Операция «Ити-Го»

Операция «Ити-Го»
Основной конфликт: Японо-китайская война (1937—1945)
Японский план операции
Дата	17 апреля — 10 декабря 1944 года
Место	Хэнань, Хунань и Гуанси
Итог	Победа японцев
Противники
Китай США Япония
Командующие
Тан Эньбо Сюэ Юэ Бай Чунси Сюнроку Хата Ясудзи Окамура Исаму Ёкояма
Силы сторон
390 000 солдат 400 000 солдат, 12 000 машин и 70 000 лошадей
Потери
неизвестно неизвестно

Опера́ция «И́ти-Го» (яп. 一号作戦 Ити-го: Сакўсэн, букв. «Операция № 1») (апрель-декабрь 1944) — стратегическая военная операция вооружённых сил Японии против китайских войск в ходе японо-китайской войны 1937—1945.

Несмотря на трудности на других фронтах, в апреле 1944 японское командование решилось начать в Китае крупную наступательную операцию «Ити-Го», целью которой было установить железнодорожные сообщения Пекин — Ханькоу, Гуанчжоу — Ханькоу и Хунань — Гуанси, обеспечить сплошную коммуникационную линию из Северного Китая в Южный и захватить американские военно-воздушные базы в Центральном Китае.

Операция началась в апреле 1944 и шла успешно. В ходе неё гоминьдановские войска потеряли около 1 млн солдат, 10 крупных авиабаз, 46 аэродромов, до 2 млн км² с населением 60 млн человек. Было захвачено 45 городов и несколько американских аэродромов. Тем не менее в связи с вторжением в октябре 1944 союзников на Филиппины, поражением японцев в Бирме и резким усилением опасности для самой Японии высшее военное руководство страны вынуждено было привлечь крупные силы и средства для обороны метрополии — достигнутый японцами в Китае успех не был развит.

Основной замысел операции

Общая ситуация в Тихоокеанской войне привела к тому, что Япония начала испытывать нехватку морских судов. В связи с этим было необходимо обеспечить сухопутные коммуникации для организации снабжения расположенной на континенте армии. Кроме того, организация Союзниками снабжения китайской армии через Гималаи привела к активизации действий американской авиации, а также вызвало у японского командования опасение, что американская дальнебомбардировочная авиация сможет использовать базы в Китае для нанесения ударов по Японии. Кроме того, в перспективе могло случиться так, что в случае изгнания японских войск из Верхней Бирмы Союзники смогут через провинцию Юньнань нанести удар в Южный Китай. Все эти соображения и создали замысел операции «Ити-го».

24 января Ставка отдала приказ главнокомандующему экспедиционными войсками в Китае и главнокомандующему Южной группой армий:

1.Ставка планирует уничтожение основных авиационных баз противника в Юго-Западном Китае.

2.Главнокомандующему экспедиционными войсками в Китае овладеть важными пунктами на железных дорогах Хунань-Гуйлинь, Кантон-Ханькоу и по южному участку железной дороги Пекин-Ханькоу.

3.Главнокомандующему Южной группой армий поддержать указанную операцию экспедиционной армии в Китае.

В течение весны и лета 1944 года экспедиционные войска в Китае, перейдя в наступление сначала из Северного Китая, а затем из района Учан-Ханькоу и Южного Китая, должны были сначала овладеть важными пунктами на железной дороге Пекин-Ханькоу на её участке к югу от реки Хуанхэ, а затем важными пунктами на железных дорогах Хунань-Гуйлинь и Кантон-Ханькоу. В ходе проведения операций, если позволит обстановка, войска должны были принять меры к восстановлению этих железных дорог. На северный этап операции отводилось полтора месяца, после чего, оставив две дивизии для удержания захваченного района, войска должны были двинуться на юг и выполнить вторую часть операции, на что отводилось ещё пять месяцев. В последующем, если бы позволила обстановка, в январе — феврале 1945 года планировалось овладение районом Наньнина.

Ход операции

Для проведения северной части операции необходимо было восстановить разрушенный в своё время китайской артиллерией железнодорожный мост через Хуанхэ возле Баванчэна; восстановление было завершено к 25 марта. Время начала операции было выбрано с учетом наступления периода половодья на реке Янцзы, что увеличивало возможности водных перевозок.

Пекин-Ханькоуская операция (операция «Ко»)

Ночью 17 апреля японская 12-я армия силами 37-й дивизии и 7-й отдельной смешанной бригады переправилась через Хуанхэ, прорвала китайские позиции в районе Чжунму, частью сил к вечеру 19 апреля овладела Чжэнчжоу, а основными силами выдвинулась к Синьчжэну.

