыни
- Резня в Горайце
- Резня в Завадке Мороховской
- Резня в Скопове
- Выселение украинцев из Польши в УССР
- ОУН(б)
- Закерзонье
Напишите отзыв о статье "Операция «Висла»"
Примечания
- ↑ Буцко О. Украина — Польша: миграционные процессы 40-х годов. — Київ: Інститут історії НАН України, 1997
- ↑ стр.88 Український історичний журнал № 3 2002 ISSN 0130-5247
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 Ю.Шаповал ОУН и УПА на территории Польши 1944—1947 ISBN 966-02-1803-6
- ↑ стр.234 И. Ильюшин «УПА и АК. Противостояние в Западной Украине» К. 2009 ISBN 978-966-518-465-2
- ↑ стр.15 Ю.Шаповал ОУН и УПА на территории Польши 1944—1947 ISBN 966-02-1803-6
- ↑ стр.55-56 Ю. Шаповал. ОУН и УПА на территории Польши 1944—1947 ISBN 966-02-1803-6
- ↑ стр.108 Ю. Шаповал. ОУН и УПА на территории Польши 1944—1947 ISBN 966-02-1803-6
- ↑ стр.86 Український історичний журнал № 3 2002 ISSN 0130-5247
- ↑ стр.89 Український історичний журнал № 3 2002 ISSN 0130-5247
- ↑ стр.88 −90 Український історичний журнал № 3 2002 ISSN 0130-5247
- ↑ Тадеуш Валихновский. У истоков борьбы с реакционным подпольем в Польше. 1944—1948. Киев, «Наукова думка», 1984. стр.253
- ↑ стр.230 Ю. Шаповал ОУН и УПА на территории Польши 1944—1947 ISBN 966-02-1803-6
- ↑ стр. 90 Український історичний журнал № 3 2002 ISSN 0130-5247
- ↑ [www.nazdar.ru/index.php?id=4&additional=4cz-upa «Акция Б» или охота за УПА]
- ↑ [5.ua/newsline/236//42634/ Польща та Україна в спільній заяві засудили операцію «Вісла» — Ющенко] (укр.)
- ↑ И. Цепенда Операція Вісла в польській історіографії Український історичний журнал № 3 2002 ISSN 0130-5247
- ↑ Ю.Ніколаєць Проблема ОУН-УПА та масових депортацій у повоєнний період в українській історіографії Історія України: маловідомі імена, події, факти. — Київ Інститут історії України НАН України, 2008. — № 35. — c.329-347
Литература
- K. Miroszewski, Ukraińcy i Łemkowie w Centralnym Obozie Pracy Jaworzno, Pamiętny rok 1947, Rzeszów 2001.
- Буцко О. Украина — Польша: миграционные процессы 40-х годов. — Київ: Інститут історії НАН України, 1997. — 217 с.
- Ю. Шаповал ОУН и УПА на территории Польши 1944—1947 Київ: Інститут історії НАН України, 2000 ISBN 966-02-1803-6
- Акція «ВІСЛА». 1947 / Упорядн.: З. Гайовнічек, Б. Гронек, С. Кокін та ін. Редкол.: С. Богунов, З. Гайовнічек, Б. Гронек та ін. Державний архів Служби безпеки України; Міністерство внутрішніх справ і адміністрації Республіки Польща. Інститут національної пам’яті — Комісія з переслідування злочинів проти польського народу; НАН України. Інститут політичних і етнонаціональних досліджень. — Варшава-Київ, 2006 ISBN 83-89078-93-7
- [www.archives.gov.ua/Sections/VISLA/ 1947: Акція «ВІСЛА» — апогей депортаційних операцій 40-50-х рр. XX ст.] Виставка за документами ЦДКФФА Украины им. Г. С. Пшеничного, а также ГГА СБУ. (укр.)
- Шевченко К. В. [www.iarex.ru/books/book30.pdf Как у русинов-лемков ампутировали родину: Операция «Висла» (1947)] (рус.) // М. А. Колеров Русский сборник. Исследования по истории России : Сборник. — Москва: Регнум, 2010. — Т. VIII. — С. 260—273. — ISBN 978-5-91150-034-4.
[repository.kpi.kharkov.ua/handle/KhPI-Press/20093 Дрозд Р. Історія українців у Польщі в 1921-1989 роках / Р. Дрозд, Б. Гальчак, І. Мусієнко ; пер. з пол. І. Мусієнко. – 3-тє вид. випр., допов. – Харків : Золоті сторінки, 2013. – 272 с.]
Отрывок, характеризующий Операция «Висла»
Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.
От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.
После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.
– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.