Операция «Чарнвуд»

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Операция «Charnwood»
Основной конфликт: Нормандская операция

Солдаты 1-го корпуса пробираются через развалины Кана.
Дата

8—9 июля 1944 года

Место

Кан, Карпике, Нормандия, Франция

Итог

Частичная победа союзников

Противники
Великобритания

Канада Канада

Германия
Командующие
Майлс Демпси[1]

Джон Крокер[2]

Эбербах, Генрих[3]
Йозеф Дитрих[4]
Силы сторон
3 пехотные дивизии[2]
3 бронетанковые бригады[2] 		соединения одной пехотной дивизии[5]
1 танковая дивизия[5]
(61 танк)
Потери
3817 человек[6]
около 80 танков[6] 		более 2000 человек[6]
от 18 до 32 танков
погибло 300—400 французских мирных жителей[7]
 
Нормандская операция

Операция «Чарнвуд» (англ. Operation Charnwood) — наступательная операция британских и канадских войск, проведённая 8—9 июля 1944 года в рамках Нормандской операции Второй мировой войны. В ходе операции союзники намеревались захватить хотя бы часть занятого немцами города Кан, являвшегося важной целью начальных этапов Нормандской операции. Также возлагались надежды на то, что наступление предотвратит переброску немецких танковых соединений в американский сектор, в котором планировалось совершить прорыв немецкой обороны. Британцы и канадцы начали наступление на широком фронте и к вечеру второго дня операции захватили Кан вплоть до рек Орн и Одон[en].

Операция «Чарнвуд» началась на рассвете 8 июля после массированного налёта бомбардировщиков, уничтожившего большую часть Старого города. Батальоны трёх пехотных дивизий под прикрытием мощного артиллерийского огня атаковали немецкие позиции в северной части Кана. Войска 1-го британского корпуса, поддерживаемые тремя бронетанковыми бригадами, постепенно продвигались, преодолевая сопротивление 12-й танковой дивизии СС «Гитлерюгенд» и 16-й авиаполевой дивизии люфтваффе. К концу дня 3-я канадская, а также 3-я и 59-я британские пехотные дивизии зачистили деревни, находящиеся на их пути, и добрались до окраин Кана. Вступив в город на рассвете следующего дня, союзники встретили сопротивление остатков немецких соединений, начинавших отступление за реку Орн. Ранним утром канадцы захватили аэродром в Карпике, а к 18:00 британские и канадские войска соединились и подошли к северному берегу реки Орн. Британский 1-й корпус прекратил операцию после того, как стало известно, что уцелевшие мосты Кана охраняются противником или непроходимы, а немецкие резервы на противоположном берегу реки готовы дать отпор в случае попытки пересечения мостов.

С тактической точки зрения, несмотря на потери, понесённые корпусом, операция «Чарнвуд» оказалась успешной: северная часть Кана была захвачена, а двум немецким дивизиям, оборонявшим город, был нанесён серьёзный урон. Однако, с оперативной точки зрения результаты операции оказались неоднозначными: немцы вывели за Орн все части, находившиеся к северу от реки, однако добиться срыва прибытия немецких подкреплений на американский фронт не удалось. Немцы смогли организовать сильную линию обороны вдоль двух возвышенностей к югу от города, однако союзники не позволили немцам перехватить инициативу и неделей позже организовали две англо-канадские наступательные операции — «Гудвуд»[en] и «Атлантик»[en], результатом которых стало полное освобождение Кана.





Предыстория

Основная статья: Нормандская операция

Город Кан, расположенный примерно в 10 км от побережья пролива Ла-Манш, был одной из главных целей 3-й пехотной дивизии, высадившейся 6 июня 1944 года на пляже «Сорд»[8]. По плану Нормандской операции 2-я британская армия должна была захватить город и установить линию фронта от Комон-л’Эванте до юго-восточных окраин Кана, тем самым захватив аэродромы и обеспечив левый фланг 1-й армии США, пока та двигалась на Шербур[9]. Захват Кана и его окрестностей позволил бы 2-й армии сосредоточить там силы для броска на юг и захвата Фалеза, который в свою очередь можно было бы использовать как опорную точку при продвижении к Аржентану и реке Тук[10]. Союзные войска в Нормандии значительно превосходили немцев в количестве танков и моторизованных частей и потому старались создать условия для стремительного наступления[11]. В этом смысле территория между Каном и Вимоном была особенно привлекательна для союзников, поскольку представляла открытую и сухую местность, удобную для наступления.

3-я дивизия высадилась на берег в соответствии с планом, но скопление большого количества войск на побережье затруднило их развёртывание, из-за чего дивизия не смогла сходу штурмовать Кан. Передовые части дивизии пришлось остановить недалеко от окраин города[12][13]. Последующие атаки оказались безуспешными, поскольку немцы укрепили оборону Кана прибывшей 12-й танковой дивизией СС «Гитлерюгенд»[13]. Британцы прекратили лобовые атаки и 7 июня организовали операцию «Перч». Целью операции, проводимой силами 1-го и 30-го корпусов, было окружение Кана с востока и запада[14]. Однако, эта операция также не удалась: 1-й корпус, наносивший удар южнее реки Орн, был остановлен 12-й танковой дивизией[15], а 30-й корпус, наступавший западнее Кана, возле Тийи-сюр-Сёль остановило упорное сопротивление немецкой Учебной танковой дивизии[15]. 7-я британская бронетанковая дивизия попыталась вынудить Учебную дивизию отступить, 13 июня ударив немцам во фланг, в направлении возвышенности у Вилле-Бокажа. Завязавшийся танковый бой длился весь день и закончился отводом авангарда 7-й дивизии[16]. Учебная танковая дивизия удерживала позиции до 19 июня — в тот день британский 30-й корпус смог овладеть Тийи-сюр-Сёль[17][16].

Следующее британское наступление, осуществлённое силами 8-го корпуса, началось 26 июня (операция «Эпсом»). Днём ранее британцы провели операцию «Мартлет»[18], целью которой было прикрытие правого фланга 8-го корпуса[18][19]. В ходе операции «Эпсом» войска 8-го корпуса пошли в наступление между Карпике и Роре на фронте шириной 6,4 км[20]. После пересечения рек Орн и Одон корпусу было предписано наступать на возвышенность возле Бретвиль-сюр-Лез[18]. Немцам удалось сдержать наступление англичан, бросив в бой все имевшиеся у них силы, включая 9-ю и 10-ю танковые дивизии СС 2-го танкового корпуса СС, недавно прибывшие в Нормандию для атаки позиций союзников у Байё[21][22][23].

На следующий день, 27 июня, войска 3-й пехотной бригады, при поддержке стаффордширского полка и танков из состава 79-й бронетанковой дивизии, начали операцию «Миттен». Целью операции был захват двух занятых немцами шато: Ла-Лонде и Ле-Ландель. Вечерняя атака, возглавленная южно-ланкаширским полком, была отбита, однако атаки, организованные на следующее утро, оказались успешнее. При захвате шато были уничтожены несколько немецких танков. Потери британцев составили по меньшей мере три танка и 268 человек[24][25]. Историк Норман Скарф утверждает, что будь операция «Миттен» более успешной, то 9-я бригада при поддержке 9-й канадской пехотной бригады смогла бы начать операцию «Аберлор» — амбициозный план захвата деревень Эпрон, Галмаш, Ла Бижуд, Оти и Кюсси. Однако этот план был отвергнут командиром 1-го корпуса генерал-лейтенантом Джоном Крокером[25]. Историк Терри Копп называет бои за эти шато «самой кровавой квадратной милей во всей Нормандии»[24].

Ввиду того, что после союзнических операций стратегическое значение города Кан ослабло, генерал-фельдмаршал Герд фон Рундштедт, командующий немецкими войсками на западе, 1 июля приказал войскам оставить город. Рундштедт намеревался перевести основные танковые дивизии на американский фронт[26], однако Верховное главнокомандование Вермахта считало Кан и его окрестности ключевой точкой в немецкой обороне в Нормандии. Было решено удерживать территорию от Ла-Манша до западных берегов реки Орн[27]. Гитлер отреагировал на решение Рундштедта смещением последнего с должности и заменой его на генерал-фельдмаршала Гюнтера фон Клюге[28][27]. Узнав позицию командования по вопросу, фельдмаршал Бернард Монтгомери, командующий силами союзников, поставил перед предстоящей операцией «Чарнвуд» две цели: захватить Кан и предотвратить крупномасштабную передислокацию немецких войск с англо-канадского сектора на американский фронт[29]. 4 июля 3-я канадская пехотная дивизия начала операцию «Виндзор», предусматривающую захват Карпике и прилегающего к посёлку аэродрома. Канадцам противостояли войска 12-й танковой дивизии СС[30]. 5 июля Карпике был захвачен, аэродром остался в руках немцев[31].

Планирование и приготовления

Войска союзников

Кан не удалось взять фланговым манёвром, после чего Монтгомери решил перейти во фронтальное наступление[32]. С момента высадки в Нормандии стратегическое значение Кана значительно уменьшилось[32], однако Монтгомери стремился захватить французскую коммуну Бургебюс и господствующую высоту к югу[33]. 5 июля был отдан приказ о проведении операции «Чарнвуд». Начало операции было назначено на 4 часа 20 минут утра 8 июля, за полтора часа до рассвета[2].

Цель операции «Чарнвуд» состояла в освобождении Кана от немцев с выходом на рубеж реки Орн. В случае успешного развития операции атакующие войска должны были форсировать реку и захватить плацдармы в южной части Кана[34]. Для достижения последней цели была сформирована бронетанковая колонна, которой предстояло прорваться через весь город и с ходу захватить мосты[35]. Командование надеялось, что 1-й корпус воспользуется ситуацией и пройдёт через южную часть Кана в направлении на Верьер и Бургебюс, тем самым прокладывая путь 2-й британской армии для продвижения на Фалез[36]. Историк Роджер Сирилло, однако, указывает на то, что операция была направлена именно на зачистку города, так как, с его точки зрения, для войск, на пути которых стояли такие препятствия, как река и Орнский канал, быстрое продвижение было «по всей вероятности, невозможно»[37].

