Операция «Вундерланд»

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Операция «Вундерланд»
Основной конфликт: Вторая мировая война
Картосхема операции
Дата	16 августа — 5 октября 1942
Место	Баренцево и Карское море
Итог	Германская атака отбита ценой потерь и разрушений
Противники
Третий рейх СССР
Командующие
Хуберт Шмундт (Кригсмарине) Головко А. Г. (Северный флот)
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Операция «Вундерланд» (нем. Unternehmen Wunderland — «Страна Чудес») — крупномасштабная операция Кригсмарине, предпринятая летом 1942 года в Карском море для недопущения прохода конвоев союзников в Баренцево море с востока, Северным морским путём.

Планирование

В течение 1941 года Гитлер надеялся на быструю победу в войне с СССР и деятельность Кригсмарине в Арктике была ограниченной. Ситуация резко изменилась, когда союзники по антигитлеровской коалиции, поддавшись сильному нажиму Советского Союза, начали поставлять крайне необходимые оборудование и материалы. Гитлер приказал сосредоточить все имеющиеся ресурсы вдоль побережья Норвегии, против поставок союзников. Апогеем этой стратегии стало потопление в июле 1942 года 24 транспортов конвоя PQ-17, а в сентябре 13 судов конвоя PQ-18. Сама возможность союзных поставок западными арктическими маршрутами была поставлена под сомнение.

Успех операции «Rösselsprung» воодушевил немцев и они активизировали разработку следующего проекта в Арктике — операции «Вундерланд», приказ о начале проектирования которого был отдан адмиралом Рольфом Карльсом ещё 5 мая 1942 года. Основная идея операции — блокирование навигации в советской Арктике путём разгрома восточных арктических конвоев и разрушением крупных портов Северного морского пути. В общем контексте планирования Кригсмарине, «Вундерланд» рассматривалась как предварительный этап установления полного контроля над западной частью Арктики, включающий операции «Двойной удар» («Doppelshlag» — патрулирование полярных морей), «Царь» («Tzar» — добыча полезных ископаемых), «Вундерланд-2» (наблюдения).

Руководить подготовкой и проведением операции «Вундерланд» было поручено адмиралу Хуберту Шмундту основавшему свой проект на убеждении, что восточные конвои, как относительно безопасные от нападения противника, защищены слабым сопровождением, представляющим в основном старинные ледоколы, наспех вооруженные несколькими лёгкими орудиями, бесполезными против немецких эсминцев, не говоря уже о крейсерах и линейных кораблях, и потому главную роль в операции «Вундерланд» Шмундт отвёл тяжёлым крейсерам «Адмирал Шеер», «Лютцов» и «Адмирал Хиппер», которые могли бы атаковать конвои в Карском море с востока и с запада, с относительной безнаказанностью, обладая превосходящей огневой мощью и сильной поддержкой со стороны разведки гидросамолётов и подводных лодок. Для нанесения максимального ущерба в кратчайшие сроки, немецкие корабли должны были атаковать одновременно, в точке, где восточные и западные конвои встречаются друг с другом, желательно в узком проливе Вилькицкого, в условиях предотвращающих маневрирование или рассредоточение конвоя, а также в районе, достаточно удалённом, исключающем вмешательство советских самолётов. Разгромив конвои, немецкие корабли могли атаковать ключевые порты Северного морского пути, повреждая инфраструктуру и эффективно парализуя всё движение в арктических водах, по крайней мере, до конца навигации 1942 года.

Но из-за недостаточности разведданных, проектировщикам Кригсмарине в основном приходилось догадываться. Их главная дилемма была связана с Новой Землёй. Они должны были выяснить, как конвои обходят этот гигантский барьер разделяющий Баренцево и Карское моря: через пролив Карские ворота или мыс Желания, связаны-ли эти два маршрута кратчайшим путём с проливом Вилькицкого или суда заходят на Диксон. После тщательного анализа они придумали правдоподобное решение, что основной маршрут для конвоев был самым коротким, вдоль западного побережья Новой Земли. Но этот вывод, однако, оказался ошибочным. Русские, издавна ходившие Северным морским путём, располагали более практическими знаниями и знали, что летом ледовая обстановка не столь жёстка и более предсказуема вдоль материкового берега, чем вдоль северных берегов Новой Земли, очень близко к границе вечного льда. Этой «офис-стратегии» суждено было стать основной причиной провала операции «Вундерланд». Более того, в июне, несмотря на высокую степень готовности, Шмундт был вынужден уменьшить масштаб операции. Во время налёта на конвой PQ-17, «Лютцов» получил пробоину, а «Адмирал Хиппер», должен был остаться в Нарвике и подстерегать конвои идущие с запада, поэтому единственным кораблём способным принять участие в «Вундерланд» оказался «карманный линкор» «Aдмирал Шеер».

Подводный этап

Операция «Вундерланд» началась за 3 недели до выхода «Шеера» из Нарвика. Предварительный этап проводили немецкие подводные лодки, основное внимание которых было сосредоточенно на советской военно-морской базе в заливе Белушья Губа, выбранной не случайно. Немецкие подводники хорошо знали этот район, часто выбирали его для отдыха и дозаправки, а 1941 году даже построили всепогодное укрытие и установили радиостанцию на острове Междушарский.

Согласно плану Шмундта, для операции были зарезервированы 7 подводных лодок. 3 предназначались для сбора данных по ледовой обстановке на севере и северо-востоке от Новой Земли а 4 подводные лодки должны были стать щитом для участвующих в операции крейсеров от атак советского Северного флота с запада, а также для проведения диверсионных рейдов.

Первая акция произошла 27 июля 1942 года, когда немецкая подводная лодка U-601, под командованием капитан-лейтенанта Grau, напала на Малые Кармакулы, возле залива Белушья Губа, и обстреляла два стоящих на якоре гидросамолёта, три жилых дома и два склада.

1 августа она торпедировала советское торговое судно «Крестьянин», гружённое углём, которое приближалось к Белушьей Губе без сопровождения. Судно затонуло в течение трёх минут, 7 моряков и пассажиров погибли в результате нападения, другие с трудом достигли берега Новой Земли в лодках.

8 августа U-601 вошла в Карское море с задачей по сбору информации о советских конвоях, ледовых и метеоусловиях и заняла ключевую позицию у северной оконечности Новой Земли.

14 августа U-251, под командованием капитан-лейтенанта Тимма, также вошла в Карское море и заняла позицию в районе Диксона.

U-456 охотилась в проливах Карские ворота и Югорский Шар, готовясь совершить диверсионные рейды по объектам вдоль западных берегов Новой Земли, чтобы привлечь как можно больше внимания и отвлечь командование Северного флота от ожидаемых главных событий в Карском море и проливе Вилькицкого.

17 августа, исключительно ужасный след в военно-морской истории Арктики оставила U-209. В 7.00, в 2 милях от северного берега острова Матвеев, недалеко от западного входа в пролив Югорский Шар, U-209 обнаружила медленно движущиеся суда, караван НКВД, осуществлявший перевозку 300 заключённых в лагеря ГУЛАГа норильской концентрации. Оставаясь погружённым на перископной глубине, командир U-209 (капитан-лейтенант Бродда) видел, что суда шли без сопровождения военных кораблей. U-209 появилась на поверхности и почти в упор начала обстрел и торпедирование беспомощных судов. Всего из 328 человек были спасены 23. Никто из заключённых и охранников не выжил.

На следующий день, 18 августа, Архангельский партийный комитет был проинформирован о трагедии и потребовал от командования Северного флота прекратить немецкие диверсии. Несколько ошеломляющих нападений и дерзких демонстраций немецких подводных лодок, побудили командование Северным флотом укрепить оборону берега Белушьей Губы артиллерийскими батареями с острова Диксон. Немецкая стратегия отвлечения советских войск из Карского моря сработала, как была задумана.

Охота на конвой

В начале августа, немецкий военно-морской атташе в Японии, получил важные сведения из штаб-квартиры Объединённого флота в Токио, что в июле, 16 боевых американских кораблей и 20 торговых судов прибыли в Петропавловск-Камчатский. 26 июля конвой вышел из Петропавловска и 1 августа прошёл Берингов пролив. По утверждению японской службы мониторинга радио-трафика, конвой насчитывал 19 торговых судов сопровождаемых 3 ледоколами. По немецким и японским оценкам, конвой мог пройти пролив Вилькицкого и войти в Карское море 22 или 23 августа.

Эти оценки стали ещё одним примером «офис-стратегии». Во-первых, из-за крайне суровой ледовой обстановки в море Лаптевых, конвой двигался очень медленно, и на самом деле достиг пролива Вилькицкого не 22 августа, а 22 сентября, ровно через месяц, после того как «Aдмирал Шеер» ушёл. Во-вторых, в этом конвое, названом ЭОН-18, было всего 6 торговых судов, 2 ледокола и 3 военных корабля: лидер эскадренных миноносцев «Баку», эсминцы «Разумный» и «Разъярённый», которые были переданы с Тихоокеанского флота в состав Северного флота. Но боевые корабли не смогли бы оказать отпор в случае нападения противника, так как все пушки и торпедные пусковые установки с боеприпасами, были перегружены на одно из торговых судов конвоя.

Решающим для принятия решения о начале проведения надводной стадии операции послужило сообщение, полученное 15 августа, в котором говорилось, что самолёты — разведчики Люфтваффе обнаружили большой конвой, вышедший из Архангельска неделю назад и шедший на восток, очевидно, к проливу Вилькицкого, который он, скорее всего, пройдёт также 22-23 августа. Оба конвоя сопровождали почти все ледоколы, которые имело в своём распоряжении Главное управление Северного морского пути (ГУСМП), и будет представлять одну гигантскую цель, в общей сложности более 50 судов. Если Кригсмарине нужен успешный военно-морской рейд против советского полярного судоходства, фактически парализующий Северный морской путь, то пришло время действовать прямо сейчас.

Перед началом операции, недавно назначенный капитаном «Шеера», Меендсен-Болькен получил указания по условиям плавания в Карском море и тактике ВМФ СССР, от фон Баумбаха, бывшего военно-морского атташе при посольстве Германии в Советском Союзе. Так как очень многое зависело от точной расшифровки советского радиообмена, к экипажу «Шеера» присоединилась группа радиоразведки под командой капитана Дистервега (Disterweg). Большинство её членов говорили на русском языке.

Так как ледовые и погодные условия оставались, пожалуй, главной нерешённой проблемой, кроме подводных лодок и целой сети метеостанций, простирающейся от Шпицбергена до устья р. Лены, было принято решение задействовать в операции гидросамолёты Blohm und Vosse BV-138, способные оставаться в воздухе в течение 12 часов без дозаправки, для сбора разведывательной и метеоинформации вдоль наиболее важных судоходных маршрутов. Однако Арктика нанесла неожиданный удар по этой жизненно важной части всей операции. Оба BV-138 участвовавших в операции вышли из строя и восстановлению не подлежали.