Главные силы армии на рассвете 19 апреля перешли в наступление из района к востоку и западу от Баванчэна, а 62-я, 37-я дивизии и 7-я смешанная бригада 30 апреля атаковали Сюйчан и 1 мая овладели им. 110-я дивизия 21 апреля заняла Цзаоян, а 24 апреля — Мисянь. 5 мая часть сил 12-й армии овладела Яньчэном. 1 мая 11-я армия нанесла встречный удар на север, и 9 мая наступавшие с севера и юга японские войска встретились, взяв под контроль сухопутные коммуникации между Пекином и Ханькоу.

Взятие Лояна

Первоначально в штабе Северо-Китайского фронта предполагали, что Тан Эньбо расположит свои основные силы в районе Есяня к западу от Яньчэна, и с целью их уничтожения планировали после выдвижения в район Яньчэна совершить резкий поворот на северо-запад. Однако Тан Эньбо передислоцировал свои основные силы на север, и поэтому японская сторона приняла новое решение: после захвата Сюйчана быстро совершить поворот в направлении на Лоян, главными силами наступать на Цзясянь, а частью сил — на Дэнфэн, Юйсянь и Сянчэн, и уничтожить противостоящего противника по частям. Этот манёвр начался 1-2 мая.

Китайские войска с полуночи 5 мая постепенно начали откатываться на запад через район к востоку от Линьжу. Часть китайских войск 8 мая в районе Даяна попала в окружение, и понесла огромные потери.

9 мая штаб Северо-Китайского фронта принял решение уничтожить силы противника в районе Лояна. Главным силам 12-й армии было приказано совершить бросок в направлениях Лоян, Синьань, оттеснить противника к северо-западу и уничтожить его. Двум бригадам под руководством командира 69-й дивизии, входящей в состав дислоцированной в провинции Шаньси 1-й армии, было приказано переправиться через Хуанхэ в районе Юаньцюй, продвинуться в направлении Синьаня и перерезать пути отхода противника, а частью сил двигаться в направлении Цзянши на запад. Группе Нодзоэ, созданной на базе находившейся в Сышуе 63-й дивизии, было приказано наступать на Синьань через район к северу от Лояна.

12 мая группа Нодзоэ, взаимодействуя с частями 1-й армии, атаковала с востока и запада Синьань и 14 мая овладела им. 19 мая группе Нодзоэ были подчинены основные сила танковой дивизии и часть сил 110-й пехотной дивизии, входившие в состав 12-й армии, и она получила приказ овладеть Лояном. Группа начала атаки внешних позиций под Лояном, но успеха не имела. Тогда её подчинили 12-й армии, возложив на армию задачу овладеть Лояном.

В 13 часов 23 мая 12-я армия начала наступление. 24 мая китайскому гарнизону Лояна было предложено капитулировать, но ответа не последовало. В 13 часов японцы начали наступление, и 25 мая Лоян был взят.

Хунань-Гуйлиньская операция (операция «То»)

Начало наступления

В ночь на 27 мая японский отдельный 218-й полк был переброшен на судах через озеро Дунтин с задачей перерезать противнику пути отхода и взаимодействовать с войсками во время их переправы через реку Милоцзян. Специально командированный из состава военно-морского флота отряд по эксплуатации речных путей 28 мая очистил от противника реку Сянцзян и оборудовал её фарватер для движения судов.

Китайские войска заблаговременно начали отход на восток и в горный район на южном берегу реки Милоцзян. Японские войска продвигались беспрепятственно, лишь в районе моста Гуаньван им оказала организованное противодействие китайская 20-я армия, которая не дала переправиться через реку. 6 июня японские войска вышли на рубеж реки Лаодаохэ и начали готовиться к последующему наступлению на Чанша.

34-я дивизия с 3 июня вела наступление на горы Дамаошань к северу от Чанша, где оборонялось около двух китайских дивизий, но успеха не имела. Получив приказ на быстрое взятие Чанша, 34-я дивизия двинулась на юг. Часть сил 40-й дивизии получила приказ заняв ряд важных пунктов на левом берегу реки Сян не допустить отхода противника на запад из района гор Дамаошань. В целях ускорения переброски водным путём артиллерии и других грузов, части сил 58-й дивизии из второго эшелона было приказано наступать на Синьань и овладеть им 8 июня. Войска второго эшелона должны были ввести в эксплуатацию две дороги в тылу войск первого эшелона, однако из-за многодневных дождей дороги размыло, работы остановились, и японские войска первого эшелона до конца первой декады июня не получали никаких подкреплений из тыла.

Во второй декаде июня японское наступление возобновилось. 11 июня 40-я японская дивизия взяла Иян, а 16 июня — Нинсян. 18 июня 58-я дивизия взяла город Чанша. 13-я дивизия вела вместе с 3-й дивизией бои на левом фланге, а когда китайская 26-я армия 14 июня взяла Пинсян — 13-я дивизия главными силами повернула на восток и в ходе маневренных боёв разбила превосходящие силы противника. 23 июня 13-я дивизия перерезала железную дорогу Гуанчжоу-Ханькоу, а 3-я дивизия сосредоточилась в районе Лилина.