1-му корпусу генерал-лейтенанта Джона Крокера предстояло пробиваться к рекам Орн и Одон[38][2]. 3-я пехотная дивизия, при поддержке 33-й бронетанковой бригады[en], должна была атаковать с северо-востока. 59-й пехотной дивизии, при поддержке 27-й бронетанковой бригады[en], предстояло нанести удар с севера. С северо-запада должна была нанести удар 3-я канадская бронетанковая дивизия, которой предстояло наступать при поддержке 2-й канадской бронетанковой бригады[en][2]. Для максимального натиска на обороняющиеся немецкие войска, 8-й корпус был переведён в состояние 24-часовой готовности, чтобы поддержать атаку к западу от Кана[39][38].

В свете частичного успеха, достигнутого канадскими войсками в ходе операции «Виндзор», было решено проводить операцию «Чарнвуд» на широком фронте, чтобы увеличить давление на оборону противника и рассредоточить его оборонительный огонь[40]. В процессе разработки операции, Главным командованием союзных сил было предложено задействовать авиацию; Монтгомери согласился и одобрил участие в операции бомбардировщиков[31][41]. Британским тяжёлым бомбардировщикам было предписано атаковать Кан в ночь перед штурмом, причём 15 % бомб должны были составлять бомбы замедленного действия. Вслед за тяжёлыми бомбардировщиками должны были пойти лёгкие, а после них, утром в день операции, — американские бомбардировщики[42].

Наступление должны были поддержать эскадрильи истребителей-бомбардировщиков «Тайфун»[43], монитор «Робертс», лёгкие крейсеры «Белфаст» и «Эмеральд», а также линкор «Родни», вооружённый 406-мм орудиями[44]. Артиллерия пяти дивизий в количестве 656 орудий должна была бомбардировать немецкие позиции на юге города[45]. По плану перед началом пехотного наступления на город должно было быть сброшено 2000 тонн бомб[26]. Так как часть немецких позиций находилась достаточно близко к позициям союзников, и существовал серьёзный риск возникновения «дружественного огня», было решено сместить район авиационной бомбардировки на 5.5 км к югу, то есть, к самому южному краю основных немецких оборонительных укреплений в городе[36]. После длительной ковровой бомбардировки три упомянутые выше пехотные дивизии должны были пройти через укреплённые деревни, расположенные недалеко от города, и двигаться прямо в северные районы Кана[46].

Немецкие войска

Кан обороняли две немецкие дивизии: 12-я танковая дивизия СС «Гитлерюгенд» из состава 1-го танкового корпуса СС и 16-я авиаполевая дивизия люфтваффе из состава 86-го корпуса. Немецкое командование ожидало предстоящий штурм города, вскоре за которым должно было последовать наступление союзников в долине Одон по направлению к реке Орн[47]. 12-я танковая дивизия СС штандартенфюрера Курта Мейера состояла из трёх гренадёрских полков, один из которых (1-й гренадёрский полк СС) был временно передан 12-й дивизии из состава 1-й танковой дивизии СС «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер»[48][49]. Дивизия, располагавшая 61 исправным танком, удерживала северо-западные подходы к Кану, обороняя город и аэродром Карпике от действовавших на этом участке фронта частей 3-й канадской и 59-й британской пехотных дивизий[50].

Главная немецкая оборонительная позиция представляла собой девятикилометровую дугу из деревень, простиравшуюся с северо-востока на запад. Оборону на этой позиции держали 25-й гренадёрский полк СС[5] и часть подразделений 12-го танкового полка СС[51]. Подразделения 26-го гренадёрского полка СС удерживали западный фланг[5], сконцентрировав свои основные силы, включавшие миномётные батареи и несколько танков, в районе аэродрома Карпике[48]. 1-й гренадёрский полк СС занимал территорию от Франквиля до западной окраины Этервиля[49]; деревни были укреплены вкопанными в землю танками и штурмовыми орудиями. Длина этой оборонительной линии составляла около 4,5 км. Кроме того, оборонительную линию усилили противотанковыми рвами, орудийными гнёздами, минными полями и другими инженерными преградами[44]. Остальные силы дивизии вместе с 35-ю танками 12-го полка находились в резерве в южной, северной и западной частях города[49]. Командный пункт дивизии разместился в центре Кана, а бо́льшая часть дивизионной артиллерии была отведена за Орн[5].

16-я авиаполевая дивизия не имела боевого опыта и лишь недавно прибыла в Нормандию, чтобы сменить 21-ю танковую дивизию на позициях в районе Кана и к востоку от Канского канала[2][52]. Личный состав авиаполевой дивизии был плохо обучен[2], дивизия испытывала нехватку противотанкового вооружения. Для исправления последнего недостатка авиаполевой дивизии был передан танковый батальон из состава сменяемой 21-й танковой дивизии[47]. Подразделения авиаполевой дивизии были размещены по обеим сторонам Орна, при этом три батальона удерживали деревни к северу от Кана[5]. 1-я танковая дивизия СС была расположена примерно в 8 км южнее Кана, вместе с полком 88-мм орудий из 3-го корпуса ПВО[44]. 2-й танковый корпус СС находился западнее, при этом, 10-я танковая дивизия СС «Фрундсберг» была расположена в 3 км к юго-западу от города[53].

Предварительные удары

В ночь на 7 июля 467 тяжёлых бомбардировщиков «Ланкастер» и «Галифакс», составлявшие тогда половину всей мощи британской бомбардировочной авиации, сбросили на Кан более 2000 тонн бомб[54][55][56]. Бомбардировка была предпринята, в основном, для содействия продвижению англо-канадских войск, а также для предотвращения отступления войск противника из Кана[57][58] или прибытию в город подкреплений. Второстепенной задачей являлось подавление немецких укреплений. С последней задачей бомбардировщики, в целом, не справились: две главные позиции немецкой пехоты и танков остались невредимыми[36]. Несколько танков было повреждено и временно выведено из строя, два танка PzKpfw IV 12-й танковой дивизии[58] были уничтожены. Однако, командующий 2-й британской армией генерал Майлс Демпси[en] был более заинтересован в поднятии морального духа своих войск, чем в нанесении ущерба противнику[35].

Бомбардировщики из 625-й эскадрильи Королевских ВВС должны были сбросить целеуказывающие бомбы, задав тем самым зону для бомбардировки. Перед вылетом экипажи были проинструктированы о недопустимости смещения зоны к позициям собственных войск, что случалось ранее[36]. В сочетании с излишней предосторожностью, проявленной при планировании налёта, это предупреждение привело к тому, что целеуказывающие бомбы были сброшены ближе к центру Кана — вдали от немецких позиций. К 22:00 7 июля бомбардировщики улетели, оставив 80 % северной части города в руинах[59]. Университет Кана был сильно разрушен, начался пожар, быстро распространившийся на соседние здания. В 22:50 над городом появились шесть эскадрилий скоростных бомбардировщиков «Москито», начавшие охоту на одиночные цели. Спустя десять минут ударили 636 артиллерийских орудий шести атакующих дивизий, поддержанные огнём линкора «Родни» и других кораблей[45]. Продолжительная артподготовка наступления была усилена огнём артиллерии 8-го корпуса[39], начавшего обстрел деревень к северу от Кана с целью уничтожить немецкие укрепления до того, как в город войдёт пехота[45].

Битва

8 июля

В 4:30 утра 8 июля артиллерия 1-го и 8-го корпусов перенесла огонь вглубь линии немецкой обороны, вдоль путей наступления 3-й канадской и 59-й британской пехотных дивизий[55]. По мере того, как бронетехника и пехота выдвигались со своих первоначальных позиций, артиллерийский огонь продвигался вместе с ними, концентрируясь на немецких позициях перед наступающими англо-канадскими войсками[60]; четыре батальона и два бронетанковых полка союзников продвигались на двухбригадном участке фронта[60]. В 7:00 над полем боя появились 192 бомбардировщика «Мародер», однако, из-за высокой облачности, создававшей проблемы с видимостью, только 87 самолётов смогли провести бомбардировку, сбросив при этом 133 тонны бомб. Некоторые бомбы попали в штаб-квартиру 12-й дивизии СС, находившуюся в на территории женского аббатства[58].

Несмотря на то, что ни одна из дивизий не успела выполнить свою боевую задачу[60], в 7:30 Крокер начал вторую фазу операции[60]. 26-й гренадёрский полк СС всё ещё контролировал высоту возле аэродрома Карпике, находящегося на правом фланге наступающих войск. На левом фланге британским войскам удалось основательно продвинуться, так как оборона 16-й авиаполевой дивизии люфтваффе была относительно слабой. Британцы атаковали деревню Лебаси и быстро прошли через неё, однако, когда дивизия достигла деревни Эрувиль-Сен-Клер бои усилились[61]. Командующий танковой группой «Запад» генерал Генрих Эбербах, озабоченный состоянием авиаполевой дивизии, приказал 21-й танковой дивизии передислоцироваться к северо-востоку от Кана, чтобы поддержать солдат люфтваффе[3]. Манёвр был замечен британцами, и в тот момент, когда подразделения 21-й дивизии попытались пересечь канский канал, по немецким войскам был открыт огонь морской артиллерии. Опасаясь возможных тяжёлых потерь, Эбербах отменил манёвр[3].

В центральной части фронта, в деревнях Гальманш и Ла Бажюд, 59-я пехотная дивизия встретила гораздо более упорное сопротивление со стороны 12-го танкового полка СС[62]. Особо тяжёлые потери понесла британская 176 пехотная бригада у Ла Бажюд — одна из рот потеряла всех своих старших офицеров, когда немецкие зенитные батареи (используемые в качестве противотанковых) предотвратили вступление в деревню танковых подкреплений союзников. Тем временем, наступавшая неподалёку 197-я бригада обошла Гальманш и к полудню достигла Сент-Конте[60].