Тем не менее, в докладе, переданном U-601 в штаб-квартиру Кригсмарине в Нарвике, 15 августа, ледовые условия выглядели перспективными, и немцы решили продолжить «Вундерланд». 16 августа, в 15.00, «Aдмирал Шеер» в сопровождении эсминцев Z16 «Фридрих Экольдт», Z15 «Эрих Штайнбринк» и Z4 «Рихард Битзен» вышел из Bogen Bite. Достигнув в полном радиомолчании острова Медвежий, капитан рейдера отпраздновал со свитой это событие и направил крейсер полным ходом на восток.

Туманы и низкая облачность благоприятствовали проходу через Баренцево море. 18 августа, рейдер вошёл в Карское море и на воду спустили гидросамолёт Arado Ar 196. Пришло время начать разведывательные полёты. В 23:40, «Шеер» успешно встретился с U-601 и получил обновленную информацию о ледовой обстановке. Однако, командир U-601, капитан Грау (Grau), отметил, что до сих пор, в отличие от немецких ожиданий, он не наблюдал никакого судоходства вдоль западного побережья Новой Земли.

Капитан Меендсен-Болькен решил проверить ситуацию лично. Он направил крейсер на юго-запад, к мысу Желания, затем на восток к острову Уединения, вдоль предполагаемого маршрута советских кораблей, но вскоре рейдер был вынужден перемещаться вокруг двух больших ледяных полей и, в конце концов, был остановлен сплошной стеной льда, неприступным барьером, который заставил его повернуть обратно на запад. Информация U-601 подтвердилась: этот район очень тяжёл для судоходства. Стратегия, предусмотренная персоналом Кригсмарине, не оправдалась, и весь день был потрачен без какой-либо пользы. Хуже того, вышел из строя компас Arado Ar 196 и ещё один день был потрачен для ремонта.

После выхода из забитого льдом района на востоке, «Шеер» повернул на юг и в вечерние часы, 20 августа, встретился с другой подводной лодкой, U-251, которая также до сих пор не встречала советских судов. У Меендсен-Болькена остался только один реальный вариант, следовать вдоль береговой линии полуострова Таймыр, достигнуть пролива Вилькицкого и ждать конвой, надеясь на скорое его прибытие.

Это решение оказалось правильным. В полдень 21 августа, наблюдатель с Arado Ar 196, наконец сообщил, что долгожданный конвой с запада, находится всего в 60 милях от текущей позиции «Шеера», к востоку от островов Мона, и медленно движется с юго-запада, почти точно в направлении крейсера. По словам наблюдателя, в конвое шли 9 торговых судов и 1 большой ледокол.

Если о количестве кораблей в конвое наблюдатель сообщил точно, то о направлении он был полностью не прав. Немцы ждали конвой с запада, из Петропавловска, и экипаж Arado Ar 196, для того чтобы избежать обнаружения, наблюдал суда очень короткое время и на максимальной дальности. В результате оба пилота не смогли определить точный курс и выдали ошибочную информацию. На самом деле, «конвой с запада», замеченный с Arado Ar 196, шёл на восток, а не юго-запад, удаляясь от позиции «Шеера». Это был тот же конвой, который оставил Архангельск 8 августа и наблюдался самолётами люфтваффе 15 августа. После короткой стоянки в Белушьей Губе, торговые суда, 2 танкера и ледокол «Красин», 18 августа прошли пролив Карские ворота, посетили остров Диксон и пошли на восток. Позже к ним присоединился ледокол «Ленин» и британский танкер «Hope Mount». Назвать эту группу судов конвоем, будет преувеличением, поскольку в отличие от обычной практики он не был защищён каким-либо настоящим боевым кораблём и если бы немцы решили его преследовать, то были бы потоплены все или большинство судов. Вместо этого, Меендсен-Болькен решил занять позицию у банки Ермака, готовясь встретить конвой после того, как он пройдёт острова Мона и окажется перед дулами орудий «Шеера».

Тем не менее, капитан крейсера беспокоился о точном маршруте конвоя и приказал пилотам Arado Ar 196 уточнить предыдущую информацию, но гидросамолёт вскоре вернулся обратно, сообщив, что большой туман движется с востока, полностью покрывая район, где ранее были обнаружены корабли противника. Немцы провели всю ночь в напрасном ожидании. Наконец, служба мониторинга радио-трафика сообщила, что суда медленно уходят от засады в северо-восточном направлении. Только тогда Меендсен-Болькен понял свою ошибку и приказал преследовать караван, но драгоценное время уже было упущено.

В утренние часы 22 августа «Адмирал Шеер» достиг архипелага Норденшёльда и Arado Ar 196 вновь поднялся в воздух. Опять не удалось найти конвой и экипаж гидросамолёта решил исследовать ледовую обстановку в направлении пролива Вилькицкого. Между тем немецкая радиослужба нашла ключ для одного из советских сообщений. В нём сообщалось, конвой движется на северо-восток, со скоростью 5 узлов и собирается войти в пролив Вилькицкого.

5 узлов, казалось бы скорость ходьбы, однако задача перехватить и уничтожить конвой была непростой из-за непредсказуемого движения ледяных полей. Расстояние между конвоем и крейсером сокращалось болезненно медленно. 23 августа Arado Ar 196 снова увидел неуловимый конвой, который расположился на якорной стоянке возле острова Хелланд-Хансен. Следующие два дня «Шеер» продолжал двигаться на восток, вдоль относительно узкой полосы воды, иногда всего несколько миль в ширину.

Запас авиационного топлива был почти исчерпан и Меендсен-Болькен решил сократить полёты Arado Ar 196, совершив ошибку, которая стала очевидной достаточно скоро. «Шеер» приближался к острову Русский, но ветер изменил направление и крейсер оказался окружённым тяжёлым льдом, который мог раздавить корабль. К счастью для немцев, вскоре ветер сменился и после нескольких часов умелого маневрирования рейдеру удалось найти путь к чистой воде и продолжить преследование, хотя скорость иногда падала до 1,5-2 узлов.

25 августа в 5.30, Arado Ar 196 совершил свой одиннадцатый, последний полёт. Во время жёсткой посадки самолёт разбился о льдину. Без воздушного разведчика все надежды немцев на обнаружение и атаку конвоя быстро исчезли, и капитан озвучил отступление. Поэтому он так и не узнал, что советские корабли были буквально загнаны в угол: конвой стоял на месте, так как суровая ледовая обстановка в море Лаптевых полностью блокировала путь на восток.

Маршрут на запад, для «Шеера», был гораздо легче, на этот раз вода была почти свободна ото льда. К 11.00 крейсер прошёл архипелаг Норденшёльда и достиг острова Белуха, где в первый раз во время операции «Вундерланд», дозорный сообщил, что замечен корабль противника, старый ледокольный пароход.

Неравный бой

В этот момент капитан рейдера столкнулся со сложной дилеммой. Он мог открыть огонь сразу и быстро затопить старый ледокол, но теперь, когда Arado Ar 196 был потерян, он отчаянно нуждался в информации о ледовой обстановке и движении конвоев, которую он мог бы получить от русских. «Шеер» повернул в сторону ледокола, чтобы затруднить опознание своего силуэта, старый трюк, использовавшийся во время предыдущего рейда через Атлантический и Тихий океаны, и определил себя как «Тускалуза» подняв флаг американского флота.

Но этот трюк не удался. То ли из-за ошибки сигнала с немецкой стороны или непонимания с русской или оба этих события, но связист «Александра Сибирякова» принял название судна не как «Тускалуза», а как японское «Siuasima».

С крейсера отправили первое сообщение на русском языке: «Кто ты и куда идёшь?». Через минуту следующее: « Доложить ледовую обстановку в проливе Вилькицкого». С ледокола на остров Диксон отправили сообщение, что неизвестный крейсер поднял американский флаг и стремительно приближается. Диксон немедленно ответил, что никаких американских или японских кораблей в этом районе нет, судно может быть только рейдером противника и «Александр Сибиряков» должен действовать в регламенте боя. Немцы, тщательно контролируя радиосообщения с парохода сразу поняли, что их рассекретили и потребовали немедленно прекратить радиопередачи. Не получив никакого ответа, на «Шеере» подняли флаг Кригсмарине и приказали команде ледокола остановить двигатель.

Таким образом, через девять дней после начала «Вундерланд» советскому командованию стало известно о немецкой операции. Чтобы поддержать свою угрозу, рейдер произвёл один холостой выстрел. Это было последнее предупреждение. В 13.40 Диксон получил сообщение: «Вражеский корабль движется на нас, мы принимаем бой». Десятки арктических станций стали вызывать «Александра Сибирякова», но корабль молчал, так как мощный радиопередатчик «Шеера» блокировал все частоты, но было уже слишком поздно. В 14.07 Диксон послал сообщение для всех арктических станций: «Фашистский крейсер в Карском море, атакован ледокол „Александр Сибиряков“. Всем судам немедленно остановить радиопередачи». Всем конвоям было дано указание держаться подальше от опасной зоны или прибыть в порты, под защиту береговых батарей.

А в это время, ведя огонь по крейсеру и прикрываясь дымовой завесой, «Александр Сибиряков» полным ходом шёл к острову Белуха. Капитан корабля Анатолий Качарава пытался выиграть как можно больше времени, чтобы спасти экипаж и пассажиров парохода.

В первом залпе, немцы немного ошиблись в расчётах. Меендсен-Болькен и его артиллеристы были сбиты с толку этим жалким сопротивлением, они не могли предвидеть, что небольшой советский корабль будет сопротивляться. Обычно картина была иной…

Следующий залп «Шеера», в 13:53, попал точно в цель: 305-килограммовый снаряд ударил по платформе кормовой пушки. Взрыв был огромен. Кормовая пушка была уничтожена сразу, весь расчёт орудия погиб. Третий залп, на этот раз осколочно-фугасный, снова попал в ледокол. Горячие осколки пронзили бочки с бензином, стоящие на палубе, многие взорвались и загорелись, быстро распространяя огонь. Четвёртый залп стал смертельным. Массивные снаряды прошли через палубу и взорвались ниже, повредив паровые котлы и пробив зияющие дыры в корпусе корабля. Двигатель парохода прекратил работу и корабль остановился. Огромный столб дыма полностью закрыл судно. За агонией своей жертвы, на «Шеере» следили более 20 минут, а когда огонь начал стихать, обнаружили, что пароход, явно набравший много воды, до сих пор отказывался тонуть. Чудом уцелевшая, последняя пушка продолжала стрелять. Меендсен-Болькен решил не отказывать себе в удовольствии и в 14:28 приказал произвести последний залп, в упор, с расстояния всего 2,2 миль, который наконец заставил замолчать легендарный пароход, «рабочую лошадку» Арктики. В общей сложности, немецкие артиллеристы произвели 6 залпов 27 снарядами. Через несколько минут, в 15:00, «Александр Сибиряков» был затоплен своим экипажем. Корабль исчез под водой не спустив флага перед противником.