Оборона Хэнъяна

После захвата Чанша часть сил японской 11-й армии двинулась на Хэнъян, а основные силы начали готовиться к последующим операциям. 22 июня 40-я дивизия заняла Сянсян, 27 июня основные силы 116-й дивизии достигли северо-западных окраин Хэнъяна, а 68-я дивизия продвигалась к юго-западным окраинам Хэнъяна. 28 июня 116-я и 68-я дивизии начали атаки Хэнъяна, 29 июня в бой вступили подошедшие силы 58-й дивизии и 218-й пехотный полк, однако успеха достигнуто не было.

30 июня командир 116-й дивизии генерал-лейтенант Иванага, объединив под своим командованием и 68-ю дивизию (её командир был убит накануне), вновь начал атаки, но сопротивление было упорным, и 2 июля японцы были вынуждены прекратить атаки.

В начале июля крупные китайские войска, подошедшие с юго-запада, начали постепенно окружать японские войска, сконцентрированные для захвата Хэнъяна. Из-за этого штаб 11-й армии был вынужден направить туда несколько дивизий с севера.

11 июля японские войска вновь начали атаки на Хэнъян, направляя главный удар на юго-западную часть города. Им удалось овладеть отдельными китайскими позициями, и 15 июля начался генеральный штурм города. После частичного успех японское продвижение было вновь остановлено упорной обороной китайских войск. Японское командование 17-18 июля подключило к действиям против Хэнъяна ещё две дивизии, а нескольким другим дало задачу противодействия китайским войскам, старающимся деблокировать Хэнъян.

30 июля началось новое японское наступление на Хэнъян, но до 7 августа оно не имело успеха, и когда японцы уже полагали, что нужно опять отложить штурм, на участке 68-й дивизии сдалось в плен небольшое китайское подразделение. Усмотрев в этом признак того, что противник дрогнул, японское командование отдало приказ на продолжение наступления, и к ночи японские войска, овладев первой линией обороны, ворвались на улицы города. На рассвете 8 августа китайский командующий сдался в плен. Хэнъян пал после более чем сорокадневной осады.

Источники

• Хаттори Такусиро «Япония в войне. 1941—1945», — СПБ: ООО «Издательство Полигон», 2000. ISBN 5-89173-085-5

Отрывок, характеризующий Операция «Ити-Го»

В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».
Катерина Петровна действительно стала играть вальсы и экосезы, и начались танцы, в которых Николай еще более пленил своей ловкостью все губернское общество. Он удивил даже всех своей особенной, развязной манерой в танцах. Николай сам был несколько удивлен своей манерой танцевать в этот вечер. Он никогда так не танцевал в Москве и счел бы даже неприличным и mauvais genre [дурным тоном] такую слишком развязную манеру танца; но здесь он чувствовал потребность удивить их всех чем нибудь необыкновенным, чем нибудь таким, что они должны были принять за обыкновенное в столицах, но неизвестное еще им в провинции.
Во весь вечер Николай обращал больше всего внимания на голубоглазую, полную и миловидную блондинку, жену одного из губернских чиновников. С тем наивным убеждением развеселившихся молодых людей, что чужие жены сотворены для них, Ростов не отходил от этой дамы и дружески, несколько заговорщически, обращался с ее мужем, как будто они хотя и не говорили этого, но знали, как славно они сойдутся – то есть Николай с женой этого мужа. Муж, однако, казалось, не разделял этого убеждения и старался мрачно обращаться с Ростовым. Но добродушная наивность Николая была так безгранична, что иногда муж невольно поддавался веселому настроению духа Николая. К концу вечера, однако, по мере того как лицо жены становилось все румянее и оживленнее, лицо ее мужа становилось все грустнее и бледнее, как будто доля оживления была одна на обоих, и по мере того как она увеличивалась в жене, она уменьшалась в муже.


Николай, с несходящей улыбкой на лице, несколько изогнувшись на кресле, сидел, близко наклоняясь над блондинкой и говоря ей мифологические комплименты.
Переменяя бойко положение ног в натянутых рейтузах, распространяя от себя запах духов и любуясь и своей дамой, и собою, и красивыми формами своих ног под натянутыми кичкирами, Николай говорил блондинке, что он хочет здесь, в Воронеже, похитить одну даму.
– Какую же?
– Прелестную, божественную. Глаза у ней (Николай посмотрел на собеседницу) голубые, рот – кораллы, белизна… – он глядел на плечи, – стан – Дианы…
Муж подошел к ним и мрачно спросил у жены, о чем она говорит.
– А! Никита Иваныч, – сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным видом подошла к ним.
– Анна Игнатьевна хочет тебя видеть, Nicolas, – сказала она, таким голосом выговаривая слова: Анна Игнатьевна, что Ростову сейчас стало понятно, что Анна Игнатьевна очень важная дама. – Пойдем, Nicolas. Ведь ты позволил мне так называть тебя?