Операция «Каньон Эльдорадо»

«Каньон Эльдорадо» (англ. El Dorado Canyon) — кодовое название военной операции США против Ливии в апреле 1986 года, поводом для которой послужило обвинение Ливии в поддержке международного терроризма. Некоторыми западными экспертами расценивается как карательная акция.

Предпосылки

В начале 1980-х годов отношения между США и Ливией резко ухудшились. Администрация президента США Рейгана обвиняла Ливию и её лидера Муамара Каддафи в поддержке международного терроризма. Обострение отношений привело к ряду инцидентов в акватории залива Сидра, которую Ливия объявила своими территориальными водами. В 1981 году американские самолёты F-14 в ходе учений вступили в воздушный бой с двумя ливийскими истребителями-бомбардировщиками Су-22, пытаясь выдворить их из района учений, и сбили их.

В декабре 1985 года были проведены террористические акции возле офисов израильских авиакомпаний в Вене и Риме. США обвинили Ливию в организации этих акций. В марте 1986 года американо-ливийское противостояние достигло пика, когда корабли ВМС США демонстративно вошли в залив Сидра, нарушив установленную Каддафи так называемую «линию смерти» (30 градусов 32 минуты с.ш.), но оставаясь в международных водах. Ливийские средства ПВО обстреляли американские самолёты, не причинив, однако, последним вреда. В ответ на это были нанесены ракетные удары по базам зенитных ракет и радарам, потоплено несколько ливийских военных катеров и корвет «Ean Zaquit», пытавшиеся приблизиться к району учений.

Подготовка

2 апреля 1986 года на борту американского авиалайнера компании Trans World Airlines над Грецией (рейс Рим—Афины) произошёл взрыв, погибли четыре гражданина США. 5 апреля бомба взорвалась на дискотеке Ля-Белль (Западный Берлин), посещаемой американскими военнослужащими. Погибли два американских солдата и официантка из Турции, около 200 человек пострадало. США заявили, что обе акции были организованы ливийской разведкой.

После теракта президент Рейган отдал распоряжение о подготовке авиационного налёта на Ливию. Были отобраны пять объектов в окрестностях городов Триполи и Бенгази, которые, как сообщала американская разведка, использовались для подготовки террористов и транспортировки оружия террористическим организациям. Этими объектами являлись военные казармы, база подготовки боевых пловцов и военный аэродром в Триполи, казармы и аэродром в Бенгази. Планирование военной акции, получившей название «Каньон Эльдорадо», было серьёзно затруднено тем, что европейские страны (Италия, Германия) отказались дать разрешение на использование своих авиабаз. Было решено использовать ударные самолёты F-111 3-й воздушной армии США, базировавшиеся в Великобритании. Поскольку Франция и Испания не предоставили своё воздушное пространство для пролёта F-111, единственным выходом было обогнуть Пиренейский полуостров, пролететь над Гибралтарским проливом и выйти к Триполи вдоль африканского побережья. Вспомогательные действия были возложены на авиацию 60-го авианосного ударного соединения США в Средиземном море (авианосцы «Корал Си» и «Америка»).

Удар

Операция «Каньон Эльдорадо» была проведена в ночь с 14 на 15 апреля 1986 года. Самолёты F-111 успешно совершили запланированный перелёт с четырьмя дозаправками в воздухе. Полёт происходил на высоте 4800 метров, после Тунисского пролива самолёты снизились до высоты в 50 метров. В это же время штурмовики A-7 атаковали противорадиолокационными ракетами ливийские радары (выпущено 48 противорадиолокационных ракет типа «Шрайк» и «Харм»), а самолёты радиолокационного подавления поставили активные помехи. Сами удары были нанесены после полуночи 15 апреля, при этом действия ВВС и ВМС очень чётко координировались: истребители-бомбардировщики F-111 ВВС США атаковали цели в районе Триполи, а палубные штурмовики A-6 ВМС США с двух авианосцев в те же самые минуты произвели налёт на цели в районе Бенгази. Хотя международные СМИ в первой половине апреля активно обсуждали возможность американской военной операции против Ливии, ливийская система ПВО оказалась не готова к отражению удара. Зенитный огонь был открыт с запозданием, а истребители-перехватчики вообще не поднимались в воздух. Достижению неожиданности в районе Триполи способствовало ещё и то, что F-111 сделали крюк, зайдя на цели не со стороны моря, как можно было ожидать, а со стороны пустыни. Налёт продолжался около 11 минут.