К западу, части 9-й пехотной бригады, относившейся к 3-й канадской пехотной дивизии, оказались вовлечёнными в тяжёлые бои в районе деревни Бюрон, которую обороняли 200 человек из 12-й дивизии СС. При поддержке 10-го канадского бронетанкового полка, Бюрон был взят к полудню, но при этом атаковавшие роты 9-й бригады потеряли ранеными и убитыми до 60 % своего личного состава[63]. Южнее Бюрона 12-я дивизия попыталась контратаковать, используя танки Pz IV и Пантера, но атака была отбита при помощи противотанковых самоходно-артиллерийских установок «Ахиллес» и противотанковых пушек калибра 76.2 мм 245-й батареи 62-го противотанкового полка. В этой успешной противотанковой атаке англичане уничтожили тринадцать немецких танков, потеряв лишь четыре «Ахиллеса»[64]. Деревня Груши была захвачена относительно легко: по пути в Оти 7-ю канадскую бригаду[en] встретил лишь миномётный и артиллерийский огонь. Захват Оти способствовал наступлению 59-й дивизии на Сен-Конте, после захвата которой путь на Кан был открыт[63]. В ходе третьей фазы операции, 7-я бригада подошла к бывшему штабу 12-й дивизии СС в Арденнском аббатстве и к полуночи захватила его[65].

3-я британская пехотная дивизия оттеснила 16-ю дивизию люфтваффе и приближалась к окраинам Кана с северо-востока. К 19:15 и Майер и Эбербах приказали эвакуировать остатки дивизии люфтваффе и всю тяжёлую технику 12-й дивизии СС через реку Орн в южную часть Кана[65]. Ранним вечером, всё ещё воюя против соединений 59-й и 3-й пехотных бригад, 12-я дивизия СС начала отход со своих позиций, оборона которых далее казалась невозможной[66]. Сообщения об этом отступлении дошли до англо-канадского командования, однако, у патрулей, прощупывавших немецкие прифронтовые позиции, создалось ошибочное впечатление, что никакого отвода войск не происходит[62].

9 июля

Британские и канадские войска начали входить в город на рассвете 9 июля[55]. Ранним утром в руки союзников наконец перешёл аэродром в Карпике — он был занят после того, как солдаты 3-й канадской пехотной дивизии обнаружили, что 26-й гренадёрский полк СС отступил ночью[31]. В связи с тем, что положение немецких войск севернее реки Орн становилось всё более опасным, соединения 21-й танковой боевой группы и оставшиеся полки 12-й дивизии СС начали медленный отход на юг к деревням Бургебюс и Верьер[67]. К полудню солдаты 3-й британской пехотной дивизии достигли северного берега Орн, по пути уничтожив практически все соединения 16-й авиаполевой дивизии, занимавшие позиции западнее реки[61]. Спустя несколько часов, британцы и канадцы встретились в центре города, и к 18:00 вся северная часть Кана уже находилась в руках союзников. Таким образом, все боевые задачи 1-го корпуса были выполнены. Некоторые мосты через Орн остались невредимыми, но они оказались или заваленными грудами камней, или охраняемыми немецкими войсками, занявшими позиции южнее реки. Эти войска готовились дать отпор любому последующему наступлению[68].

В 12-й дивизии СС (численность её пехотных соединений после сражения сократилась до батальона[61]) заявили, что за два дня боёв её солдаты уничтожили 103 британских танка[69], потеряв 20 своих[61]. Войдя в Кан, англо-канадские войска нашли город в руинах. После бомбардировок 7 июля уцелела примерно пятая часть Старого города[31]. Завалы, парализовавшие всякое движение на улицах, не позволили британским танковым соединениям пройти через северную часть города, что помешало 2-й армии развить успех, достигнутый 1-м корпусом[70]. Без обладания территорией, окружающей южную часть города, дальнейшее продвижение в Кане было невозможно[71], поэтому к полудню 9 июля операция «Чарнвуд» была завершена[55].

Последовавшие события

Операция «Юпитер»

10 июля 43-я пехотная дивизия[en] атаковала позиции 10-й танковой дивизии СС «Фрундсберг», находящиеся на высоте 112, к юго-западу от Кана[71]. Атаке предшествовала двухдневная бомбардировка немецких позиций, поддерживаемая корабельной артиллерией и самолётами «Hawker Typhoon» британских ВВС. Целью наступления был обход Кана с запада и оттеснение войск 10-й дивизии — все эти действия должны были способствовать созданию плацдарма, с которого 2-я британская армия могла бы наступать дальше[55].

На рассвете 10 июля 43-я дивизия пошла в наступление при поддержке двух бронетанковых бригад[72]. К 8:00 британские танки и пехота уже были вовлечены в бои с 10-й танковой дивизией и начали подъём на высоту 112; тем же утром был занят Этервиль[71]. В то время как 43-я дивизия и 4-я бронетанковая бригада развивали своё наступление, командующий 5-й танковой армией генерал Эбербах принял решение о том, что «высота 112 является ключевой точкой к западу от Кана, поэтому её нужно удержать»[72]. Для удержания высоты были выделены 1-я танковая дивизия СС, а также 102-й тяжёлый танковый батальон СС[en][72]. 4-я бригада достигла вершины, но вечером была контратакована остатками 1-й и 12-й танковых дивизий СС[73].

На следующий день, по прибытии противотанковых соединений из 2-й армии, британское наступление возобновилось; в боях с контратакующим 102-м танковым батальоном эти соединения понесли тяжёлые потери. Высота была на короткое время занята батальоном лёгкой пехоты герцога Корнуольского[en], но днём, при следующей немецкой контратаке, британцы вновь утеряли контроль над ней[74]. К вечеру 11 июля обе стороны были истощены — наступило затишье[72]. За два дня боёв 43-я пехотная дивизия и 4-я бронетанковая бригада потеряли около двух тысяч человек[71].

Общие последствия

После того, как вся часть Кана, находящаяся к северу от реки Орн, перешла в руки союзников, начались операции по разминированию; на улицы города для расчистки завалов вышли бульдозеры. Также в Кан прибыл конвой грузовиков для снабжения мирного населения предметами первой необходимости. 10 июля на городом был поднят французский флаг, а спустя три дня на площади Сен-Мартен состоялся парад, во время которого был поднят второй флаг под звуки шотландских волынок, игравших «Марсельезу»[75].

Роммель и Эбербах сосредоточили свои позиции в южной части города и её окрестностях[72], при этом силы 1-й, 12-й и 9-й танковых дивизий СС превратили возвышенности Верьер и Бургебюс во внушительные оборонительные барьеры[76]. Задействовав все свои танковые резервы, Роммель переправил остатки 708-й, 276-й, 277-й и 272-й пехотных дивизий на англо-канадский фронт[36]. 8 июля он отправил на американский фронт остатки учебной танковой дивизии «Панцерлер» и 2-й танковой дивизии СС «Дас Райх»[36]. «Панцерлер», в начале кампании одно из самых мощных танковых соединений в немецкой армии[77], к этому времени превратилась в небольшое число боевых групп и как дивизия фактически перестала существовать[78]. 17 июля штабной автомобиль Роммеля был обстрелян британскими истребителями, при этом фельдмаршал получил тяжёлые ранения и был отправлен в госпиталь[55]. Два дня спустя на посту командующего группой армий «B» его сменил фельдмаршал Гюнтер фон Клюге. Роммель больше не вернулся в Нормандию: он был обвинён в соучастии в заговоре 20 июля и был вынужден покончить жизнь самоубийством 14 октября[79].

Захват Кана позволил командующему 1-й армией США[en] генералу Омару Брэдли ускорить создание плана прорыва[55]. Вскоре после операции «Чарнвуд» 7-й американский корпус атаковал немецкие позиции в Сен-Ло[80][81], которые 2-й танковой дивизии СС предписывалось «удерживать любой ценой»[82]. 18 июля, после восьми дней боёв, в ходе которых было уничтожено 95 % зданий города, 7-й корпус взял Сен-Ло, ценой потери 5000 человек[83][84].

В тот же день 2-я армия Майлса Демпси, задействовав около 1200 танков, начала операцию «Гудвуд» — крупнейшее танковое сражение в британской военной истории[80]. Впереди шли три бронетанковые дивизии 8-го корпуса генерала Ричарда О’Коннора, поддерживаемые 1-м корпусом Джона Крокера. После предварительного удара, нанесённого 1056 тяжёлыми бомбардировщиками[85], три бронетанковые дивизии стали штурмовать немецкие позиции к северу от Бургебюса, однако, после успешно пройденных первых 11 км, британцы встретили сильное сопротивление, и занять высоту им так и не удалось[86]. Тем временем, 2-й канадский корпус генерала Гая Симондса начал наступление на Верьер (операция «Атлантик»)[87]. 2-й корпус попал на сильно обороняемый участок: за семь дней боёв канадцы потеряли 2800 человек, а возвышенность у Верьер осталась в руках немцев до 8 августа[83].

Анализ операции

Британский военный историк Энтони Бивор считает, что победа союзников в операции «Чарнвуд» была неполной. Несмотря на взятие значительной части Кана, британцам и канадцам не удалось создать плацдарм для наращивания военного присутствия союзников; костяк 1-й канадской армии всё ещё находился в Великобритании, ожидая отправки в Нормандию[75]. Его американский коллега, Карло Д’Эсте[en], утверждает, что проведение операции, без сомнения, улучшило положение 2-й армии, однако возвышенность южнее города оставалась в руках немцев и это делало захват Кана бесполезным. Он пишет, что захват города оказался слишком незначительной и запоздалой победой[88]. Австралийский военный корреспондент Честер Уилмот[en] в какой-то степени разделяет эту точку зрения, утверждая, что для поддержания войсками Монтгомери постоянной угрозы оккупированному немцами Парижу, захват южного Кана, с его фабриками и транспортной сетью, был бы более значительным успехом[89]. Историки Джон Бакли и Терри Копп замечают, что к тому времени, когда город был занят, немцам, ослабленным сражениями конца июня и начала июля, всё же удалось построить оборонительные позиции на возвышенности южнее Орн[72][40]. Эти позиции препятствовали выходу союзников на оперативный простор фалезской равнины[89]. Копп в своей более поздней работе пишет, что проведя операцию «Чарнвуд», 2-я британская армия одержала важную оперативную победу[90].