Между тем, всё ещё надеясь получить необходимую информацию, немцы решили захватить выживших и спустили спасательный катер, который быстро приблизился к шлюпке с уцелевшими русскими. По данным немецких источников, некоторые моряки отказались быть спасёнными немцами и прыгнули за борт, оставшись в ледяной воде на верную смерть. Несколько немцев прыгнули в лодку и, избивая прикладами, заставляли выживших перейти на борт немецкого катера. Всего, от первоначальных 99 человек, немцами были подобраны 22.

Бомбардировка Диксона

Меендсен-Болькен был разочарован. «Александр Сибиряков» раскрыл присутствие «Шеера». Советское командование было предупреждены самым смертоносным образом и, конечно, начало энергично реагировать на опасность. Захваченные члены экипажа парохода, могли только сказать название и пункт назначения судна. «Александр Сибиряков» не был частью какого-либо конвоя и никакой новой информации по другим судам получено не было.

Невероятно, но Меендсен-Болькен всё ещё упорно надеялся встретить советские конвои на несуществующем маршруте мыс Желания — Диксон и приказал повернуть на северо-запад. Но Карское море было пусто. Ночью дозорные видели лишь ледяные поля и в утренние часы 26 августа, Меендсен-Болькен решил, что после того, как эффект неожиданности был потерян, он не сможет перехватить русские корабли в открытом море. Гораздо более перспективной была идея напасть на порт. Там он может найти не только торговые суда, на якорной стоянке, но и захватить старших командиров штабов противника, со всей документацией о движении конвоев, подробные карты местности, прогнозы погоды, военно-морские коды и другую ценную информацию.

Предстояло выбрать один из двух важнейших центров Северного морского пути в Карском море: Амдерма или Диксон. Немцы ошибочно полагали, что Амдерма была ключевым центром разгрузки союзных конвоев из-за постоянных бомбардировок самолётами Люфтваффе Мурманска, но если это правда, то Амдерма, скорее всего, будет хорошо защищена береговыми батареями и, кроме того, она была слишком близко расположена к русским военно-морским и военно-воздушным базам.

Удалённый Диксон, казался гораздо более перспективной целью. Кроме того, тщательный анализ русского радиообмена, проведённый командой радиоразведки во время уничтожения «Александра Сибирякова», показал, что Диксон функционировал как центр радиосети, передающий приказы в другие порты и корабли, а эта характерная особенность говорила о размещении на нём штаба командования Западным сектором Арктики. Если Диксон будет опустошён тяжёлой бомбардировкой и захвачен вооружённым до зубов десантом, то главная цель операции «Вундерланд», а именно подавление навигации по Северному морскому пути, может быть ещё достижима, несмотря на все предшествующие беды и разочарования.

Хоть немцы и потеряли время в центре Карского моря, в поисках советских кораблей, вдали от их фактических маршрутов, исследования и тщательный анализ радиообмена не прекращались ни на минуту. Советские штабы были перегружены неточной и панической информацией. Судя по ней, казалось, что удаленное Карское море было наполнено всем германским флотом, всем, что у Кригсмарине было на плаву. Но вся система советской связи и управления была настолько громоздкой и сложной, что все меры и паника приказов сводились к тривиальным и неэффективным шагам, на выполнение которых были необходимы недели и даже месяцы и даже после этого они могли быть эффективны лишь частично. Весь день, 26 августа, прошёл в дискуссиях, планировании, написании и отправки приказов и контрприказов и всё это время идущий на восток конвой, а затем и крейсер-призрак были брошены на произвол судьбы. Если бы немцы пошли на атаку Диксона сразу после потопления «Александра Сибирякова», не тратя 24 часа, то вся операция «Вундерланд» могла бы иметь другие результаты.

Диксон, как и идущий на восток конвой, оказался перед мрачной перспективой бороться с сильным врагом скудными ресурсами, которые он имел в своём распоряжении. К счастью, за год до операции «Вундерланд», в конце лета 1941 года, благодаря усилиям Ивана Папанина, оборона Диксона была усилена двумя батареями: № 226 с двумя 130-мм орудиями и № 246 с двумя 45-мм зенитными орудиями. Позже к обороне Диксона присоединилась батарея № 569. Она была оснащена двумя устаревшими тяжёлыми 152-мм орудиями образца 1910 года, которые чудом сохранились после двух войн и революции, и были доставлены из военных запасов Архангельска. Но 22 августа, адмирал Головко, введённый в заблуждение успешно проведённым немцами подготовительным (подводным) этапом операции, отдал приказ о переброске в Белушью Губу артиллеристских батарей с Диксона. Утром 26 августа, вспомогательный военный корабль СКР-19, бывший ледокол «Семён Дежнёв», прибыл на Диксон, чтобы забрать орудия, боеприпасы, орудийные расчёты и доставить этот груз на Новую Землю. Орудия батарей № 226 и № 246 вместе с боеприпасами уже были загружены на баржу и только два тяжёлых орудия батареи № 569 стояли на открытом грузовом терминале.

Даже несмотря на сообщение с «Александра Сибирякова», подготовка к обороне Диксона началась только в вечерние часы 26 августа. Диксончане, в составе работников морского порта, радиометцентра, аэропорта, отделения Госбанка, больницы и охотники, собрались на встречу на борту СКР-19 «Семён Дежнёв». Решено было сформировать две группы местного ополчения под командованием главного инженера «Диксонстрой» А. И. Мережкова, комиссаром отрядов был назначен начальник Диксонского политотдела С. А. Шатов, начальником штаба, инженер «Диксонстрой», П. И. Ивушкин. Женщины, дети и секретные документы ГУСМП должны были быть перевезены в район реки Лемберовка. Руководили обороной полковой комиссар В. В. Бабинцев, начальник морских арктических операций А. И. Минеев, начальник штаба морских операций Н. А. Еремеев и начальник полярной станции Диксон И. А. Сидорин.

Между тем, лейтенант Николай Корняков, командир батареи № 569, действуя по собственной инициативе, приказал разгружать снаряды для его 152-мм орудий с баржи обратно на пирс и из местных грузчиков выбрал добровольцев для орудийных расчётов.

СКР-19 «Семён Дежнёв» имел такое же вооружение, как и «Александр Сибиряков» : четыре 76-мм орудия, четыре 45-мм пушки и четыре 20-мм зенитных орудия «Эрликон», которые даже отдалённо не были эффективны в борьбе с «карманным линкором». Военно-морские силы немного подросли, когда поздно вечером того же дня к обороне Диксона присоединилось торговое судно «Революционер», загруженное древесиной, вооружённое только одним 76-мм орудием, одной 45-мм пушкой и двумя «эрликонами». Но третий и последний корабль, вошедший в порт, не увеличил мощь обороняющихся сил, а ухудшил их положение, поскольку это было безоружное торговое судно «Кара» с несколькими сотнями тонн аммонала на борту. В случае попадания немецкого снаряда в судно «Кара» мощнейший взрыв наверняка уничтожил бы порт со всеми его защитниками.

Комиссар В. В. Бабинцев и капитан СКР-19, старший лейтенант А. С. Гидулянов, решив укрепить оборону порта, незадолго до полуночи покинули порт на катере для проверки береговой линии мыса Кретчатик на острове Диксон, как лучшего места для установки 130-мм батареи. Катер сопровождал буксир «Молоков» тянущий баржу, с обоими 130-мм орудиями и боеприпасами, на буксире.

27 августа в 1.05, дозорный, стоя возле прежнего расположения батареи № 226 в северо-западном углу острова Диксон, увидел тёмный, обтекаемый силуэт «Шеера», идущего на юг вдоль западного берега острова. От прежней дислокации батареи сохранилась телефонная линия, и дозорный немедленно связался с Диксоном и поднял тревогу. Радиостанция Диксона начала передавать это страшное сообщение открытым текстом. После сообщения о наступлении противника, начальник аэропорта Н. Ф. Колло с товарищем, вооружившись ручным пулемётом с одним диском патронов и винтовкой с одной обоймой, побежали вдоль берега, держа рейдер в поле зрения и, в крайнем случае, готовясь открыть огонь по возможному немецкому десанту. Если бы немцам было только известно, что остров Диксон с радиостанцией и штабом ГУСМП не был защищен с запада корабельными орудиями, то их десант мог захватить остров без особых помех. Вместо этого они решили напасть на остров Диксон, порт и суда, с внутренней гавани.

СКР-19 «Семён Дежнёв», под командованием лейтенанта Сергея Кротова, стоя в середине бухты возле угольного терминала острова Конус, начал отходить от пирса, но не успел принять более безопасное положение под защитой берега. Через 25 минут, «Шеер» достиг бухты Хаймен, прошёл навигационную станцию «Скуратов», маркировки входа в пролив Вега и оказался 4,5 милях от порта.

Позже, в официальном докладе ГУСМП, были особо отмечены впечатляющие навыки в навигации «Шеера», которые, безусловно, явились следствием немецких «научных» арктических экспедиций в 30-е и начало 40-х годов. Однако эта информация относилась только к гидрографическим данным и не могла дать оценку текущему состоянию обороны Диксона: расположения позиций береговых батарей, если таковые были, сил гарнизона и общего плана обороны. Большинство немцев не принимало в расчёт дезорганизованный и неточный огонь с 1—2 торговых судов, нескольких лёгких орудий береговых батарей и контратаки гарнизона Диксона, который, по их оценкам, состоял из 50-60 солдат пограничных войск НКВД, вооружённых винтовками и, возможно, парой пулемётов, и потому Меендсен-Болькен решил пойти на штурм Диксона 180-ю, хорошо вооружёнными пехотинцами десанта, при поддержки 280-мм и 150-мм орудий крейсера, не предполагая какого-либо серьёзного сопротивления. Чтобы свести к минимуму воздействие огня противника на лодки десанта, решено было начать операцию как можно ближе к центру ГУСМП с тем, чтобы подавить в первую очередь артиллерию противника. Радиостанция Диксона уже начала лихорадочные радиопередачи и немцы знали, что эффект внезапности уже утерян, поэтому им приходилось рассчитывать на шоковый эффект от тяжёлой бомбардировки корабельными орудиями.

(На самом деле, диксонский гарнизон имел две 37-мм противотанковые пушки, одно 76-мм зенитное орудие, одну 75-мм гаубицу. Артиллерийским взводом командовал электросварщик порта И. Г. Воробьёв, командирами орудий были А. А. Щедрин и С. В. Кузнецов. Гарнизон включал не только пограничников, но ещё около 300 человек ополчения, вооружённых винтовками, карабинами и охотничьими ружьями. Однако очевидно, что всех этих орудий и ружей было бы не достаточно для противостояния огню корабельных орудий, расстреливающих в упор, и действительно, кажется маловероятным, что после артобстрела силы гарнизона смогли бы оказать какую-либо серьёзную оппозицию немецкому десанту).

Вахтенный журнал СКР-19 «Семён Дежнёв»: «27 августа 1942 года, 01.25. Сыграна боевая тревога».

Между тем, СКР-19 «Семён Дежнёв» вышел из-за угольного терминала и С. Кротов направил корабль в сторону противника полным ходом. Он решил подойти к «Шееру» как можно ближе и отчаянной стрельбой задержать нападение на порт. В крайнем случае, корабль мог быть затоплен между островом Пирожок и отмелью Вега, чтобы сделать вход во внутреннюю гавань недоступным для крейсера.