Всего в операции участвовало свыше 100 самолётов, из них основную задачу по уничтожению намеченных целей выполняли 27. Сброшено до 150 тонн авиабомб. Отклонения бомб от целей составили: управляемых - до 1500 метров, обычных — до 700 метров.

По официальным американским данным, потери в ходе налёта составили один самолёт (F-111, предположительно сбитый во время атаки цели, экипаж из двух человек погиб) и один самолёт получил повреждения, но вернулся на авиабазу. Ливийские средства массовой информации называли более крупные цифры — три сбитых самолёта, однако не предоставили каких-либо документальных подтверждений своей версии. Советская пресса сообщала, что в последующие дни на Ливию было произведено ещё несколько налётов, однако в действительности авиация США лишь выполняла разведывательные вылеты, фиксируя результаты операции.

Последствия

Военные результаты

С военной точки зрения операция «Каньон Эльдорадо» была уникальным примером использования тактических самолётов для выполнения боевых задач на сверхдальних расстояниях. Она характеризовалась прекрасной координацией между ВВС и ВМС США, позволившей выполнить все стоявшие перед ними цели с минимальными потерями. Вместе с тем были отмечены технические неполадки в бортовом оборудовании нескольких самолётов F-111 и A-6, что заставило их отказаться от сброса авиабомб.

Каддафи объявил, что в результате налёта погибло около 40 мирных ливийцев, включая приёмную дочь Каддафи, 15-месячную Ханну. В 2011 году выяснилось, что распространяемая ливийской пропагандой история о смерти Ханны Каддафи — ложь. После того, как силы Национального переходного совета захватили резиденцию Каддафи Баб-эль-Азизия, были обнаружены документы, доказывающие, что Ханна Каддафи жива и здорова.

Часть бомб после сброса со сверхмалой высоты не взорвалась. Тем не менее, все намеченные объекты были поражены. На земле были уничтожены и повреждены 17 истребителей ливийских ВВС и 10 военно-транспортных самолётов Ил-76.

США официально заявили, что физическая ликвидация Каддафи не была целью налёта. Многие авторы подвергали это утверждение сомнению, поскольку резиденция Каддафи в Триполи (где он в тот момент отсутствовал) также подверглась удару.

Реакция Ливии

Реакция Ливии на налёт была чрезвычайно сдержанной, не считая обвинительных выступлений в адрес США. 16 апреля было выпущено несколько ракет «Скад» по американской базе на итальянском острове Лампедуза (все ракеты упали в море). Террористическая организация Абу Нидаля в Ливане казнила удерживавшихся ею одного американского и двух британских заложников, объявив это ответом на рейд. Американские источники отмечают, что после событий марта—апреля 1986 года Ливия резко сократила поддержку международного терроризма. Принято считать, что взрыв авиалайнера Боинг-747 над Локерби (Великобритания) в декабре 1988 года был организован ливийскими спецслужбами по приказу Каддафи как месть за бомбардировку. Ливия признала свою ответственность за это событие, а два ливийских агента были осуждены за организацию взрыва, однако существуют альтернативные версии произошедшего, приписывающие взрыв самолёта палестинским террористам или Ирану. Признание Ливией своей ответственности за взрыв над Локерби было необходимым условием для снятия американских санкций с этой страны.

Реакция международного сообщества

Налет на Ливию практически не отразился на американо-советских отношениях, хотя советские СМИ формально обвинили США в агрессии. Новое руководство СССР было настроено на смягчение международной напряженности, достигшей к середине 1980-х годов наивысшей точки, поэтому решило не накалять обстановку. Единственным практическим шагом СССР была отмена запланированного визита министра иностранных дел Эдуарда Шеварднадзе в США.

В некоторых^{[каких?]} странах мира имели место демонстрации против бомбардировки Ливии. Использование США британских баз для проведения операции встретило противоречивую реакцию в Великобритании. Во время налёта было повреждено здание посольства Франции в Триполи.