Сразу после завершения операции главнокомандующий союзными силами, генерал Дуайт Эйзенхауэр выразил сомнение в возможности осуществить прорыв: ему казалось, что немцы всё ещё в состоянии держать союзников запертыми в Нормандии. Монтгомери не разделял пессимизма своего командира — по его мнению, упорство обороняющихся немцев вовсе не свидетельствовало о долговечности обороны[91]. Фельдмаршал Эрвин Роммель, по-видимому, придерживался того же мнения: он сказал подполковнику Цезарю фон Хофакеру, что линию фронта во Франции можно будет удерживать ещё только три недели. Хофакер являлся членом немецкого сопротивления и был связан с заговором о покушении на Гитлера. По мнению историка Саймона Трю, эти слова Роммеля привели к тому, что была установлена точная дата планировавшегося покушения[92].

Значительные потери, понесённые при обороне в июне, привели к серьёзным и болезненным переменам в немецком командовании. 1 июля командующего танковой группой «Запад» Лео фон Швеппенбурга сменил на посту Генрих Эбербах. Фон Швеппенбург был смещён за несогласие с позицией Гитлера по вопросу ведения кампании[93]. Вскоре последовала отставка командующего Западного командования вермахта — Герда фон Рундштедта. Вечером в ходе телефонного разговора с начальником штаба верховного главнокомандования вермахта генерал-фельдмаршалом Вильгельмом Кейтелем он посоветовал: «Заключайте мир, глупцы»[94]. Когда Рундштедту пришлось давать объяснения по поводу одобрения рекомендаций Шлеппенбурга об отступлении, он ответил: «Если вы подвергаете сомнению то, что мы делаем, то приезжайте сюда и разбирайтесь с этим бардаком сами»[95]. На следующий день, после того как ему было сообщено, что, возможно, «его здоровье не позволяет ему справляться с обязанностями», Рундштедт ушёл с должности главы Западного командования; его сменил Гюнтер фон Клюге[95]. Кровопролитные бои в районе Кана и у Сен-Ло вскоре убедили Эбербаха и Клюге в том, что их предшественники были правы[96]. Германские войска понесли тяжёлые потери, что привело к тому, что Гитлер был вынужден приказать группе армий «В» временно прекратить попытки контратаковать и перейти к обороне до тех пор, пока на фронт не прибудет достаточное подкрепление[92].

Саймон Трю утверждает, что захват северной части Кана оказал психологическое влияние на французское население, убедив его в том, что союзники прибыли «всерьёз и надолго», и что освобождение Франции не заставит себя ждать[92]. Потери союзников со дня высадки по день завершения операции «Чарнвуд» составили более 30 000 человек, не считая эвакуированных по болезни или страдающих от физического и психологического истощения[97]. Джон Бакли считает, что идея операции Чарнвуд была хорошей, однако её замысел оказался лучше воплощения, на которое повлияло политическое давление, оказываемое на 21-ю группу армий — требовали результативности[98]. В отличие от Бакли, Трю считает, что план широкомасштабного наступления по всему фронту сработал, что предотвратило сосредоточение всей мощности огня немецких войск на отдельных наступающих союзнических подразделениях. Трю полагает, что в операции был достигнут быстрый прорыв, но соглашается с тем, что эта битва является одной из самых сложных во всей кампании[99].


Бомбардировка Кана

Одним из наиболее спорных решений, принятых в ходе операции, явилась бомбардировка Кана. Британский историк Макс Гастингс пишет, что многие оценивают тот авианалёт как «одну из самых бесполезных воздушных атак во всей войне»[33]; Энтони Бивор согласен с этой оценкой и называет бомбардировку «катастрофой»[100]. Историк Майкл Рейнольдс описывает её результаты как «жалкие»[101]. Карло Д’Эсте утверждает, что бомбёжка не только не помогла 1-му корпусу справиться с задачей, но и помешала ему, затруднив продвижение войск через город. Историк цитирует коммодора Кингстона-Макклафри и Солли Цукермана, которые провели в захваченном Кане исследование результатов авианалёта и пришли к выводу, что в ходе бомбёжки не было разрушено ни одного важного военного объекта противника; союзники не смогли нанести урон ни живой силе немцев, ни их танкам. Кроме того, были опрошены солдаты из 3-й дивизии — по сообщениям, они недоумевали из-за того, что в небо было поднято так много бомбардировщиков[102].

Вместе с тем, есть и противоположные мнения. Историк 3-й дивизии Норман Скарфе с приведёнными выше доводами не согласен: он утверждает, что в результате воздушного налёта солдаты «…впервые вздохнули свободно. Полная поддержка со стороны ВВС придала им мужества … и люди были ободрены»[103]. Канадский историограф Чарльз Стейси занимает схожую позицию, ссылаясь на то, что после налёта из некоторых канадских соединений рапортовали о подъёме боевого духа среди солдат[104]. Уилмот считает, что именно по этой причине бомбардировка была важна: авианалёт повысил боевой дух солдат 2-й армии и, соответственно, понизил его у обороняющихся немецких войск[35]. Отчёт разведки 21-й группы армий, составленный на показаниях пленных немцев, вообще называет авиарейд «решающим»: по сообщениям, в ходе налёта был уничтожен штаб пехотного полка люфтваффе, располагавшегося к северу от Кана, а немецкие войска на позициях севернее города на следующее утро оказались отрезанными от снабжения продовольствием и боеприпасами[104].

Питер Грей пишет, что авианалёт оказал воздействие на боевой дух обеих сторон, но оно было лишь временным[105]. Официальный британский историограф кампании, Л. Ф. Эллис, вместе с Трю и Бадси предлагают альтернативный взгляд на бомбардировку: целью рейда было повреждение линий снабжения в городе, что блокировало возможность прибытия подкреплений противника и препятствовало отступлению на юг (за реку Орн) обороняющихся в городе немецких войск[57][58]. В конечном счёте, Питер Грей заключает, что никто «не может дать удовлетворительный ответ на вопрос „почему“ город был подвергнут бомбардировке»[106].

Анализ, проведённый британскими специалистами по исследованию операций, показал, что бомбардировка первой цели, находящейся к северо-западу от Кана, была проведена достаточно точно: центр 90-процентной зоны (зоны, в которую упало 90 % бомб) оказался всего в 200—300 м к востоку от цели. Изучение захваченной территории выявило, что немецкой стороне действительно был нанесён некоторый ущерб: в частности, были найдены обломки 10 из 40 грузовиков, находившихся в том районе на момент бомбардировки. 48 часов, прошедшие с момента авианалёта до захвата территории союзниками, позволили немцам оправиться от первоначального шока и спасти некоторую часть повреждённого снаряжения. При изучении второго района бомбардировки, названного «Северный Кан», 90-процентную зону определить не удалось, однако было отмечено, что бомбёжка этого района привела к значительной задержке в продвижении как союзнического, так и немецкого военного транспорта: дороги были перекрыты воронками и завалами. Специалисты пришли к выводу, что общий успех операции «Чарнвуд» мало зависел от бомбардировки, вместе с тем, были выработаны некоторые рекомендации по более эффективному применению бомбардировщиков. Советовалось применять бомбы мгновенного действия, сбрасывать большее количество небольших противопехотных бомб, а также осуществлять вслед за бомбардировкой немедленное продвижение сухопутных войск, для того, чтобы максимально воспользоваться замешательством противника. Советы были приняты, а их ценность для проведения эффективной стратегической бомбардировки была продемонстрирована в последующих операциях союзников, таких как операция «Кобра», операция «Трактэбл» и операция «Тоталайз»[en][107].

Британцы поначалу определили число погибших при авианалёте гражданских лиц в 6000 человек, однако, прикреплённый к 21-й группе армий советский военный корреспондент подполковник Краминов заявил, что число потерь составляет около 22000. Это заявление позже использовалось французскими коммунистами в послевоенной антибританской пропаганде[100]. Было проведено расследование, результаты которого показали, что всего при проведении операции погибло около 300—400 французов[7]. Между тем, несмотря на пережитую бомбардировку, население Кана демонстрировало неподдельную радость и облегчение. Многие солдаты нашли встречу очень трогательной, французы вспоминают, что «весь Кан вышел на улицы, чтобы встретить их». Хотя Эллис называет приветствие «жалким», ни в одном соединении союзников, вошедшем в город, не возникло претензий[99][68][108]. Стейси утверждает, что жители города были «очень рады видеть свой город освобождённым в том числе и канадскими войсками»[104]. Бивор делает упор на то, что большинство городского населения было шокировано всеми произошедшими событиями, он приводит слова английского солдата, вспоминавшего, что «большинство… женщин плакало от горя и мучений»[75]. 12 июня французское Сопротивление передало англичанам, что в районе находящихся неподалёку мужского аббатства и больницы Бон Совёр прячутся беженцы и поэтому попросило англичан не бомбить эти места. Британцы дали французам необходимые заверения и, действительно, в ходе последующих действий эти места не были затронуты[108]. Грей отмечает, что после войны люди стали считать свой город её жертвой — это ощущение сохраняется и по сей день, оно отражено также и в городском военном мемориале[109].