Когда расстояние сократилось до 4 миль, С. Кротов, пытаясь выиграть время, приказал своим сигнальщикам отправить сообщение на крейсер, с просьбой идентифицировать себя. На этот раз немцы не были склонны изображать из себя «Тускалузу», и в ответ, в 01.37, как только команда управления огнём на «Шеере» получила визуальный контакт с кораблями и портом, крейсер открыл огонь.

Вахтенный журнал СКР-19 «Семён Дежнёв»: «01.38. Наши пушки дают залп».

Орудия «Семёна Дежнёва» открыли ответный огонь, и С. Кротов слегка повернул корабль, чтобы открыть «Шеер» для кормовой пушки. Канониры целились не в корпус, а в мостик крейсера, понимая, что это их единственный шанс нанести хоть некоторые повреждения. Позже они утверждали, что наблюдали несколько ярких вспышек от ударов о надстройке крейсера, но немецкие источники не упоминают такого.

Вахтенный журнал СКР-19 «Семён Дежнёв»: «01.41. Прямое попадание в районе третьего и четвёртого трюмов корабля. Отмечено попадание береговой батареи по юту корабля противника, где вспыхнул пожар. Отмечено попадание по крейсеру в районе фок-мачты…».

Вскоре «Семён Дежнёв» пережив два первых залпа, попал под третий. Тяжёлый снаряд ударил между 3-м и 4-м трюмами. Всего за 8 минут, пароход получил 4 прямых попадания из 150-мм орудия. Сначала немцы использовали бронебойные снаряды, которые почти безвредно проходили сквозь корабль, но вскоре, поняв свою ошибку, артиллеристы перешли на осколочно-фугасные снаряды. Тяжёлые снаряды повредили дальномер, 76-мм пушку, крупнокалиберный пулемёт, осколки сделали много подводных отверстий, 6 членов экипажа погибли мгновенно, ещё 1 умер позднее в тот же день, и 20 матросов было ранено.

Вахтенный журнал СКР-19 «Семён Дежнёв»: «01.46. Прекратили огонь…».

Пароход вышел из боя. Поставив дымовую завесу он начал медленно двигаться ко входу в Самолётную бухту, которая обеспечила лучшую защиту от убийственного огня тяжёлых корабельных орудий. «Семён Дежнёв» набрал уже тонны воды и капитан А. С. Гидулянов, срочно вернувшийся на борт своего корабля, принимал меры для предотвращения опрокидывания.

Вахтенный журнал СКР-19 «Семён Дежнёв»: «01.52. Корабль всем корпусом легко сел на грунт. Грунт — ил».

Судно село на мель и стало неподвижной мишенью, почти всё вооружение вышло из строя. Участники борьбы за живучесть судна сообщили, что на устранение пробоин и откачку воды уйдёт не менее 3 часов.

Выведя СКР-19 «Семён Дежнёв» из боя, «Адмирал Шеер» сосредоточил свой огонь по «Революционеру» (под командованием капитана Панфилова), едва видимому сквозь дымовую завесу. Через 5 минут, корабль получил 3 прямых попадания, после которых начался пожар на палубе и деревянном мостике, были повреждены несколько отсеков внутри корабля, но самое главное, уничтожен паропровод питания якорной лебёдки, вследствие чего корабль стал «подсадной уткой», легкой мишенью для немецких артиллеристов.

К счастью, немцы ещё не заметили третий корабль, «Кара», гружённый взрывчаткой и невидимый пока из-за скалистых берегов и дымовой завесы «Семёна Дежнёва». Даже одного попадания в корпус судна было бы достаточно, чтоб произвести мощный взрыв и полностью уничтожить порт и силы обороны. Очевидно, что обнаружение «Кара» было делом нескольких минут.

Защитники острова Диксон оказались на грани полного уничтожения. Они потеряли все свои военно-морские силы, и кажется уже ничто не стоит между немецким десантом и командным центром Северного морского пути. В этот критический момент всей операции «Вундерланд», лейтенант Николай Корняков открыл огонь из 152-мм орудий. Прямых попаданий в рейдер зарегистрировано не было. Но немцы классифицировали падения снарядов в воду как 130-мм корабельные орудия, а не как из 76-мм пушек, поскольку высокие фонтаны морской воды поднялись в воздух слишком близко, некоторые менее чем в 600 метрах от крейсера. Н. Корняков установил свои пушки не на пирсе, где бы они были хорошо видны на светлом фоне воды, а рядом с тем местом, где пирс соединяется с берегом, на тёмном фоне чёрных скал, и это сделало орудия гораздо менее заметными. Из-за этой позиции и дымовой завесы «Семёна Дежнёва», немцам не удалось сразу обнаружить орудия, и они решили, что для продолжения перестрелки риск был слишком велик.

Они не знали сколько орудий обороняющиеся имели в своём распоряжении и где они находились. Возможно, это было только начало, но что произойдет, когда артиллеристы закончат пристреливаться к цели? Не было никакого смысла начинать лобовое сражение между одиноким, никем не поддерживаемым крейсером, за тысячу миль от Нарвика и береговыми батареями, скорее всего, сильно замаскированными, защищёнными бронёй плит и спрятанных где-то в скалах. Таким образом, не уверенный в исходе боя, Меендсен-Болькен решил, что настало время уходить.

Если бы немцы знали, что имеют дело с двумя старинными осадными орудиями первой мировой войны, не защищёнными какой-либо бронёй и не спрятанными в башнях в непроходимых скалах, а стоящими под открытым небом, без какого-либо камуфляжа, стреляющими вслепую, сквозь дым и туман, без дальномеров и наблюдательных постов, обслуживаемыми необученными расчётами, состоящими из энтузиастов добровольцев, под командованием неопытного лейтенанта. Если бы немцы решили продолжить маневрирование ещё минут пять-десять, пока развеялась дымовая завеса, то они были бы в состоянии определить местонахождение батареи, и заставили бы её замолчать одним-двумя точными залпами.

Но Меендсен-Болькен был хорошо осведомлён о судьбе тяжёлого крейсера «Блюхер», потопленного старинными орудиями норвежской батареи в Осло-фьорде, 9 апреля 1940 года, а также конец линкора «Бисмарк» в мае 1941 года, получившего прямое попадание в рулевое отделение, достаточное для того, чтобы потерять управление и позже быть потопленным британцами. Он решил, что если «Шеер» попытается приблизиться, то рано или поздно он может пострадать от неизвестных береговых батарей или иных повреждений, даже незначительные из которых, в середине негостеприимной Арктики, могут оказаться в итоге фатальными.

Пока не было ответного огня с крейсера, главной проблемой для Н. Корнякова была огромная отдача орудий на неподготовленной позиции. Лопаты опор скользили на скользкой поверхности и орудия весом почти 8 тонн, были отброшены отдачей так далеко назад, что расчётам пришлось использовать небольшой грузовик, к счастью находившийся на пирсе, чтобы вернуть орудия на место. Позже пики были заблокированы, и скорость стрельбы несколько возросла.

После 01.46, батарея № 569 выпустила по «Шееру» 40 снарядов. Меендсен-Болькен приказал поставить дымовую завесу (некоторые защитники Диксона приняли это за результат прямого попадания), и за 4 минуты крейсер скрылся за мысом. За 11 минут боя немцы истратили 25 шт. 280-мм, 21 шт. 150-мм и 32 шт. 105-мм снарядов, сильно повредили 2 корабля, но до сих пор не добились никаких решительных результатов.

Сейчас, когда тяжелая артиллерия противника осталась неподавленной и высадку десанта пришлось отложить, немцы были уверены, что их козырь — точный огонь с большого расстояния, может преодолеть оборону, или хотя бы нанести тяжёлый непоправимый ущерб портовым сооружениям. Пройдя на север, вдоль береговой линии острова Диксон, с 2.14 до 2.19 «Адмирал Шеер» выпустил по метеостанции острова Медвежий 26 шт. 105-мм снарядов. Батарея Н. Корнякова снова открыла огонь, направленный на звуки орудий рейдера и красноватые блики далёких залпов, но безрезультатно. Между 2.19 и 2.45, 76 шт. 150-мм снарядов «Шеера», были выпущены по северному берегу острова Диксон, попав в электростанцию и радиоцентр Нового Диксона.

Вторая атака на порт началась в 2.31, когда команда управления огнём «Шеера», вновь получила визуальный контакт с портом и угольным терминалом на острове Конус. Пришло время пустить в действие основные орудия. Русские 152-мм орудия ответили, но опять же, слепо и очень неточно. В 2.43, немцы прекратили стрельбу. Меендсен-Болькен видимо был доволен причиненным ущербом портовой инфраструктуре: горели нефтяные и угольные терминалы на острове Конус, поднимая в небо столбы чёрного дыма, несколько радиомачт были разбиты на осколки или опрокинуты, горели радиоцентр и электростанция, а также несколько зданий в посёлке. В 2.46, крейсер, двигающийся на восток, вновь стал виден для русских артиллеристов и они открыли более точный огонь. В 2.48, рейдер ответил, попав в портовые сооружения и несколько жилых домов. В течение этого этапа бомбардировки, немцы истратили 52 шт. 280-мм и 24 шт. 150-мм снарядов, батарея № 569 ответила 50 снарядами. В 2.57, Меендсен-Болькен получил сообщение, что 20 % боеприпасов уже были израсходованы, но огонь русской 152-мм батареи продолжался неуклонно и капитан решил поставить дымовую завесу и скрыться. «Aдмирал Шеер» резко повернул вправо и исчез в просторах Карского моря. Битва за Диксон закончилась.

Крейсер ушёл на северо-запад, покинув Карское море, уйдя в более безопасный район, чтобы не нарушая обязательное радиомолчание, связаться с Шмундтом используя собственную радиостанцию. 28 августа, когда «Шеер» находился на юго-западе Земли Франца-Иосифа, Меендсен-Болькен получил сообщение в котором Шмундт приказывал вернуться в Карское море, продолжать поиски кораблей врага в западной его части, и атаковать порт Амдерма. С точки зрения Меендсен-Болькена этот приказ был бессмысленным: после гибели «Александра Сибирякова» и бомбардировки острова Диксон, шансы найти советские корабли в открытом море или застать оборону Амдермы неподготовленной были незначительны. Также, западная часть Карского моря была гораздо ближе к советским авиабазам, располагающим гидросамолётами, бомбардировщиками и торпедоносцами, и риск воздушного нападения был гораздо больше. Также было бы разумно предположить, что русские подводные лодки уже патрулируют проливы Карские ворота и Югорский шар возле Амдермы, впрочем так оно и было.