Ссылки

• А. Сергиевский Огонь в прерии // Воздушно-космическая оборона : Печатный орган Вневедомственного совета по проблемам воздушно-космической обороны. — М.: Издательский дом «ВПК-Медиа», 2004.
• [gazeta-slovo.ru/content/view/1359/1/ Вадим Кулинченко. «Первый американский удар по Ливии». опубликовано 07.04.2011]
• [www.afa.org/magazine/march1999/0399canyon.asp У. Бойн. Каньон Эльдорадо (Журнал ВВС США, 1999)]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Операция «Каньон Эльдорадо»

– А знаете, графиня, – сказал он, вдруг обращаясь к ней, как к старой давнишней знакомой, – у нас устраивается карусель в костюмах; вам бы надо участвовать в нем: будет очень весело. Все сбираются у Карагиных. Пожалуйста приезжайте, право, а? – проговорил он.
Говоря это, он не спускал улыбающихся глаз с лица, с шеи, с оголенных рук Наташи. Наташа несомненно знала, что он восхищается ею. Ей было это приятно, но почему то ей тесно и тяжело становилось от его присутствия. Когда она не смотрела на него, она чувствовала, что он смотрел на ее плечи, и она невольно перехватывала его взгляд, чтоб он уж лучше смотрел на ее глаза. Но, глядя ему в глаза, она со страхом чувствовала, что между им и ей совсем нет той преграды стыдливости, которую она всегда чувствовала между собой и другими мужчинами. Она, сама не зная как, через пять минут чувствовала себя страшно близкой к этому человеку. Когда она отворачивалась, она боялась, как бы он сзади не взял ее за голую руку, не поцеловал бы ее в шею. Они говорили о самых простых вещах и она чувствовала, что они близки, как она никогда не была с мужчиной. Наташа оглядывалась на Элен и на отца, как будто спрашивая их, что такое это значило; но Элен была занята разговором с каким то генералом и не ответила на ее взгляд, а взгляд отца ничего не сказал ей, как только то, что он всегда говорил: «весело, ну я и рад».
В одну из минут неловкого молчания, во время которых Анатоль своими выпуклыми глазами спокойно и упорно смотрел на нее, Наташа, чтобы прервать это молчание, спросила его, как ему нравится Москва. Наташа спросила и покраснела. Ей постоянно казалось, что что то неприличное она делает, говоря с ним. Анатоль улыбнулся, как бы ободряя ее.
– Сначала мне мало нравилась, потому что, что делает город приятным, ce sont les jolies femmes, [хорошенькие женщины,] не правда ли? Ну а теперь очень нравится, – сказал он, значительно глядя на нее. – Поедете на карусель, графиня? Поезжайте, – сказал он, и, протянув руку к ее букету и понижая голос, сказал: – Vous serez la plus jolie. Venez, chere comtesse, et comme gage donnez moi cette fleur. [Вы будете самая хорошенькая. Поезжайте, милая графиня, и в залог дайте мне этот цветок.]
Наташа не поняла того, что он сказал, так же как он сам, но она чувствовала, что в непонятных словах его был неприличный умысел. Она не знала, что сказать и отвернулась, как будто не слыхала того, что он сказал. Но только что она отвернулась, она подумала, что он тут сзади так близко от нее.
«Что он теперь? Он сконфужен? Рассержен? Надо поправить это?» спрашивала она сама себя. Она не могла удержаться, чтобы не оглянуться. Она прямо в глаза взглянула ему, и его близость и уверенность, и добродушная ласковость улыбки победили ее. Она улыбнулась точно так же, как и он, глядя прямо в глаза ему. И опять она с ужасом чувствовала, что между ним и ею нет никакой преграды.
Опять поднялась занавесь. Анатоль вышел из ложи, спокойный и веселый. Наташа вернулась к отцу в ложу, совершенно уже подчиненная тому миру, в котором она находилась. Всё, что происходило перед ней, уже казалось ей вполне естественным; но за то все прежние мысли ее о женихе, о княжне Марье, о деревенской жизни ни разу не пришли ей в голову, как будто всё то было давно, давно прошедшее.
В четвертом акте был какой то чорт, который пел, махая рукою до тех пор, пока не выдвинули под ним доски, и он не опустился туда. Наташа только это и видела из четвертого акта: что то волновало и мучило ее, и причиной этого волнения был Курагин, за которым она невольно следила глазами. Когда они выходили из театра, Анатоль подошел к ним, вызвал их карету и подсаживал их. Подсаживая Наташу, он пожал ей руку выше локтя. Наташа, взволнованная и красная, оглянулась на него. Он, блестя своими глазами и нежно улыбаясь, смотрел на нее.