Напишите отзыв о статье "Операция «Чарнвуд»"

Примечания

  1. ↑ Trew, 2004, p. 40.
  2. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 Trew, 2004, p. 32.
  3. ↑ 1 2 3 Trew, 2004, p. 39.
  4. ↑ Trew, 2004, p. 42.
  5. ↑ 1 2 3 4 5 6 Trew, 2004, p. 35.
  6. ↑ 1 2 3 Trew, 2004, p. 46.
  7. ↑ 1 2 Stacey, 1960, p. 160.
  8. ↑ Williams, 2004, p. 24.
  9. ↑ Ellis, 2004, p. 78.
  10. ↑ Ellis, 2004, p. 81.
  11. ↑ Vat, 2003, p. 146.
  12. ↑ Cawthorne, 2005, p. 41.
  13. ↑ 1 2 Vat, 2003, p. 114.
  14. ↑ Ellis, 2004, p. 250.
  15. ↑ 1 2 Vat, 2003, p. 139.
  16. ↑ 1 2 Taylor, 1999, p. 76.
  17. ↑ Clay, 1950, p. 262-263.
  18. ↑ 1 2 3 Clark, 2004, p. 21.
  19. ↑ Ellis, 2004, p. 272.
  20. ↑ Hastings, 2005, p. 138.
  21. ↑ Wilmot, 2007, p. 334.
  22. ↑ Hart, 2007, p. 108.
  23. ↑ Reynolds, 2002, p. 13.
  24. ↑ 1 2 Copp, 2003, p. 113.
  25. ↑ 1 2 Scarfe, 2006, p. 68-69.
  26. ↑ 1 2 Keegan, 2004, p. 187.
  27. ↑ 1 2 Daglish, 2005, p. 36.
  28. ↑ D’Este, 2003, p. 251.
  29. ↑ D’Este, 2003, p. 305.
  30. ↑ Copp, 2003, p. 99.
  31. ↑ 1 2 3 4 Vat, 2003, p. 150.
  32. ↑ 1 2 D’Este, 2003, p. 298.
  33. ↑ 1 2 Hastings, 2005, p. 222.
  34. ↑ Stacey, 1960, p. 157.
  35. ↑ 1 2 3 Wilmot, 2007, p. 351.
  36. ↑ 1 2 3 4 5 6 Keegan, 2004, p. 188.
  37. ↑ Cirillo, 2001, p. 99.
  38. ↑ 1 2 Ellis, 2004, p. 310.
  39. ↑ 1 2 Jackson, 2006, p. 61.
  40. ↑ 1 2 Buckley, 2006, p. 31.
  41. ↑ Buckley, 2006, p. 49.
  42. ↑ Trew, 2004, p. 34-37.
  43. ↑ Scarfe, 2006, p. 70.
  44. ↑ 1 2 3 Ellis, 2004, p. 311.
  45. ↑ 1 2 3 Copp, 2003, p. 101.
  46. ↑ Hastings, 2005, p. 222-223.
  47. ↑ 1 2 Meyer, 2005, p. 473.
  48. ↑ 1 2 Reginald, 1984, p. 46.
  49. ↑ 1 2 3 Reynolds, 2001, p. 152.
  50. ↑ Copp, 2003, p. 102.
  51. ↑ Swanston, 2007, p. 278.
  52. ↑ Meyer, 2005, p. 472473.
  53. ↑ Ellis, 2004, p. 311-312.
  54. ↑ Keegan, 2004, p. 189.
  55. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Cawthorne, 2005, p. 120.
  56. ↑ Trew, 2004, p. 36.
  57. ↑ 1 2 Ellis, 2004, p. 313.
  58. ↑ 1 2 3 4 Trew, 2004, p. 37.
  59. ↑ Vat, 2003, p. 153.
  60. ↑ 1 2 3 4 5 Copp, 2003, p. 103.
  61. ↑ 1 2 3 4 D’Este, 2003, p. 318.
  62. ↑ 1 2 Ellis, 2004, p. 314-315.
  63. ↑ 1 2 Copp, 2003, p. 104.
  64. ↑ Copp, 2003, p. 103-104,296-297.
  65. ↑ 1 2 Copp, 2003, p. 105.
  66. ↑ Wood, 2007, p. 92.
  67. ↑ Wood, 2007, p. 93.
  68. ↑ 1 2 Ellis, 2004, p. 316.
  69. ↑ Wood, 2007, p. 99.
  70. ↑ D’Este, 2003, p. 319.
  71. ↑ 1 2 3 4 Hastings, 2005, p. 223.
  72. ↑ 1 2 3 4 5 6 Copp, 2003, p. 106.
  73. ↑ Hastings, 2005, p. 225-226.
  74. ↑ Hastings, 2005, p. 227.
  75. ↑ 1 2 3 Beevor, 2009, p. 273.
  76. ↑ D'Este, 2003, p. 319.
  77. ↑ Forty, 2004, p. 29.
  78. ↑ Copp, 2003, p. 86.
  79. ↑ Cawthorne, 2005, p. 121.
  80. ↑ 1 2 Vat, 2003, p. 158.
  81. ↑ D'Este, 2003, p. 339–341.
  82. ↑ Wood, 2007, p. 99-100.
  83. ↑ 1 2 Hastings, 2005, p. 249.
  84. ↑ Vat, 2003, p. 159.
  85. ↑ Trew, 2004, p. 71–72.
  86. ↑ Reynolds, 2001, p. 170–171.
  87. ↑ D'Este, 2003, p. 357.
  88. ↑ D'Este, 2003, p. 318-319.
  89. ↑ 1 2 Wilmot, 1997, p. 351.
  90. ↑ Copp, 2004, p. 94.
  91. ↑ Wilmot, 1997, p. 352.
  92. ↑ 1 2 3 Trew, 2004, p. 47-48.
  93. ↑ Ellis, 2004, p. 320-322.
  94. ↑ Wilmot, 1997, p. 347.
  95. ↑ 1 2 Hastings, 2005, p. 207.
  96. ↑ Copp, 2003, p. 109.
  97. ↑ Copp, 2003, p. 110.
  98. ↑ Buckley, 2006, p. 8.
  99. ↑ 1 2 Trew, 2004, p. 44.
  100. ↑ 1 2 Beevor, 2009, p. 269.
  101. ↑ Reynolds, 2001, p. 153.
  102. ↑ D'Este, 2003, p. 315.
  103. ↑ Scarfe, 2006, p. 69–70.
  104. ↑ 1 2 3 Stacey, 1960, p. 158.
  105. ↑ Buckley, 2007, p. 166.
  106. ↑ Buckley, 2007, p. 167.
  107. ↑ Copp, 2000, p. 71-77.
  108. ↑ 1 2 Stacey, 1960, p. 163.
  109. ↑ Buckley, 2007, p. 158,168.

Литература

  • Beevor, A. D-Day: The Battle for Normandy. — Viking, 2009. — ISBN 978-0-670-88703-3.
  • Buckley, J. British Armour in the Normandy Campaign 1944. — Taylor & Francis, 2006. — ISBN 0-415-40773-7.
  • Buckley, J. The Normandy Campaign 1944: Sixty Years on. — Routledge, 2007. — ISBN 978-0-415-44942-7.
  • Cawthorne, N. Victory in World War II. — London: Capella (Acturus Publishing Limited), 2005. — ISBN 1-84193-351-1.
  • Cirillo, R. The Market Garden Campaign: Allied Operational Command in Northwest Europe, 1944. — Cranfield University: College of Defence Technology, Department of Defence Management and Security Analysis, 2001.
  • Clark, L. Operation Epsom. — The History Press Ltd, 2004. — ISBN 0-7509-3008-X.
  • Clay, E. W. The path of the 50th: The story of the 50th (Northumbrian) Division in the Second World War. — Aldershot: Gale and Polden, 1950.
  • Copp, T. Montgomery's Scientists: Operational Research in Northwest Europe. The work of No.2 Operational Research Section with 21 Army Group June 1944 to July 1945. — Waterloo Ontario: LCMSDS, 2000. — ISBN 0-9697955-9-9.
  • Copp, T. Fields of Fire: The Canadians in Normandy. — Toronto: University of Toronto Press, 2003. — ISBN 0-8020-3780-1.
  • Copp, T. A nation at war, 1939—1945: essays from Legion magazine. — Laurier Centre for Military, Strategic and Disarmament Studies, 2004.
  • Daglish, I. Operation Goodwood. — Barnsley: Pen & Sword Ltd, 2005. — ISBN 1-84415-153-0.
  • D'Este, C. Decision in Normandy: The Real Story of Montgomery and the Allied Campaign. — London: Penguin Books Ltd, 2004. — ISBN 0-14-101761-9.
  • Ellis, L. F. Victory in the West, Volume I: The Battle of Normandy. — Uckfield, East Sussex: Naval & Military Press Ltd, 2004. — ISBN 1-84574-058-0.
  • Ford, K. Gold and Juno Beaches. — Osprey Publishing, 2002. — ISBN 978-1-84176-368-2.
  • Forty, G. Villers Bocage. — Sutton Publishing, 2004. — ISBN 0-7509-3012-8.
  • Hart, S. A. Colossal Cracks: Montgomery's 21st Army Group in Northwest Europe, 1944-45. — Mechanicsburg: Stackpole Books, 2007. — ISBN 0-8117-3383-1.
  • Hastings, M. Overlord: D-Day and the Battle for Normandy. — New York: Vintage Books USA; Reprint edition, 2006. — ISBN 0-307-27571-X.
  • How, J. J. Cornerstone of the Normandy Campaign. — Winnipeg, Canada: J.J Fedorowicz Publishing Inc, 2004. — ISBN 0-921991-81-9.
  • Jackson, G. S. 8 Corps: Normandy to the Baltic. — Smalldale: MLRS Books, 2006. — ISBN 978-1-905696-25-3.
  • Keegan, J. Six Armies in Normandy: From D-Day to the Liberation at Paris. — London: Pimlico, 2004. — ISBN 1-84413-739-2.
  • Meyer, H. The 12th SS: The History of the Hitler Youth Panzer Division: Volume I. — Mechanicsburg: Stackpole Books, 2005. — ISBN 978-0-8117-3198-0.
  • Meyer, H. The 12th SS: The History of the Hitler Youth Panzer Division: Volume II. — Mechanicsburg: Stackpole Books, 2005. — ISBN 978-0-8117-3199-7.
  • Reginald, R. H. 1944: The Canadians in Normandy. — Toronto: Macmillan of Canada, 1984. — ISBN 0-7715-9796-7.
  • Reynolds, M. Steel Inferno: I SS Panzer Corps in Normandy. — Da Capo Press Inc, 2001. — ISBN 1-885119-44-5.
  • Reynolds, M. Sons of the Reich: The History of II SS Panzer Corps in Normandy, Arnhem, the Ardennes and on the Eastern Front. — Havertown: Casemate Publishers and Book Distributors, 2002. — ISBN 0-9711709-3-2.
  • Scarfe, N. Assault Division: A History of the 3rd Division from the Invasion of Normandy to the Surrender of Germany. — Stroud, Gloucestershire: Spellmount Limited, 2006. — ISBN 1-86227-338-3.
  • Society for Army Historical Research. Journal of the Society for Army Historical Research, Volume 85, Issues 341-344. — London, England: Society for Army Historical Research, 2007.
  • Stacey, C. P. Official History of the Canadian Army in the Second World War: Volume III. The Victory Campaign: The operations in North-West Europe 1944-1945. — The Queen's Printer and Controller of Stationery Ottawa, 1960.
  • Swanston, A., Swanston, M. The Historical Atlas of World War II. — London: Cartographica Press, 2007. — ISBN 1-84573-240-5.
  • Taylor, D. Villers-Bocage Through the Lens. — Old Harlow: Battle of Britain International, 1999. — ISBN 1-870067-07-X.
  • Trew, S., Badsey, S. Battle for Caen. — Stroud: Sutton Publishing, 2004. — ISBN 0-7509-3010-1.
  • Van Der Vat, D. D-Day; The Greatest Invasion, A People's History. — Toronto: Madison Press Limited, 2003. — ISBN 1-55192-586-9.
  • Williams, A. D-Day to Berlin. — London: Hodder & Stoughton, 2004. — ISBN 0-340-83397-1.
  • Wilmot, C. The Struggle For Europe. — Ware, Hertfordshire: Wordsworth Editions Ltd, 1997. — ISBN 1-85326-677-9.
  • Wood, J. A. Army of the West: The Weekly Reports of German Army Group B from Normandy to the West Wall. — Mechanicsburg: Stackpole Books, 2007. — ISBN 0-8117-3404-8.
  • Zuehlke, M. The Canadian Military Atlas: Canada's Battlefields from the French and Indian Wars to Kosovo. — Toronto and Niagara Falls, New York: Stoddart, 2001. — ISBN 0-7737-3289-6.