Описав нереальность поставленной задачи и не подтвердив готовность её выполнять, Меендсен-Болькен сообщил о разрушении Диксона и предложил искать корабли противника гораздо ближе к Нарвику, в районе Шпицбергена, или вернуться в восточную часть Карского моря, но только после получения нового гидросамолёта разведки. В результате этого радиообмена, Шмундт приказал Меендсен-Болькену вернуться в Нарвик. Отступление прошло без осложнений. 28 августа, в 20:00, возле острова Медвежий, «Шеер» вновь встретился с эсминцами сопровождения и 30 августа, в 13.00 зашёл на базу «Tielzund» в Schemen-Fiord. В 17.00, крейсер посетил Шмундт, который был явно расстроен: радиостанция Диксона возобновила свою работу. Вскоре «Aдмирал Шеер» был обнаружен на якорной стоянке и сфотографирован британским самолётом-разведчиком.

Итоги

В ходе операции «Вундерланд» обе стороны продемонстрировали резкое различие в стилях: немцы планировали смело и амбициозно, бескомпромиссно и пунктуально, но реализовывали целиком консервативно. Напротив, советское оперативное планирование было громоздким и небрежным и в большей степени держалось на импровизации в последние минуты выживания, но в целом они не смутились перед немецкой превосходящей и концентрированной военной мощью.

Результаты «Вундерланда» также были интерпретированы по-разному. Анализируя последствия, немцы пришли к выводу, что операция оказалась больше авантюрным приключением в открытом море, чем правильно продуманной военно-морской операцией, и в следующий раз им потребуется больше информации и ресурсов: большее количество участвующих судов, подводных лодок и гидросамолётов, более густая сеть наблюдательных постов и метеостанций.

Советское командование проанализировало результаты «Вундерланд» с точки зрения людей, знающих реалии Северного морского пути: если, не смотря ни на что, это неожиданное нападение было отражено, то и новое немецкое посягательство потерпит неудачу. Если немцы надеялись, что противник будет наращивать свои силы в Арктике за счёт других направлений, то они ошиблись.

С немецкой точки зрения, нападение на Диксон, можно считать успехом. Разрушения были впечатляющими. 2 судна были сильно разбиты, одно с посадкой на мель, были уничтожены портовые сооружения, нефтяной терминал в Новом Диксоне, радиоузел и метеостанция на острове Медвежий. Радиостанция Диксона молчала. Бушевали пожары, дым колонами высоко поднимался в воздух, и казалось, что центр Северного морского пути был выведен из строя на длительное время.

На самом деле, ущерб от бомбардировки был незначительным. Порт не был взят, и никакой важной информации о Северном морском пути получено не было. Радиомачты были быстро возведены и зафиксированы, электростанция осталась нетронутой, так как немецкий снаряд попал только в бочки с отработанным маслом, хранившиеся рядом, пожар на острове Конус вскоре был потушен. Радиостанция Диксона возобновила передачи в течение 2-х дней, ещё до того, как «Адмирал Шеер» достиг Нарвика. «Революционер» был отремонтирован в течение трёх дней, «Семён Дежнёв» — в течение шести.

За исключением 7 моряков из экипажа СКР-19 «Семён Дежнёв», никто не был убит. 29 августа В. Е. Родионов, главврач норильской больницы, вместе с начальником санитарного отдела Норильского комбината С. М. Смирновым и операционной сестрой Ф. И. Макухиной самолетом были отправлены на Диксон. На «Семёне Дежнёве», носившем следы недавнего боя, они двое суток шли до Дудинки, сделав более тридцати операций, делая перевязки и не прерывая лечения. В Норильск раненых доставили поездом. Всем удалось сохранить жизнь, многие вернулись в строй.

Ледоколы «Фёдор Литке» и «Таймыр» были срочно отправлены в Дудинку и за 3 дня они доставили в диксонский порт достаточно топлива, чтобы следующий арктический конвой прошёл без задержек.

Литература

• Тонина О., Афанасьев А. [samlib.ru/t/tonina_o_i/wunderland_operation.shtml Война в Арктике. 1942 год. Операция «Вундерланд»]. Журнал «Самиздат» (17 февраля 2009). Проверено 11 января 2014.
• Белов М.И. Провал операции "Вундерланд". изд. "Морской транспорт" М... 1962 г.

Ссылки

• [www.allworldwars.com/Operation-Wunderland-1942.html - Операция «WUNDERLAND»]
• [диксония.рф/doku.php?id=библиотека:operation_wunderland - перевод «OPERATION WUNDERLAND. August 1942»]
• [militera.lib.ru/memo/russian/shneyder_ig/index.html - Шнейдер, Иван Григорьевич «Дежнёвцы».]
• [www.polarpost.ru/forum/viewtopic.php?f=4&t=2718&p=24978&hilit=%D0%B0%D0%BB%D0%B5%D0%BA%D1%81%D0%B0%D0%BD%D0%B4%D1%80+%D1%81%D0%B8%D0%B1%D0%B8%D1%80%D1%8F%D0%BA%D0%BE%D0%B2#p24978 - Судовая роль Краснознаменного ледокольного парохода «А.Сибиряков» на 24 августа 1942 года]

«Дежневцы»

Отрывок, характеризующий Операция «Вундерланд»

– Солдату позорно красть, солдат должен быть честен, благороден и храбр; а коли у своего брата украл, так в нем чести нет; это мерзавец. Еще, еще!
И всё слышались гибкие удары и отчаянный, но притворный крик.
– Еще, еще, – приговаривал майор.
Молодой офицер, с выражением недоумения и страдания в лице, отошел от наказываемого, оглядываясь вопросительно на проезжавшего адъютанта.
Князь Андрей, выехав в переднюю линию, поехал по фронту. Цепь наша и неприятельская стояли на левом и на правом фланге далеко друг от друга, но в средине, в том месте, где утром проезжали парламентеры, цепи сошлись так близко, что могли видеть лица друг друга и переговариваться между собой. Кроме солдат, занимавших цепь в этом месте, с той и с другой стороны стояло много любопытных, которые, посмеиваясь, разглядывали странных и чуждых для них неприятелей.
С раннего утра, несмотря на запрещение подходить к цепи, начальники не могли отбиться от любопытных. Солдаты, стоявшие в цепи, как люди, показывающие что нибудь редкое, уж не смотрели на французов, а делали свои наблюдения над приходящими и, скучая, дожидались смены. Князь Андрей остановился рассматривать французов.
– Глянь ка, глянь, – говорил один солдат товарищу, указывая на русского мушкатера солдата, который с офицером подошел к цепи и что то часто и горячо говорил с французским гренадером. – Вишь, лопочет как ловко! Аж хранцуз то за ним не поспевает. Ну ка ты, Сидоров!
– Погоди, послушай. Ишь, ловко! – отвечал Сидоров, считавшийся мастером говорить по французски.
Солдат, на которого указывали смеявшиеся, был Долохов. Князь Андрей узнал его и прислушался к его разговору. Долохов, вместе с своим ротным, пришел в цепь с левого фланга, на котором стоял их полк.
– Ну, еще, еще! – подстрекал ротный командир, нагибаясь вперед и стараясь не проронить ни одного непонятного для него слова. – Пожалуйста, почаще. Что он?
Долохов не отвечал ротному; он был вовлечен в горячий спор с французским гренадером. Они говорили, как и должно было быть, о кампании. Француз доказывал, смешивая австрийцев с русскими, что русские сдались и бежали от самого Ульма; Долохов доказывал, что русские не сдавались, а били французов.
– Здесь велят прогнать вас и прогоним, – говорил Долохов.
– Только старайтесь, чтобы вас не забрали со всеми вашими казаками, – сказал гренадер француз.
Зрители и слушатели французы засмеялись.
– Вас заставят плясать, как при Суворове вы плясали (on vous fera danser [вас заставят плясать]), – сказал Долохов.
– Qu'est ce qu'il chante? [Что он там поет?] – сказал один француз.
– De l'histoire ancienne, [Древняя история,] – сказал другой, догадавшись, что дело шло о прежних войнах. – L'Empereur va lui faire voir a votre Souvara, comme aux autres… [Император покажет вашему Сувара, как и другим…]
– Бонапарте… – начал было Долохов, но француз перебил его.
– Нет Бонапарте. Есть император! Sacre nom… [Чорт возьми…] – сердито крикнул он.
– Чорт его дери вашего императора!
И Долохов по русски, грубо, по солдатски обругался и, вскинув ружье, отошел прочь.
– Пойдемте, Иван Лукич, – сказал он ротному.
– Вот так по хранцузски, – заговорили солдаты в цепи. – Ну ка ты, Сидоров!
Сидоров подмигнул и, обращаясь к французам, начал часто, часто лепетать непонятные слова:
– Кари, мала, тафа, сафи, мутер, каска, – лопотал он, стараясь придавать выразительные интонации своему голосу.
– Го, го, го! ха ха, ха, ха! Ух! Ух! – раздался между солдатами грохот такого здорового и веселого хохота, невольно через цепь сообщившегося и французам, что после этого нужно было, казалось, разрядить ружья, взорвать заряды и разойтись поскорее всем по домам.
Но ружья остались заряжены, бойницы в домах и укреплениях так же грозно смотрели вперед и так же, как прежде, остались друг против друга обращенные, снятые с передков пушки.