Только приехав домой, Наташа могла ясно обдумать всё то, что с ней было, и вдруг вспомнив князя Андрея, она ужаснулась, и при всех за чаем, за который все сели после театра, громко ахнула и раскрасневшись выбежала из комнаты. – «Боже мой! Я погибла! сказала она себе. Как я могла допустить до этого?» думала она. Долго она сидела закрыв раскрасневшееся лицо руками, стараясь дать себе ясный отчет в том, что было с нею, и не могла ни понять того, что с ней было, ни того, что она чувствовала. Всё казалось ей темно, неясно и страшно. Там, в этой огромной, освещенной зале, где по мокрым доскам прыгал под музыку с голыми ногами Duport в курточке с блестками, и девицы, и старики, и голая с спокойной и гордой улыбкой Элен в восторге кричали браво, – там под тенью этой Элен, там это было всё ясно и просто; но теперь одной, самой с собой, это было непонятно. – «Что это такое? Что такое этот страх, который я испытывала к нему? Что такое эти угрызения совести, которые я испытываю теперь»? думала она.
Одной старой графине Наташа в состоянии была бы ночью в постели рассказать всё, что она думала. Соня, она знала, с своим строгим и цельным взглядом, или ничего бы не поняла, или ужаснулась бы ее признанию. Наташа одна сама с собой старалась разрешить то, что ее мучило.
«Погибла ли я для любви князя Андрея или нет? спрашивала она себя и с успокоительной усмешкой отвечала себе: Что я за дура, что я спрашиваю это? Что ж со мной было? Ничего. Я ничего не сделала, ничем не вызвала этого. Никто не узнает, и я его не увижу больше никогда, говорила она себе. Стало быть ясно, что ничего не случилось, что не в чем раскаиваться, что князь Андрей может любить меня и такою . Но какою такою ? Ах Боже, Боже мой! зачем его нет тут»! Наташа успокоивалась на мгновенье, но потом опять какой то инстинкт говорил ей, что хотя всё это и правда и хотя ничего не было – инстинкт говорил ей, что вся прежняя чистота любви ее к князю Андрею погибла. И она опять в своем воображении повторяла весь свой разговор с Курагиным и представляла себе лицо, жесты и нежную улыбку этого красивого и смелого человека, в то время как он пожал ее руку.