Координаты: 49°10′59″ с. ш. 0°22′10″ з. д. / 49.18306° с. ш. 0.36944° з. д. / 49.18306; -0.36944 (Operation Charnwood) (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=49.18306&mlon=-0.36944&zoom=14 (O)] (Я)



Статья содержит короткие («гарвардские») ссылки на публикации, не указанные или неправильно описанные в библиографическом разделе.
Список неработающих ссылок: Buckley, 2007, Copp, 2000, D'Este, 2003, D’Este, 2003, Hastings, 2005, Wilmot, 2007
Пожалуйста, исправьте ссылки согласно инструкции к шаблону {{sfn}} и дополните библиографический раздел корректными описаниями цитируемых публикаций, следуя руководствам ВП:Сноски и ВП:Ссылки на источники.

Отрывок, характеризующий Операция «Чарнвуд»

– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.


Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
Ком снега невозможно растопить мгновенно. Существует известный предел времени, ранее которого никакие усилия тепла не могут растопить снега. Напротив, чем больше тепла, тем более крепнет остающийся снег.
Из русских военачальников никто, кроме Кутузова, не понимал этого. Когда определилось направление бегства французской армии по Смоленской дороге, тогда то, что предвидел Коновницын в ночь 11 го октября, начало сбываться. Все высшие чины армии хотели отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть французов, и все требовали наступления.
Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению.
Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, что они могли бы понять, – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем.
Под Вязьмой Ермолов, Милорадович, Платов и другие, находясь в близости от французов, не могли воздержаться от желания отрезать и опрокинуть два французские корпуса. Кутузову, извещая его о своем намерении, они прислали в конверте, вместо донесения, лист белой бумаги.
И сколько ни старался Кутузов удержать войска, войска наши атаковали, стараясь загородить дорогу. Пехотные полки, как рассказывают, с музыкой и барабанным боем ходили в атаку и побили и потеряли тысячи людей.
Но отрезать – никого не отрезали и не опрокинули. И французское войско, стянувшись крепче от опасности, продолжало, равномерно тая, все тот же свой гибельный путь к Смоленску.



Бородинское сражение с последовавшими за ним занятием Москвы и бегством французов, без новых сражений, – есть одно из самых поучительных явлений истории.
Все историки согласны в том, что внешняя деятельность государств и народов, в их столкновениях между собой, выражается войнами; что непосредственно, вследствие больших или меньших успехов военных, увеличивается или уменьшается политическая сила государств и народов.
Как ни странны исторические описания того, как какой нибудь король или император, поссорившись с другим императором или королем, собрал войско, сразился с войском врага, одержал победу, убил три, пять, десять тысяч человек и вследствие того покорил государство и целый народ в несколько миллионов; как ни непонятно, почему поражение одной армии, одной сотой всех сил народа, заставило покориться народ, – все факты истории (насколько она нам известна) подтверждают справедливость того, что большие или меньшие успехи войска одного народа против войска другого народа суть причины или, по крайней мере, существенные признаки увеличения или уменьшения силы народов. Войско одержало победу, и тотчас же увеличились права победившего народа в ущерб побежденному. Войско понесло поражение, и тотчас же по степени поражения народ лишается прав, а при совершенном поражении своего войска совершенно покоряется.
Так было (по истории) с древнейших времен и до настоящего времени. Все войны Наполеона служат подтверждением этого правила. По степени поражения австрийских войск – Австрия лишается своих прав, и увеличиваются права и силы Франции. Победа французов под Иеной и Ауерштетом уничтожает самостоятельное существование Пруссии.
Но вдруг в 1812 м году французами одержана победа под Москвой, Москва взята, и вслед за тем, без новых сражений, не Россия перестала существовать, а перестала существовать шестисоттысячная армия, потом наполеоновская Франция. Натянуть факты на правила истории, сказать, что поле сражения в Бородине осталось за русскими, что после Москвы были сражения, уничтожившие армию Наполеона, – невозможно.
После Бородинской победы французов не было ни одного не только генерального, но сколько нибудь значительного сражения, и французская армия перестала существовать. Что это значит? Ежели бы это был пример из истории Китая, мы бы могли сказать, что это явление не историческое (лазейка историков, когда что не подходит под их мерку); ежели бы дело касалось столкновения непродолжительного, в котором участвовали бы малые количества войск, мы бы могли принять это явление за исключение; но событие это совершилось на глазах наших отцов, для которых решался вопрос жизни и смерти отечества, и война эта была величайшая из всех известных войн…
Период кампании 1812 года от Бородинского сражения до изгнания французов доказал, что выигранное сражение не только не есть причина завоевания, но даже и не постоянный признак завоевания; доказал, что сила, решающая участь народов, лежит не в завоевателях, даже на в армиях и сражениях, а в чем то другом.
Французские историки, описывая положение французского войска перед выходом из Москвы, утверждают, что все в Великой армии было в порядке, исключая кавалерии, артиллерии и обозов, да не было фуража для корма лошадей и рогатого скота. Этому бедствию не могло помочь ничто, потому что окрестные мужики жгли свое сено и не давали французам.
Выигранное сражение не принесло обычных результатов, потому что мужики Карп и Влас, которые после выступления французов приехали в Москву с подводами грабить город и вообще не выказывали лично геройских чувств, и все бесчисленное количество таких мужиков не везли сена в Москву за хорошие деньги, которые им предлагали, а жгли его.

Представим себе двух людей, вышедших на поединок с шпагами по всем правилам фехтовального искусства: фехтование продолжалось довольно долгое время; вдруг один из противников, почувствовав себя раненым – поняв, что дело это не шутка, а касается его жизни, бросил свою шпагу и, взяв первую попавшуюся дубину, начал ворочать ею. Но представим себе, что противник, так разумно употребивший лучшее и простейшее средство для достижения цели, вместе с тем воодушевленный преданиями рыцарства, захотел бы скрыть сущность дела и настаивал бы на том, что он по всем правилам искусства победил на шпагах. Можно себе представить, какая путаница и неясность произошла бы от такого описания происшедшего поединка.
Фехтовальщик, требовавший борьбы по правилам искусства, были французы; его противник, бросивший шпагу и поднявший дубину, были русские; люди, старающиеся объяснить все по правилам фехтования, – историки, которые писали об этом событии.
Со времени пожара Смоленска началась война, не подходящая ни под какие прежние предания войн. Сожжение городов и деревень, отступление после сражений, удар Бородина и опять отступление, оставление и пожар Москвы, ловля мародеров, переимка транспортов, партизанская война – все это были отступления от правил.
Наполеон чувствовал это, и с самого того времени, когда он в правильной позе фехтовальщика остановился в Москве и вместо шпаги противника увидал поднятую над собой дубину, он не переставал жаловаться Кутузову и императору Александру на то, что война велась противно всем правилам (как будто существовали какие то правила для того, чтобы убивать людей). Несмотря на жалобы французов о неисполнении правил, несмотря на то, что русским, высшим по положению людям казалось почему то стыдным драться дубиной, а хотелось по всем правилам стать в позицию en quarte или en tierce [четвертую, третью], сделать искусное выпадение в prime [первую] и т. д., – дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупой простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие.
И благо тому народу, который не как французы в 1813 году, отсалютовав по всем правилам искусства и перевернув шпагу эфесом, грациозно и учтиво передает ее великодушному победителю, а благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в подобных случаях, с простотою и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменяется презрением и жалостью.