Объехав всю линию войск от правого до левого фланга, князь Андрей поднялся на ту батарею, с которой, по словам штаб офицера, всё поле было видно. Здесь он слез с лошади и остановился у крайнего из четырех снятых с передков орудий. Впереди орудий ходил часовой артиллерист, вытянувшийся было перед офицером, но по сделанному ему знаку возобновивший свое равномерное, скучливое хождение. Сзади орудий стояли передки, еще сзади коновязь и костры артиллеристов. Налево, недалеко от крайнего орудия, был новый плетеный шалашик, из которого слышались оживленные офицерские голоса.
Действительно, с батареи открывался вид почти всего расположения русских войск и большей части неприятеля. Прямо против батареи, на горизонте противоположного бугра, виднелась деревня Шенграбен; левее и правее можно было различить в трех местах, среди дыма их костров, массы французских войск, которых, очевидно, большая часть находилась в самой деревне и за горою. Левее деревни, в дыму, казалось что то похожее на батарею, но простым глазом нельзя было рассмотреть хорошенько. Правый фланг наш располагался на довольно крутом возвышении, которое господствовало над позицией французов. По нем расположена была наша пехота, и на самом краю видны были драгуны. В центре, где и находилась та батарея Тушина, с которой рассматривал позицию князь Андрей, был самый отлогий и прямой спуск и подъем к ручью, отделявшему нас от Шенграбена. Налево войска наши примыкали к лесу, где дымились костры нашей, рубившей дрова, пехоты. Линия французов была шире нашей, и ясно было, что французы легко могли обойти нас с обеих сторон. Сзади нашей позиции был крутой и глубокий овраг, по которому трудно было отступать артиллерии и коннице. Князь Андрей, облокотясь на пушку и достав бумажник, начертил для себя план расположения войск. В двух местах он карандашом поставил заметки, намереваясь сообщить их Багратиону. Он предполагал, во первых, сосредоточить всю артиллерию в центре и, во вторых, кавалерию перевести назад, на ту сторону оврага. Князь Андрей, постоянно находясь при главнокомандующем, следя за движениями масс и общими распоряжениями и постоянно занимаясь историческими описаниями сражений, и в этом предстоящем деле невольно соображал будущий ход военных действий только в общих чертах. Ему представлялись лишь следующего рода крупные случайности: «Ежели неприятель поведет атаку на правый фланг, – говорил он сам себе, – Киевский гренадерский и Подольский егерский должны будут удерживать свою позицию до тех пор, пока резервы центра не подойдут к ним. В этом случае драгуны могут ударить во фланг и опрокинуть их. В случае же атаки на центр, мы выставляем на этом возвышении центральную батарею и под ее прикрытием стягиваем левый фланг и отступаем до оврага эшелонами», рассуждал он сам с собою…
Всё время, что он был на батарее у орудия, он, как это часто бывает, не переставая, слышал звуки голосов офицеров, говоривших в балагане, но не понимал ни одного слова из того, что они говорили. Вдруг звук голосов из балагана поразил его таким задушевным тоном, что он невольно стал прислушиваться.
– Нет, голубчик, – говорил приятный и как будто знакомый князю Андрею голос, – я говорю, что коли бы возможно было знать, что будет после смерти, тогда бы и смерти из нас никто не боялся. Так то, голубчик.
Другой, более молодой голос перебил его:
– Да бойся, не бойся, всё равно, – не минуешь.
– А всё боишься! Эх вы, ученые люди, – сказал третий мужественный голос, перебивая обоих. – То то вы, артиллеристы, и учены очень оттого, что всё с собой свезти можно, и водочки и закусочки.
И владелец мужественного голоса, видимо, пехотный офицер, засмеялся.
– А всё боишься, – продолжал первый знакомый голос. – Боишься неизвестности, вот чего. Как там ни говори, что душа на небо пойдет… ведь это мы знаем, что неба нет, a сфера одна.
Опять мужественный голос перебил артиллериста.
– Ну, угостите же травником то вашим, Тушин, – сказал он.
«А, это тот самый капитан, который без сапог стоял у маркитанта», подумал князь Андрей, с удовольствием признавая приятный философствовавший голос.
– Травничку можно, – сказал Тушин, – а всё таки будущую жизнь постигнуть…
Он не договорил. В это время в воздухе послышался свист; ближе, ближе, быстрее и слышнее, слышнее и быстрее, и ядро, как будто не договорив всего, что нужно было, с нечеловеческою силой взрывая брызги, шлепнулось в землю недалеко от балагана. Земля как будто ахнула от страшного удара.
В то же мгновение из балагана выскочил прежде всех маленький Тушин с закушенною на бок трубочкой; доброе, умное лицо его было несколько бледно. За ним вышел владетель мужественного голоса, молодцоватый пехотный офицер, и побежал к своей роте, на бегу застегиваясь.


Князь Андрей верхом остановился на батарее, глядя на дым орудия, из которого вылетело ядро. Глаза его разбегались по обширному пространству. Он видел только, что прежде неподвижные массы французов заколыхались, и что налево действительно была батарея. На ней еще не разошелся дымок. Французские два конные, вероятно, адъютанта, проскакали по горе. Под гору, вероятно, для усиления цепи, двигалась явственно видневшаяся небольшая колонна неприятеля. Еще дым первого выстрела не рассеялся, как показался другой дымок и выстрел. Сраженье началось. Князь Андрей повернул лошадь и поскакал назад в Грунт отыскивать князя Багратиона. Сзади себя он слышал, как канонада становилась чаще и громче. Видно, наши начинали отвечать. Внизу, в том месте, где проезжали парламентеры, послышались ружейные выстрелы.
Лемарруа (Le Marierois) с грозным письмом Бонапарта только что прискакал к Мюрату, и пристыженный Мюрат, желая загладить свою ошибку, тотчас же двинул свои войска на центр и в обход обоих флангов, надеясь еще до вечера и до прибытия императора раздавить ничтожный, стоявший перед ним, отряд.
«Началось! Вот оно!» думал князь Андрей, чувствуя, как кровь чаще начинала приливать к его сердцу. «Но где же? Как же выразится мой Тулон?» думал он.
Проезжая между тех же рот, которые ели кашу и пили водку четверть часа тому назад, он везде видел одни и те же быстрые движения строившихся и разбиравших ружья солдат, и на всех лицах узнавал он то чувство оживления, которое было в его сердце. «Началось! Вот оно! Страшно и весело!» говорило лицо каждого солдата и офицера.
Не доехав еще до строившегося укрепления, он увидел в вечернем свете пасмурного осеннего дня подвигавшихся ему навстречу верховых. Передовой, в бурке и картузе со смушками, ехал на белой лошади. Это был князь Багратион. Князь Андрей остановился, ожидая его. Князь Багратион приостановил свою лошадь и, узнав князя Андрея, кивнул ему головой. Он продолжал смотреть вперед в то время, как князь Андрей говорил ему то, что он видел.
Выражение: «началось! вот оно!» было даже и на крепком карем лице князя Багратиона с полузакрытыми, мутными, как будто невыспавшимися глазами. Князь Андрей с беспокойным любопытством вглядывался в это неподвижное лицо, и ему хотелось знать, думает ли и чувствует, и что думает, что чувствует этот человек в эту минуту? «Есть ли вообще что нибудь там, за этим неподвижным лицом?» спрашивал себя князь Андрей, глядя на него. Князь Багратион наклонил голову, в знак согласия на слова князя Андрея, и сказал: «Хорошо», с таким выражением, как будто всё то, что происходило и что ему сообщали, было именно то, что он уже предвидел. Князь Андрей, запихавшись от быстроты езды, говорил быстро. Князь Багратион произносил слова с своим восточным акцентом особенно медленно, как бы внушая, что торопиться некуда. Он тронул, однако, рысью свою лошадь по направлению к батарее Тушина. Князь Андрей вместе с свитой поехал за ним. За князем Багратионом ехали: свитский офицер, личный адъютант князя, Жерков, ординарец, дежурный штаб офицер на энглизированной красивой лошади и статский чиновник, аудитор, который из любопытства попросился ехать в сражение. Аудитор, полный мужчина с полным лицом, с наивною улыбкой радости оглядывался вокруг, трясясь на своей лошади, представляя странный вид в своей камлотовой шинели на фурштатском седле среди гусар, казаков и адъютантов.
– Вот хочет сраженье посмотреть, – сказал Жерков Болконскому, указывая на аудитора, – да под ложечкой уж заболело.
– Ну, полно вам, – проговорил аудитор с сияющею, наивною и вместе хитрою улыбкой, как будто ему лестно было, что он составлял предмет шуток Жеркова, и как будто он нарочно старался казаться глупее, чем он был в самом деле.
– Tres drole, mon monsieur prince, [Очень забавно, мой господин князь,] – сказал дежурный штаб офицер. (Он помнил, что по французски как то особенно говорится титул князь, и никак не мог наладить.)
В это время они все уже подъезжали к батарее Тушина, и впереди их ударилось ядро.
– Что ж это упало? – наивно улыбаясь, спросил аудитор.
– Лепешки французские, – сказал Жерков.
– Этим то бьют, значит? – спросил аудитор. – Страсть то какая!
И он, казалось, распускался весь от удовольствия. Едва он договорил, как опять раздался неожиданно страшный свист, вдруг прекратившийся ударом во что то жидкое, и ш ш ш шлеп – казак, ехавший несколько правее и сзади аудитора, с лошадью рухнулся на землю. Жерков и дежурный штаб офицер пригнулись к седлам и прочь поворотили лошадей. Аудитор остановился против казака, со внимательным любопытством рассматривая его. Казак был мертв, лошадь еще билась.
Князь Багратион, прищурившись, оглянулся и, увидав причину происшедшего замешательства, равнодушно отвернулся, как будто говоря: стоит ли глупостями заниматься! Он остановил лошадь, с приемом хорошего ездока, несколько перегнулся и выправил зацепившуюся за бурку шпагу. Шпага была старинная, не такая, какие носились теперь. Князь Андрей вспомнил рассказ о том, как Суворов в Италии подарил свою шпагу Багратиону, и ему в эту минуту особенно приятно было это воспоминание. Они подъехали к той самой батарее, у которой стоял Болконский, когда рассматривал поле сражения.
– Чья рота? – спросил князь Багратион у фейерверкера, стоявшего у ящиков.
Он спрашивал: чья рота? а в сущности он спрашивал: уж не робеете ли вы тут? И фейерверкер понял это.
– Капитана Тушина, ваше превосходительство, – вытягиваясь, закричал веселым голосом рыжий, с покрытым веснушками лицом, фейерверкер.
– Так, так, – проговорил Багратион, что то соображая, и мимо передков проехал к крайнему орудию.
В то время как он подъезжал, из орудия этого, оглушая его и свиту, зазвенел выстрел, и в дыму, вдруг окружившем орудие, видны были артиллеристы, подхватившие пушку и, торопливо напрягаясь, накатывавшие ее на прежнее место. Широкоплечий, огромный солдат 1 й с банником, широко расставив ноги, отскочил к колесу. 2 й трясущейся рукой клал заряд в дуло. Небольшой сутуловатый человек, офицер Тушин, спотыкнувшись на хобот, выбежал вперед, не замечая генерала и выглядывая из под маленькой ручки.
– Еще две линии прибавь, как раз так будет, – закричал он тоненьким голоском, которому он старался придать молодцоватость, не шедшую к его фигуре. – Второе! – пропищал он. – Круши, Медведев!
Багратион окликнул офицера, и Тушин, робким и неловким движением, совсем не так, как салютуют военные, а так, как благословляют священники, приложив три пальца к козырьку, подошел к генералу. Хотя орудия Тушина были назначены для того, чтоб обстреливать лощину, он стрелял брандскугелями по видневшейся впереди деревне Шенграбен, перед которой выдвигались большие массы французов.
Никто не приказывал Тушину, куда и чем стрелять, и он, посоветовавшись с своим фельдфебелем Захарченком, к которому имел большое уважение, решил, что хорошо было бы зажечь деревню. «Хорошо!» сказал Багратион на доклад офицера и стал оглядывать всё открывавшееся перед ним поле сражения, как бы что то соображая. С правой стороны ближе всего подошли французы. Пониже высоты, на которой стоял Киевский полк, в лощине речки слышалась хватающая за душу перекатная трескотня ружей, и гораздо правее, за драгунами, свитский офицер указывал князю на обходившую наш фланг колонну французов. Налево горизонт ограничивался близким лесом. Князь Багратион приказал двум баталионам из центра итти на подкрепление направо. Свитский офицер осмелился заметить князю, что по уходе этих баталионов орудия останутся без прикрытия. Князь Багратион обернулся к свитскому офицеру и тусклыми глазами посмотрел на него молча. Князю Андрею казалось, что замечание свитского офицера было справедливо и что действительно сказать было нечего. Но в это время прискакал адъютант от полкового командира, бывшего в лощине, с известием, что огромные массы французов шли низом, что полк расстроен и отступает к киевским гренадерам. Князь Багратион наклонил голову в знак согласия и одобрения. Шагом поехал он направо и послал адъютанта к драгунам с приказанием атаковать французов. Но посланный туда адъютант приехал через полчаса с известием, что драгунский полковой командир уже отступил за овраг, ибо против него был направлен сильный огонь, и он понапрасну терял людей и потому спешил стрелков в лес.
– Хорошо! – сказал Багратион.
В то время как он отъезжал от батареи, налево тоже послышались выстрелы в лесу, и так как было слишком далеко до левого фланга, чтобы успеть самому приехать во время, князь Багратион послал туда Жеркова сказать старшему генералу, тому самому, который представлял полк Кутузову в Браунау, чтобы он отступил сколь можно поспешнее за овраг, потому что правый фланг, вероятно, не в силах будет долго удерживать неприятеля. Про Тушина же и баталион, прикрывавший его, было забыто. Князь Андрей тщательно прислушивался к разговорам князя Багратиона с начальниками и к отдаваемым им приказаниям и к удивлению замечал, что приказаний никаких отдаваемо не было, а что князь Багратион только старался делать вид, что всё, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников, что всё это делалось хоть не по его приказанию, но согласно с его намерениями. Благодаря такту, который выказывал князь Багратион, князь Андрей замечал, что, несмотря на эту случайность событий и независимость их от воли начальника, присутствие его сделало чрезвычайно много. Начальники, с расстроенными лицами подъезжавшие к князю Багратиону, становились спокойны, солдаты и офицеры весело приветствовали его и становились оживленнее в его присутствии и, видимо, щеголяли перед ним своею храбростию.