Анатоль Курагин жил в Москве, потому что отец отослал его из Петербурга, где он проживал больше двадцати тысяч в год деньгами и столько же долгами, которые кредиторы требовали с отца.
Отец объявил сыну, что он в последний раз платит половину его долгов; но только с тем, чтобы он ехал в Москву в должность адъютанта главнокомандующего, которую он ему выхлопотал, и постарался бы там наконец сделать хорошую партию. Он указал ему на княжну Марью и Жюли Карагину.
Анатоль согласился и поехал в Москву, где остановился у Пьера. Пьер принял Анатоля сначала неохотно, но потом привык к нему, иногда ездил с ним на его кутежи и, под предлогом займа, давал ему деньги.
Анатоль, как справедливо говорил про него Шиншин, с тех пор как приехал в Москву, сводил с ума всех московских барынь в особенности тем, что он пренебрегал ими и очевидно предпочитал им цыганок и французских актрис, с главою которых – mademoiselle Georges, как говорили, он был в близких сношениях. Он не пропускал ни одного кутежа у Данилова и других весельчаков Москвы, напролет пил целые ночи, перепивая всех, и бывал на всех вечерах и балах высшего света. Рассказывали про несколько интриг его с московскими дамами, и на балах он ухаживал за некоторыми. Но с девицами, в особенности с богатыми невестами, которые были большей частью все дурны, он не сближался, тем более, что Анатоль, чего никто не знал, кроме самых близких друзей его, был два года тому назад женат. Два года тому назад, во время стоянки его полка в Польше, один польский небогатый помещик заставил Анатоля жениться на своей дочери.
Анатоль весьма скоро бросил свою жену и за деньги, которые он условился высылать тестю, выговорил себе право слыть за холостого человека.
Анатоль был всегда доволен своим положением, собою и другими. Он был инстинктивно всем существом своим убежден в том, что ему нельзя было жить иначе, чем как он жил, и что он никогда в жизни не сделал ничего дурного. Он не был в состоянии обдумать ни того, как его поступки могут отозваться на других, ни того, что может выйти из такого или такого его поступка. Он был убежден, что как утка сотворена так, что она всегда должна жить в воде, так и он сотворен Богом так, что должен жить в тридцать тысяч дохода и занимать всегда высшее положение в обществе. Он так твердо верил в это, что, глядя на него, и другие были убеждены в этом и не отказывали ему ни в высшем положении в свете, ни в деньгах, которые он, очевидно, без отдачи занимал у встречного и поперечного.
Он не был игрок, по крайней мере никогда не желал выигрыша. Он не был тщеславен. Ему было совершенно всё равно, что бы об нем ни думали. Еще менее он мог быть повинен в честолюбии. Он несколько раз дразнил отца, портя свою карьеру, и смеялся над всеми почестями. Он был не скуп и не отказывал никому, кто просил у него. Одно, что он любил, это было веселье и женщины, и так как по его понятиям в этих вкусах не было ничего неблагородного, а обдумать то, что выходило для других людей из удовлетворения его вкусов, он не мог, то в душе своей он считал себя безукоризненным человеком, искренно презирал подлецов и дурных людей и с спокойной совестью высоко носил голову.
У кутил, у этих мужских магдалин, есть тайное чувство сознания невинности, такое же, как и у магдалин женщин, основанное на той же надежде прощения. «Ей всё простится, потому что она много любила, и ему всё простится, потому что он много веселился».
Долохов, в этом году появившийся опять в Москве после своего изгнания и персидских похождений, и ведший роскошную игорную и кутежную жизнь, сблизился с старым петербургским товарищем Курагиным и пользовался им для своих целей.
Анатоль искренно любил Долохова за его ум и удальство. Долохов, которому были нужны имя, знатность, связи Анатоля Курагина для приманки в свое игорное общество богатых молодых людей, не давая ему этого чувствовать, пользовался и забавлялся Курагиным. Кроме расчета, по которому ему был нужен Анатоль, самый процесс управления чужою волей был наслаждением, привычкой и потребностью для Долохова.
Наташа произвела сильное впечатление на Курагина. Он за ужином после театра с приемами знатока разобрал перед Долоховым достоинство ее рук, плеч, ног и волос, и объявил свое решение приволокнуться за нею. Что могло выйти из этого ухаживанья – Анатоль не мог обдумать и знать, как он никогда не знал того, что выйдет из каждого его поступка.
– Хороша, брат, да не про нас, – сказал ему Долохов.
– Я скажу сестре, чтобы она позвала ее обедать, – сказал Анатоль. – А?
– Ты подожди лучше, когда замуж выйдет…
– Ты знаешь, – сказал Анатоль, – j'adore les petites filles: [обожаю девочек:] – сейчас потеряется.
– Ты уж попался раз на petite fille [девочке], – сказал Долохов, знавший про женитьбу Анатоля. – Смотри!
– Ну уж два раза нельзя! А? – сказал Анатоль, добродушно смеясь.


Следующий после театра день Ростовы никуда не ездили и никто не приезжал к ним. Марья Дмитриевна о чем то, скрывая от Наташи, переговаривалась с ее отцом. Наташа догадывалась, что они говорили о старом князе и что то придумывали, и ее беспокоило и оскорбляло это. Она всякую минуту ждала князя Андрея, и два раза в этот день посылала дворника на Вздвиженку узнавать, не приехал ли он. Он не приезжал. Ей было теперь тяжеле, чем первые дни своего приезда. К нетерпению и грусти ее о нем присоединились неприятное воспоминание о свидании с княжной Марьей и с старым князем, и страх и беспокойство, которым она не знала причины. Ей всё казалось, что или он никогда не приедет, или что прежде, чем он приедет, с ней случится что нибудь. Она не могла, как прежде, спокойно и продолжительно, одна сама с собой думать о нем. Как только она начинала думать о нем, к воспоминанию о нем присоединялось воспоминание о старом князе, о княжне Марье и о последнем спектакле, и о Курагине. Ей опять представлялся вопрос, не виновата ли она, не нарушена ли уже ее верность князю Андрею, и опять она заставала себя до малейших подробностей воспоминающею каждое слово, каждый жест, каждый оттенок игры выражения на лице этого человека, умевшего возбудить в ней непонятное для нее и страшное чувство. На взгляд домашних, Наташа казалась оживленнее обыкновенного, но она далеко была не так спокойна и счастлива, как была прежде.