Одним из самых осязательных и выгодных отступлений от так называемых правил войны есть действие разрозненных людей против людей, жмущихся в кучу. Такого рода действия всегда проявляются в войне, принимающей народный характер. Действия эти состоят в том, что, вместо того чтобы становиться толпой против толпы, люди расходятся врозь, нападают поодиночке и тотчас же бегут, когда на них нападают большими силами, а потом опять нападают, когда представляется случай. Это делали гверильясы в Испании; это делали горцы на Кавказе; это делали русские в 1812 м году.
Войну такого рода назвали партизанскою и полагали, что, назвав ее так, объяснили ее значение. Между тем такого рода война не только не подходит ни под какие правила, но прямо противоположна известному и признанному за непогрешимое тактическому правилу. Правило это говорит, что атакующий должен сосредоточивать свои войска с тем, чтобы в момент боя быть сильнее противника.
Партизанская война (всегда успешная, как показывает история) прямо противуположна этому правилу.
Противоречие это происходит оттого, что военная наука принимает силу войск тождественною с их числительностию. Военная наука говорит, что чем больше войска, тем больше силы. Les gros bataillons ont toujours raison. [Право всегда на стороне больших армий.]
Говоря это, военная наука подобна той механике, которая, основываясь на рассмотрении сил только по отношению к их массам, сказала бы, что силы равны или не равны между собою, потому что равны или не равны их массы.
Сила (количество движения) есть произведение из массы на скорость.
В военном деле сила войска есть также произведение из массы на что то такое, на какое то неизвестное х.
Военная наука, видя в истории бесчисленное количество примеров того, что масса войск не совпадает с силой, что малые отряды побеждают большие, смутно признает существование этого неизвестного множителя и старается отыскать его то в геометрическом построении, то в вооружении, то – самое обыкновенное – в гениальности полководцев. Но подстановление всех этих значений множителя не доставляет результатов, согласных с историческими фактами.
А между тем стоит только отрешиться от установившегося, в угоду героям, ложного взгляда на действительность распоряжений высших властей во время войны для того, чтобы отыскать этот неизвестный х.
Х этот есть дух войска, то есть большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасностям всех людей, составляющих войско, совершенно независимо от того, дерутся ли люди под командой гениев или не гениев, в трех или двух линиях, дубинами или ружьями, стреляющими тридцать раз в минуту. Люди, имеющие наибольшее желание драться, всегда поставят себя и в наивыгоднейшие условия для драки.
Дух войска – есть множитель на массу, дающий произведение силы. Определить и выразить значение духа войска, этого неизвестного множителя, есть задача науки.
Задача эта возможна только тогда, когда мы перестанем произвольно подставлять вместо значения всего неизвестного Х те условия, при которых проявляется сила, как то: распоряжения полководца, вооружение и т. д., принимая их за значение множителя, а признаем это неизвестное во всей его цельности, то есть как большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасности. Тогда только, выражая уравнениями известные исторические факты, из сравнения относительного значения этого неизвестного можно надеяться на определение самого неизвестного.
Десять человек, батальонов или дивизий, сражаясь с пятнадцатью человеками, батальонами или дивизиями, победили пятнадцать, то есть убили и забрали в плен всех без остатка и сами потеряли четыре; стало быть, уничтожились с одной стороны четыре, с другой стороны пятнадцать. Следовательно, четыре были равны пятнадцати, и, следовательно, 4а:=15у. Следовательно, ж: г/==15:4. Уравнение это не дает значения неизвестного, но оно дает отношение между двумя неизвестными. И из подведения под таковые уравнения исторических различно взятых единиц (сражений, кампаний, периодов войн) получатся ряды чисел, в которых должны существовать и могут быть открыты законы.
Тактическое правило о том, что надо действовать массами при наступлении и разрозненно при отступлении, бессознательно подтверждает только ту истину, что сила войска зависит от его духа. Для того чтобы вести людей под ядра, нужно больше дисциплины, достигаемой только движением в массах, чем для того, чтобы отбиваться от нападающих. Но правило это, при котором упускается из вида дух войска, беспрестанно оказывается неверным и в особенности поразительно противоречит действительности там, где является сильный подъем или упадок духа войска, – во всех народных войнах.
Французы, отступая в 1812 м году, хотя и должны бы защищаться отдельно, по тактике, жмутся в кучу, потому что дух войска упал так, что только масса сдерживает войско вместе. Русские, напротив, по тактике должны бы были нападать массой, на деле же раздробляются, потому что дух поднят так, что отдельные лица бьют без приказания французов и не нуждаются в принуждении для того, чтобы подвергать себя трудам и опасностям.


Так называемая партизанская война началась со вступления неприятеля в Смоленск.
Прежде чем партизанская война была официально принята нашим правительством, уже тысячи людей неприятельской армии – отсталые мародеры, фуражиры – были истреблены казаками и мужиками, побивавшими этих людей так же бессознательно, как бессознательно собаки загрызают забеглую бешеную собаку. Денис Давыдов своим русским чутьем первый понял значение той страшной дубины, которая, не спрашивая правил военного искусства, уничтожала французов, и ему принадлежит слава первого шага для узаконения этого приема войны.
24 го августа был учрежден первый партизанский отряд Давыдова, и вслед за его отрядом стали учреждаться другие. Чем дальше подвигалась кампания, тем более увеличивалось число этих отрядов.
Партизаны уничтожали Великую армию по частям. Они подбирали те отпадавшие листья, которые сами собою сыпались с иссохшего дерева – французского войска, и иногда трясли это дерево. В октябре, в то время как французы бежали к Смоленску, этих партий различных величин и характеров были сотни. Были партии, перенимавшие все приемы армии, с пехотой, артиллерией, штабами, с удобствами жизни; были одни казачьи, кавалерийские; были мелкие, сборные, пешие и конные, были мужицкие и помещичьи, никому не известные. Был дьячок начальником партии, взявший в месяц несколько сот пленных. Была старостиха Василиса, побившая сотни французов.
Последние числа октября было время самого разгара партизанской войны. Тот первый период этой войны, во время которого партизаны, сами удивляясь своей дерзости, боялись всякую минуту быть пойманными и окруженными французами и, не расседлывая и почти не слезая с лошадей, прятались по лесам, ожидая всякую минуту погони, – уже прошел. Теперь уже война эта определилась, всем стало ясно, что можно было предпринять с французами и чего нельзя было предпринимать. Теперь уже только те начальники отрядов, которые с штабами, по правилам ходили вдали от французов, считали еще многое невозможным. Мелкие же партизаны, давно уже начавшие свое дело и близко высматривавшие французов, считали возможным то, о чем не смели и думать начальники больших отрядов. Казаки же и мужики, лазившие между французами, считали, что теперь уже все было возможно.
22 го октября Денисов, бывший одним из партизанов, находился с своей партией в самом разгаре партизанской страсти. С утра он с своей партией был на ходу. Он целый день по лесам, примыкавшим к большой дороге, следил за большим французским транспортом кавалерийских вещей и русских пленных, отделившимся от других войск и под сильным прикрытием, как это было известно от лазутчиков и пленных, направлявшимся к Смоленску. Про этот транспорт было известно не только Денисову и Долохову (тоже партизану с небольшой партией), ходившему близко от Денисова, но и начальникам больших отрядов с штабами: все знали про этот транспорт и, как говорил Денисов, точили на него зубы. Двое из этих больших отрядных начальников – один поляк, другой немец – почти в одно и то же время прислали Денисову приглашение присоединиться каждый к своему отряду, с тем чтобы напасть на транспорт.
– Нет, бг'ат, я сам с усам, – сказал Денисов, прочтя эти бумаги, и написал немцу, что, несмотря на душевное желание, которое он имел служить под начальством столь доблестного и знаменитого генерала, он должен лишить себя этого счастья, потому что уже поступил под начальство генерала поляка. Генералу же поляку он написал то же самое, уведомляя его, что он уже поступил под начальство немца.
Распорядившись таким образом, Денисов намеревался, без донесения о том высшим начальникам, вместе с Долоховым атаковать и взять этот транспорт своими небольшими силами. Транспорт шел 22 октября от деревни Микулиной к деревне Шамшевой. С левой стороны дороги от Микулина к Шамшеву шли большие леса, местами подходившие к самой дороге, местами отдалявшиеся от дороги на версту и больше. По этим то лесам целый день, то углубляясь в середину их, то выезжая на опушку, ехал с партией Денисов, не выпуская из виду двигавшихся французов. С утра, недалеко от Микулина, там, где лес близко подходил к дороге, казаки из партии Денисова захватили две ставшие в грязи французские фуры с кавалерийскими седлами и увезли их в лес. С тех пор и до самого вечера партия, не нападая, следила за движением французов. Надо было, не испугав их, дать спокойно дойти до Шамшева и тогда, соединившись с Долоховым, который должен был к вечеру приехать на совещание к караулке в лесу (в версте от Шамшева), на рассвете пасть с двух сторон как снег на голову и побить и забрать всех разом.
Позади, в двух верстах от Микулина, там, где лес подходил к самой дороге, было оставлено шесть казаков, которые должны были донести сейчас же, как только покажутся новые колонны французов.
Впереди Шамшева точно так же Долохов должен был исследовать дорогу, чтобы знать, на каком расстоянии есть еще другие французские войска. При транспорте предполагалось тысяча пятьсот человек. У Денисова было двести человек, у Долохова могло быть столько же. Но превосходство числа не останавливало Денисова. Одно только, что еще нужно было знать ему, это то, какие именно были эти войска; и для этой цели Денисову нужно было взять языка (то есть человека из неприятельской колонны). В утреннее нападение на фуры дело сделалось с такою поспешностью, что бывших при фурах французов всех перебили и захватили живым только мальчишку барабанщика, который был отсталый и ничего не мог сказать положительно о том, какие были войска в колонне.
Нападать другой раз Денисов считал опасным, чтобы не встревожить всю колонну, и потому он послал вперед в Шамшево бывшего при его партии мужика Тихона Щербатого – захватить, ежели можно, хоть одного из бывших там французских передовых квартиргеров.