Князь Багратион, выехав на самый высокий пункт нашего правого фланга, стал спускаться книзу, где слышалась перекатная стрельба и ничего не видно было от порохового дыма. Чем ближе они спускались к лощине, тем менее им становилось видно, но тем чувствительнее становилась близость самого настоящего поля сражения. Им стали встречаться раненые. Одного с окровавленной головой, без шапки, тащили двое солдат под руки. Он хрипел и плевал. Пуля попала, видно, в рот или в горло. Другой, встретившийся им, бодро шел один, без ружья, громко охая и махая от свежей боли рукою, из которой кровь лилась, как из стклянки, на его шинель. Лицо его казалось больше испуганным, чем страдающим. Он минуту тому назад был ранен. Переехав дорогу, они стали круто спускаться и на спуске увидали несколько человек, которые лежали; им встретилась толпа солдат, в числе которых были и не раненые. Солдаты шли в гору, тяжело дыша, и, несмотря на вид генерала, громко разговаривали и махали руками. Впереди, в дыму, уже были видны ряды серых шинелей, и офицер, увидав Багратиона, с криком побежал за солдатами, шедшими толпой, требуя, чтоб они воротились. Багратион подъехал к рядам, по которым то там, то здесь быстро щелкали выстрелы, заглушая говор и командные крики. Весь воздух пропитан был пороховым дымом. Лица солдат все были закопчены порохом и оживлены. Иные забивали шомполами, другие посыпали на полки, доставали заряды из сумок, третьи стреляли. Но в кого они стреляли, этого не было видно от порохового дыма, не уносимого ветром. Довольно часто слышались приятные звуки жужжанья и свистения. «Что это такое? – думал князь Андрей, подъезжая к этой толпе солдат. – Это не может быть атака, потому что они не двигаются; не может быть карре: они не так стоят».
Худощавый, слабый на вид старичок, полковой командир, с приятною улыбкой, с веками, которые больше чем наполовину закрывали его старческие глаза, придавая ему кроткий вид, подъехал к князю Багратиону и принял его, как хозяин дорогого гостя. Он доложил князю Багратиону, что против его полка была конная атака французов, но что, хотя атака эта отбита, полк потерял больше половины людей. Полковой командир сказал, что атака была отбита, придумав это военное название тому, что происходило в его полку; но он действительно сам не знал, что происходило в эти полчаса во вверенных ему войсках, и не мог с достоверностью сказать, была ли отбита атака или полк его был разбит атакой. В начале действий он знал только то, что по всему его полку стали летать ядра и гранаты и бить людей, что потом кто то закричал: «конница», и наши стали стрелять. И стреляли до сих пор уже не в конницу, которая скрылась, а в пеших французов, которые показались в лощине и стреляли по нашим. Князь Багратион наклонил голову в знак того, что всё это было совершенно так, как он желал и предполагал. Обратившись к адъютанту, он приказал ему привести с горы два баталиона 6 го егерского, мимо которых они сейчас проехали. Князя Андрея поразила в эту минуту перемена, происшедшая в лице князя Багратиона. Лицо его выражало ту сосредоточенную и счастливую решимость, которая бывает у человека, готового в жаркий день броситься в воду и берущего последний разбег. Не было ни невыспавшихся тусклых глаз, ни притворно глубокомысленного вида: круглые, твердые, ястребиные глаза восторженно и несколько презрительно смотрели вперед, очевидно, ни на чем не останавливаясь, хотя в его движениях оставалась прежняя медленность и размеренность.
Полковой командир обратился к князю Багратиону, упрашивая его отъехать назад, так как здесь было слишком опасно. «Помилуйте, ваше сиятельство, ради Бога!» говорил он, за подтверждением взглядывая на свитского офицера, который отвертывался от него. «Вот, изволите видеть!» Он давал заметить пули, которые беспрестанно визжали, пели и свистали около них. Он говорил таким тоном просьбы и упрека, с каким плотник говорит взявшемуся за топор барину: «наше дело привычное, а вы ручки намозолите». Он говорил так, как будто его самого не могли убить эти пули, и его полузакрытые глаза придавали его словам еще более убедительное выражение. Штаб офицер присоединился к увещаниям полкового командира; но князь Багратион не отвечал им и только приказал перестать стрелять и построиться так, чтобы дать место подходившим двум баталионам. В то время как он говорил, будто невидимою рукой потянулся справа налево, от поднявшегося ветра, полог дыма, скрывавший лощину, и противоположная гора с двигающимися по ней французами открылась перед ними. Все глаза были невольно устремлены на эту французскую колонну, подвигавшуюся к нам и извивавшуюся по уступам местности. Уже видны были мохнатые шапки солдат; уже можно было отличить офицеров от рядовых; видно было, как трепалось о древко их знамя.
– Славно идут, – сказал кто то в свите Багратиона.
Голова колонны спустилась уже в лощину. Столкновение должно было произойти на этой стороне спуска…
Остатки нашего полка, бывшего в деле, поспешно строясь, отходили вправо; из за них, разгоняя отставших, подходили стройно два баталиона 6 го егерского. Они еще не поровнялись с Багратионом, а уже слышен был тяжелый, грузный шаг, отбиваемый в ногу всею массой людей. С левого фланга шел ближе всех к Багратиону ротный командир, круглолицый, статный мужчина с глупым, счастливым выражением лица, тот самый, который выбежал из балагана. Он, видимо, ни о чем не думал в эту минуту, кроме того, что он молодцом пройдет мимо начальства.
С фрунтовым самодовольством он шел легко на мускулистых ногах, точно он плыл, без малейшего усилия вытягиваясь и отличаясь этою легкостью от тяжелого шага солдат, шедших по его шагу. Он нес у ноги вынутую тоненькую, узенькую шпагу (гнутую шпажку, не похожую на оружие) и, оглядываясь то на начальство, то назад, не теряя шагу, гибко поворачивался всем своим сильным станом. Казалось, все силы души его были направлены на то,чтобы наилучшим образом пройти мимо начальства, и, чувствуя, что он исполняет это дело хорошо, он был счастлив. «Левой… левой… левой…», казалось, внутренно приговаривал он через каждый шаг, и по этому такту с разно образно строгими лицами двигалась стена солдатских фигур, отягченных ранцами и ружьями, как будто каждый из этих сотен солдат мысленно через шаг приговаривал: «левой… левой… левой…». Толстый майор, пыхтя и разрознивая шаг, обходил куст по дороге; отставший солдат, запыхавшись, с испуганным лицом за свою неисправность, рысью догонял роту; ядро, нажимая воздух, пролетело над головой князя Багратиона и свиты и в такт: «левой – левой!» ударилось в колонну. «Сомкнись!» послышался щеголяющий голос ротного командира. Солдаты дугой обходили что то в том месте, куда упало ядро; старый кавалер, фланговый унтер офицер, отстав около убитых, догнал свой ряд, подпрыгнув, переменил ногу, попал в шаг и сердито оглянулся. «Левой… левой… левой…», казалось, слышалось из за угрожающего молчания и однообразного звука единовременно ударяющих о землю ног.
– Молодцами, ребята! – сказал князь Багратион.
«Ради… ого го го го го!…» раздалось по рядам. Угрюмый солдат, шедший слева, крича, оглянулся глазами на Багратиона с таким выражением, как будто говорил: «сами знаем»; другой, не оглядываясь и как будто боясь развлечься, разинув рот, кричал и проходил.
Велено было остановиться и снять ранцы.
Багратион объехал прошедшие мимо его ряды и слез с лошади. Он отдал казаку поводья, снял и отдал бурку, расправил ноги и поправил на голове картуз. Голова французской колонны, с офицерами впереди, показалась из под горы.
«С Богом!» проговорил Багратион твердым, слышным голосом, на мгновение обернулся к фронту и, слегка размахивая руками, неловким шагом кавалериста, как бы трудясь, пошел вперед по неровному полю. Князь Андрей чувствовал, что какая то непреодолимая сила влечет его вперед, и испытывал большое счастие. [Тут произошла та атака, про которую Тьер говорит: «Les russes se conduisirent vaillamment, et chose rare a la guerre, on vit deux masses d'infanterie Mariecher resolument l'une contre l'autre sans qu'aucune des deux ceda avant d'etre abordee»; а Наполеон на острове Св. Елены сказал: «Quelques bataillons russes montrerent de l'intrepidite„. [Русские вели себя доблестно, и вещь – редкая на войне, две массы пехоты шли решительно одна против другой, и ни одна из двух не уступила до самого столкновения“. Слова Наполеона: [Несколько русских батальонов проявили бесстрашие.]
Уже близко становились французы; уже князь Андрей, шедший рядом с Багратионом, ясно различал перевязи, красные эполеты, даже лица французов. (Он ясно видел одного старого французского офицера, который вывернутыми ногами в штиблетах с трудом шел в гору.) Князь Багратион не давал нового приказания и всё так же молча шел перед рядами. Вдруг между французами треснул один выстрел, другой, третий… и по всем расстроившимся неприятельским рядам разнесся дым и затрещала пальба. Несколько человек наших упало, в том числе и круглолицый офицер, шедший так весело и старательно. Но в то же мгновение как раздался первый выстрел, Багратион оглянулся и закричал: «Ура!»
«Ура а а а!» протяжным криком разнеслось по нашей линии и, обгоняя князя Багратиона и друг друга, нестройною, но веселою и оживленною толпой побежали наши под гору за расстроенными французами.