Был осенний, теплый, дождливый день. Небо и горизонт были одного и того же цвета мутной воды. То падал как будто туман, то вдруг припускал косой, крупный дождь.
На породистой, худой, с подтянутыми боками лошади, в бурке и папахе, с которых струилась вода, ехал Денисов. Он, так же как и его лошадь, косившая голову и поджимавшая уши, морщился от косого дождя и озабоченно присматривался вперед. Исхудавшее и обросшее густой, короткой, черной бородой лицо его казалось сердито.
Рядом с Денисовым, также в бурке и папахе, на сытом, крупном донце ехал казачий эсаул – сотрудник Денисова.
Эсаул Ловайский – третий, также в бурке и папахе, был длинный, плоский, как доска, белолицый, белокурый человек, с узкими светлыми глазками и спокойно самодовольным выражением и в лице и в посадке. Хотя и нельзя было сказать, в чем состояла особенность лошади и седока, но при первом взгляде на эсаула и Денисова видно было, что Денисову и мокро и неловко, – что Денисов человек, который сел на лошадь; тогда как, глядя на эсаула, видно было, что ему так же удобно и покойно, как и всегда, и что он не человек, который сел на лошадь, а человек вместе с лошадью одно, увеличенное двойною силою, существо.
Немного впереди их шел насквозь промокший мужичок проводник, в сером кафтане и белом колпаке.
Немного сзади, на худой, тонкой киргизской лошаденке с огромным хвостом и гривой и с продранными в кровь губами, ехал молодой офицер в синей французской шинели.
Рядом с ним ехал гусар, везя за собой на крупе лошади мальчика в французском оборванном мундире и синем колпаке. Мальчик держался красными от холода руками за гусара, пошевеливал, стараясь согреть их, свои босые ноги, и, подняв брови, удивленно оглядывался вокруг себя. Это был взятый утром французский барабанщик.
Сзади, по три, по четыре, по узкой, раскиснувшей и изъезженной лесной дороге, тянулись гусары, потом казаки, кто в бурке, кто во французской шинели, кто в попоне, накинутой на голову. Лошади, и рыжие и гнедые, все казались вороными от струившегося с них дождя. Шеи лошадей казались странно тонкими от смокшихся грив. От лошадей поднимался пар. И одежды, и седла, и поводья – все было мокро, склизко и раскисло, так же как и земля, и опавшие листья, которыми была уложена дорога. Люди сидели нахохлившись, стараясь не шевелиться, чтобы отогревать ту воду, которая пролилась до тела, и не пропускать новую холодную, подтекавшую под сиденья, колени и за шеи. В середине вытянувшихся казаков две фуры на французских и подпряженных в седлах казачьих лошадях громыхали по пням и сучьям и бурчали по наполненным водою колеям дороги.
Лошадь Денисова, обходя лужу, которая была на дороге, потянулась в сторону и толканула его коленкой о дерево.
– Э, чег'т! – злобно вскрикнул Денисов и, оскаливая зубы, плетью раза три ударил лошадь, забрызгав себя и товарищей грязью. Денисов был не в духе: и от дождя и от голода (с утра никто ничего не ел), и главное оттого, что от Долохова до сих пор не было известий и посланный взять языка не возвращался.
«Едва ли выйдет другой такой случай, как нынче, напасть на транспорт. Одному нападать слишком рискованно, а отложить до другого дня – из под носа захватит добычу кто нибудь из больших партизанов», – думал Денисов, беспрестанно взглядывая вперед, думая увидать ожидаемого посланного от Долохова.
Выехав на просеку, по которой видно было далеко направо, Денисов остановился.
– Едет кто то, – сказал он.
Эсаул посмотрел по направлению, указываемому Денисовым.
– Едут двое – офицер и казак. Только не предположительно, чтобы был сам подполковник, – сказал эсаул, любивший употреблять неизвестные казакам слова.
Ехавшие, спустившись под гору, скрылись из вида и через несколько минут опять показались. Впереди усталым галопом, погоняя нагайкой, ехал офицер – растрепанный, насквозь промокший и с взбившимися выше колен панталонами. За ним, стоя на стременах, рысил казак. Офицер этот, очень молоденький мальчик, с широким румяным лицом и быстрыми, веселыми глазами, подскакал к Денисову и подал ему промокший конверт.
– От генерала, – сказал офицер, – извините, что не совсем сухо…
Денисов, нахмурившись, взял конверт и стал распечатывать.
– Вот говорили всё, что опасно, опасно, – сказал офицер, обращаясь к эсаулу, в то время как Денисов читал поданный ему конверт. – Впрочем, мы с Комаровым, – он указал на казака, – приготовились. У нас по два писто… А это что ж? – спросил он, увидав французского барабанщика, – пленный? Вы уже в сраженье были? Можно с ним поговорить?
– Ростов! Петя! – крикнул в это время Денисов, пробежав поданный ему конверт. – Да как же ты не сказал, кто ты? – И Денисов с улыбкой, обернувшись, протянул руку офицеру.
Офицер этот был Петя Ростов.
Во всю дорогу Петя приготавливался к тому, как он, как следует большому и офицеру, не намекая на прежнее знакомство, будет держать себя с Денисовым. Но как только Денисов улыбнулся ему, Петя тотчас же просиял, покраснел от радости и, забыв приготовленную официальность, начал рассказывать о том, как он проехал мимо французов, и как он рад, что ему дано такое поручение, и что он был уже в сражении под Вязьмой, и что там отличился один гусар.
– Ну, я г'ад тебя видеть, – перебил его Денисов, и лицо его приняло опять озабоченное выражение.
– Михаил Феоклитыч, – обратился он к эсаулу, – ведь это опять от немца. Он пг'и нем состоит. – И Денисов рассказал эсаулу, что содержание бумаги, привезенной сейчас, состояло в повторенном требовании от генерала немца присоединиться для нападения на транспорт. – Ежели мы его завтг'а не возьмем, они у нас из под носа выг'вут, – заключил он.
В то время как Денисов говорил с эсаулом, Петя, сконфуженный холодным тоном Денисова и предполагая, что причиной этого тона было положение его панталон, так, чтобы никто этого не заметил, под шинелью поправлял взбившиеся панталоны, стараясь иметь вид как можно воинственнее.
– Будет какое нибудь приказание от вашего высокоблагородия? – сказал он Денисову, приставляя руку к козырьку и опять возвращаясь к игре в адъютанта и генерала, к которой он приготовился, – или должен я оставаться при вашем высокоблагородии?
– Приказания?.. – задумчиво сказал Денисов. – Да ты можешь ли остаться до завтрашнего дня?
– Ах, пожалуйста… Можно мне при вас остаться? – вскрикнул Петя.
– Да как тебе именно велено от генег'ала – сейчас вег'нуться? – спросил Денисов. Петя покраснел.
– Да он ничего не велел. Я думаю, можно? – сказал он вопросительно.
– Ну, ладно, – сказал Денисов. И, обратившись к своим подчиненным, он сделал распоряжения о том, чтоб партия шла к назначенному у караулки в лесу месту отдыха и чтобы офицер на киргизской лошади (офицер этот исполнял должность адъютанта) ехал отыскивать Долохова, узнать, где он и придет ли он вечером. Сам же Денисов с эсаулом и Петей намеревался подъехать к опушке леса, выходившей к Шамшеву, с тем, чтобы взглянуть на то место расположения французов, на которое должно было быть направлено завтрашнее нападение.
– Ну, бог'ода, – обратился он к мужику проводнику, – веди к Шамшеву.
Денисов, Петя и эсаул, сопутствуемые несколькими казаками и гусаром, который вез пленного, поехали влево через овраг, к опушке леса.


Дождик прошел, только падал туман и капли воды с веток деревьев. Денисов, эсаул и Петя молча ехали за мужиком в колпаке, который, легко и беззвучно ступая своими вывернутыми в лаптях ногами по кореньям и мокрым листьям, вел их к опушке леса.
Выйдя на изволок, мужик приостановился, огляделся и направился к редевшей стене деревьев. У большого дуба, еще не скинувшего листа, он остановился и таинственно поманил к себе рукою.
Денисов и Петя подъехали к нему. С того места, на котором остановился мужик, были видны французы. Сейчас за лесом шло вниз полубугром яровое поле. Вправо, через крутой овраг, виднелась небольшая деревушка и барский домик с разваленными крышами. В этой деревушке и в барском доме, и по всему бугру, в саду, у колодцев и пруда, и по всей дороге в гору от моста к деревне, не более как в двухстах саженях расстояния, виднелись в колеблющемся тумане толпы народа. Слышны были явственно их нерусские крики на выдиравшихся в гору лошадей в повозках и призывы друг другу.
– Пленного дайте сюда, – негромко сказал Денисоп, не спуская глаз с французов.
Казак слез с лошади, снял мальчика и вместе с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать все, что он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, что спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.
Петя, быстрыми движениями поворачивая голову, оглядывался то на барабанщика, то на Денисова, то на эсаула, то на французов в деревне и на дороге, стараясь не пропустить чего нибудь важного.
– Пг'идет, не пг'идет Долохов, надо бг'ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.
– Ведь это Тихон наш, – сказал эсаул.
– Он! он и есть!
– Эка шельма, – сказал Денисов.
– Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.
Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
– Ну ловок, – сказал эсаул.
– Экая бестия! – с тем же выражением досады проговорил Денисов. – И что он делал до сих пор?
– Это кто? – спросил Петя.
– Это наш пластун. Я его посылал языка взять.
– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.
– Что ему, черту, делается, меренина здоровенный, – говорили про него.
Один раз француз, которого брал Тихон, выстрелил в него из пистолета и попал ему в мякоть спины. Рана эта, от которой Тихон лечился только водкой, внутренне и наружно, была предметом самых веселых шуток во всем отряде и шуток, которым охотно поддавался Тихон.
– Что, брат, не будешь? Али скрючило? – смеялись ему казаки, и Тихон, нарочно скорчившись и делая рожи, притворяясь, что он сердится, самыми смешными ругательствами бранил французов. Случай этот имел на Тихона только то влияние, что после своей раны он редко приводил пленных.
Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии. Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов; и вследствие этого он был шут всех казаков, гусаров и сам охотно поддавался этому чину. Теперь Тихон был послан Денисовым, в ночь еще, в Шамшево для того, чтобы взять языка. Но, или потому, что он не удовлетворился одним французом, или потому, что он проспал ночь, он днем залез в кусты, в самую середину французов и, как видел с горы Денисов, был открыт ими.


Поговорив еще несколько времени с эсаулом о завтрашнем нападении, которое теперь, глядя на близость французов, Денисов, казалось, окончательно решил, он повернул лошадь и поехал назад.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Операция_«Чарнвуд»&oldid=80452164»