Атака 6 го егерского обеспечила отступление правого фланга. В центре действие забытой батареи Тушина, успевшего зажечь Шенграбен, останавливало движение французов. Французы тушили пожар, разносимый ветром, и давали время отступать. Отступление центра через овраг совершалось поспешно и шумно; однако войска, отступая, не путались командами. Но левый фланг, который единовременно был атакован и обходим превосходными силами французов под начальством Ланна и который состоял из Азовского и Подольского пехотных и Павлоградского гусарского полков, был расстроен. Багратион послал Жеркова к генералу левого фланга с приказанием немедленно отступать.
Жерков бойко, не отнимая руки от фуражки, тронул лошадь и поскакал. Но едва только он отъехал от Багратиона, как силы изменили ему. На него нашел непреодолимый страх, и он не мог ехать туда, где было опасно.
Подъехав к войскам левого фланга, он поехал не вперед, где была стрельба, а стал отыскивать генерала и начальников там, где их не могло быть, и потому не передал приказания.
Командование левым флангом принадлежало по старшинству полковому командиру того самого полка, который представлялся под Браунау Кутузову и в котором служил солдатом Долохов. Командование же крайнего левого фланга было предназначено командиру Павлоградского полка, где служил Ростов, вследствие чего произошло недоразумение. Оба начальника были сильно раздражены друг против друга, и в то самое время как на правом фланге давно уже шло дело и французы уже начали наступление, оба начальника были заняты переговорами, которые имели целью оскорбить друг друга. Полки же, как кавалерийский, так и пехотный, были весьма мало приготовлены к предстоящему делу. Люди полков, от солдата до генерала, не ждали сражения и спокойно занимались мирными делами: кормлением лошадей в коннице, собиранием дров – в пехоте.
– Есть он, однако, старше моего в чином, – говорил немец, гусарский полковник, краснея и обращаясь к подъехавшему адъютанту, – то оставляяй его делать, как он хочет. Я своих гусар не могу жертвовать. Трубач! Играй отступление!
Но дело становилось к спеху. Канонада и стрельба, сливаясь, гремели справа и в центре, и французские капоты стрелков Ланна проходили уже плотину мельницы и выстраивались на этой стороне в двух ружейных выстрелах. Пехотный полковник вздрагивающею походкой подошел к лошади и, взлезши на нее и сделавшись очень прямым и высоким, поехал к павлоградскому командиру. Полковые командиры съехались с учтивыми поклонами и со скрываемою злобой в сердце.
– Опять таки, полковник, – говорил генерал, – не могу я, однако, оставить половину людей в лесу. Я вас прошу , я вас прошу , – повторил он, – занять позицию и приготовиться к атаке.
– А вас прошу не мешивайтся не свое дело, – отвечал, горячась, полковник. – Коли бы вы был кавалерист…
– Я не кавалерист, полковник, но я русский генерал, и ежели вам это неизвестно…
– Очень известно, ваше превосходительство, – вдруг вскрикнул, трогая лошадь, полковник, и делаясь красно багровым. – Не угодно ли пожаловать в цепи, и вы будете посмотрейть, что этот позиция никуда негодный. Я не хочу истребить своя полка для ваше удовольствие.
– Вы забываетесь, полковник. Я не удовольствие свое соблюдаю и говорить этого не позволю.
Генерал, принимая приглашение полковника на турнир храбрости, выпрямив грудь и нахмурившись, поехал с ним вместе по направлению к цепи, как будто всё их разногласие должно было решиться там, в цепи, под пулями. Они приехали в цепь, несколько пуль пролетело над ними, и они молча остановились. Смотреть в цепи нечего было, так как и с того места, на котором они прежде стояли, ясно было, что по кустам и оврагам кавалерии действовать невозможно, и что французы обходят левое крыло. Генерал и полковник строго и значительно смотрели, как два петуха, готовящиеся к бою, друг на друга, напрасно выжидая признаков трусости. Оба выдержали экзамен. Так как говорить было нечего, и ни тому, ни другому не хотелось подать повод другому сказать, что он первый выехал из под пуль, они долго простояли бы там, взаимно испытывая храбрость, ежели бы в это время в лесу, почти сзади их, не послышались трескотня ружей и глухой сливающийся крик. Французы напали на солдат, находившихся в лесу с дровами. Гусарам уже нельзя было отступать вместе с пехотой. Они были отрезаны от пути отступления налево французскою цепью. Теперь, как ни неудобна была местность, необходимо было атаковать, чтобы проложить себе дорогу.
Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю. Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не было, и между ними, разделяя их, лежала та же страшная черта неизвестности и страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди чувствовали эту черту, и вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они черту, волновал их.
Ко фронту подъехал полковник, сердито ответил что то на вопросы офицеров и, как человек, отчаянно настаивающий на своем, отдал какое то приказание. Никто ничего определенного не говорил, но по эскадрону пронеслась молва об атаке. Раздалась команда построения, потом визгнули сабли, вынутые из ножен. Но всё еще никто не двигался. Войска левого фланга, и пехота и гусары, чувствовали, что начальство само не знает, что делать, и нерешимость начальников сообщалась войскам.
«Поскорее, поскорее бы», думал Ростов, чувствуя, что наконец то наступило время изведать наслаждение атаки, про которое он так много слышал от товарищей гусаров.
– С Богом, г'ебята, – прозвучал голос Денисова, – г'ысыо, маг'ш!
В переднем ряду заколыхались крупы лошадей. Грачик потянул поводья и сам тронулся.
Справа Ростов видел первые ряды своих гусар, а еще дальше впереди виднелась ему темная полоса, которую он не мог рассмотреть, но считал неприятелем. Выстрелы были слышны, но в отдалении.
– Прибавь рыси! – послышалась команда, и Ростов чувствовал, как поддает задом, перебивая в галоп, его Грачик.
Он вперед угадывал его движения, и ему становилось все веселее и веселее. Он заметил одинокое дерево впереди. Это дерево сначала было впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживленнее становилось. «Ох, как я рубану его», думал Ростов, сжимая в руке ефес сабли.
– О о о а а а!! – загудели голоса. «Ну, попадись теперь кто бы ни был», думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику, и, перегоняя других, выпустил его во весь карьер. Впереди уже виден был неприятель. Вдруг, как широким веником, стегнуло что то по эскадрону. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сзади знакомый гусар Бандарчук наскакал на него и сердито посмотрел. Лошадь Бандарчука шарахнулась, и он обскакал мимо.
«Что же это? я не подвигаюсь? – Я упал, я убит…» в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля. Вместо двигавшихся лошадей и гусарских спин он видел вокруг себя неподвижную землю и жнивье. Теплая кровь была под ним. «Нет, я ранен, и лошадь убита». Грачик поднялся было на передние ноги, но упал, придавив седоку ногу. Из головы лошади текла кровь. Лошадь билась и не могла встать. Ростов хотел подняться и упал тоже: ташка зацепилась за седло. Где были наши, где были французы – он не знал. Никого не было кругом.
Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.
«Верно, наш пленный… Да. Неужели и меня возьмут? Что это за люди?» всё думал Ростов, не веря своим глазам. «Неужели французы?» Он смотрел на приближавшихся французов, и, несмотря на то, что за секунду скакал только затем, чтобы настигнуть этих французов и изрубить их, близость их казалась ему теперь так ужасна, что он не верил своим глазам. «Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?» – Ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможно. «А может, – и убить!» Он более десяти секунд стоял, не двигаясь с места и не понимая своего положения. Передний француз с горбатым носом подбежал так близко, что уже видно было выражение его лица. И разгоряченная чуждая физиономия этого человека, который со штыком на перевес, сдерживая дыханье, легко подбегал к нему, испугала Ростова. Он схватил пистолет и, вместо того чтобы стрелять из него, бросил им в француза и побежал к кустам что было силы. Не с тем чувством сомнения и борьбы, с каким он ходил на Энский мост, бежал он, а с чувством зайца, убегающего от собак. Одно нераздельное чувство страха за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом. Быстро перепрыгивая через межи, с тою стремительностью, с которою он бегал, играя в горелки, он летел по полю, изредка оборачивая свое бледное, доброе, молодое лицо, и холод ужаса пробегал по его спине. «Нет, лучше не смотреть», подумал он, но, подбежав к кустам, оглянулся еще раз. Французы отстали, и даже в ту минуту как он оглянулся, передний только что переменил рысь на шаг и, обернувшись, что то сильно кричал заднему товарищу. Ростов остановился. «Что нибудь не так, – подумал он, – не может быть, чтоб они хотели убить меня». А между тем левая рука его была так тяжела, как будто двухпудовая гиря была привешана к ней. Он не мог бежать дальше. Француз остановился тоже и прицелился. Ростов зажмурился и нагнулся. Одна, другая пуля пролетела, жужжа, мимо него. Он собрал последние силы, взял левую руку в правую и побежал до кустов. В кустах были русские стрелки.


Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами. Один солдат в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово: «отрезали!», и слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе.
– Обошли! Отрезали! Пропали! – кричали голоса бегущих.
Полковой командир, в ту самую минуту как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста полковника и свою генеральскую важность, а главное – совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпавших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.
Счастливо проскакав между французами, он подскакал к полю за лесом, через который бежали наши и, не слушаясь команды, спускались под гору. Наступила та минута нравственного колебания, которая решает участь сражений: послушают эти расстроенные толпы солдат голоса своего командира или, оглянувшись на него, побегут дальше. Несмотря на отчаянный крик прежде столь грозного для солдата голоса полкового командира, несмотря на разъяренное, багровое, на себя не похожее лицо полкового командира и маханье шпагой, солдаты всё бежали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали команды. Нравственное колебание, решающее участь сражений, очевидно, разрешалось в пользу страха.
Генерал закашлялся от крика и порохового дыма и остановился в отчаянии. Всё казалось потеряно, но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атаковала французов. Тимохин с таким отчаянным криком бросился на французов и с такою безумною и пьяною решительностью, с одною шпажкой, набежал на неприятеля, что французы, не успев опомниться, побросали оружие и побежали. Долохов, бежавший рядом с Тимохиным, в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера. Бегущие возвратились, баталионы собрались, и французы, разделившие было на две части войска левого фланга, на мгновение были оттеснены. Резервные части успели соединиться, и беглецы остановились. Полковой командир стоял с майором Экономовым у моста, пропуская мимо себя отступающие роты, когда к нему подошел солдат, взял его за стремя и почти прислонился к нему. На солдате была синеватая, фабричного сукна шинель, ранца и кивера не было, голова была повязана, и через плечо была надета французская зарядная сумка. Он в руках держал офицерскую шпагу. Солдат был бледен, голубые глаза его нагло смотрели в лицо полковому командиру, а рот улыбался.Несмотря на то,что полковой командир был занят отданием приказания майору Экономову, он не мог не обратить внимания на этого солдата.
– Ваше превосходительство, вот два трофея, – сказал Долохов, указывая на французскую шпагу и сумку. – Мною взят в плен офицер. Я остановил роту. – Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. – Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство!
– Хорошо, хорошо, – сказал полковой командир и обратился к майору Экономову.
Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь.
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.

Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.