Операция «Пьедестал»

Операция «Пьедестал» (англ. Operation Pedestal) — проведённая Великобританией операция по снабжению Мальты в ходе Второй мировой войны, в августе 1942 года, один из Мальтийских конвоев. В ходе операции, несмотря на большие потери, союзникам удалось доставить на Мальту топливо и другие запасы, необходимые для продолжения обороны острова.

Предыстория

Эта последняя большая операция снабжения Мальты родилась из острой необходимости немедленно провести конвой после разгрома конвоя Harpoon. Решение было принято без колебаний, поскольку любое другое было фактически отказом от обороны острова.

Подготовка

На подготовку операции было потрачено очень небольшое время. Выбранный для операции командующий, вице-адмирал Сифрет, был в море на обратном пути в Великобританию после проведённой операции по вторжению на Мадагаскар. Ему было приказано сойти в Такоради и вылететь в Лондон, чтобы начинать планирование операции 13 июля совместно с контр-адмиралами Бэрроузом и Листером, которые должны были стать его заместителями.

В основном, операция Pedestal была повторением Harpoon без восточной части операции и с бо́льшими силами флота метрополии, выделенными для её обеспечения. План был составлен по знакомому образцу, из нескольких соединений: основное соединение, Соединение «Z», действующее до Сицилийских проливов, Соединение «X», идущее на Мальту, соединение тральщиков для траления проходов, авианосцы для доставки дополнительных «Спитфайров» на Мальту (операция Bellows), танкеры дозаправки (Соединение «R») и свободные эсминцы, готовые заменить потери и ликвидировать неожиданную случайность. Был предусмотрен возврат с Мальты в Гибралтар судов, уцелевших в ходе операции Harpoon. Наконец, Средиземноморский флот должен был выполнить видимость конвоя в восточном бассейне, чтобы отвлекать внимание и разделить вражеские силы.

К 27 июля планы были разработаны, и 29 июля вице-адмирал Сифрет созвал на борту флагмана линкора Nelson, в Скапа-Флоу на Оркнейских островах, совещание командующих для подробных объяснений. 31 июля авианосцы Argus и Victorious вышли в сопровождении крейсера Sirius и эсминцев Foresight, Fury, Icarus и Intrepid из Скапа-Флоу для рандеву с остальным эскортом к западу от Гибралтара для учений (операция Berserk), которые предшествовали конвою. Эти учения должны были провести три авианосца, которые в последнее время не отрабатывали взаимодействие в вопросах управления и наведения истребителей.

Вице-адмирал Сифрет вышел из Скапа-Флоу 2 августа на линкоре Nelson, вместе с линкором Rodney, в охранении эсминцев Ashanti, Eskimo, Pathfinder, Penn, Quentin, Somali и Tartar, чтобы присоединиться к конвою WS-21S, который покинул Клайд в тот же день. Конвой состоял из четырнадцати судов: Almeria Lykes, Brisbane Star, Clan Ferguson, Deucalion, Dorset, Empire Hope, Glenorchy, Melbourne Star, Ohio (англ.), Port Chalmers, Rochester Castle, Santa Elisa, Waimarama и Wairangi, с сопровождением из крейсеров Kenya и Nigeria и в различные периоды эсминцев Amazon, Bicester, Blyskawica, Derwent, Icarus, Intrepid, Keppel, Lamerton, Ledbury, Malcolm, Penn, Sardonyx, Venomous, Wilton, Wishart и Wolverine. Совещание по конвою было проведено до выхода контр-адмирала Бэрроуза, который командовал соединением, идущим до Мальты. На переходе конвоя до Гибралтара было проведено много упражнений с использованием всех видов связи, чтобы достичь высокого уровня подготовки торговых судов, как в связи, так и в манёвре.

До операции Berserk и последующего прохода Гибралтарского пролива у Гибралтара происходило много перемещений. Авианосец Eagle, крейсер Charybdis и эсминцы Vansittart, Westcott и Wrestler вышли в рамках Berserk 5 августа, крейсера Kenya и Nigeria прибыли для заправки топливом очень рано 7 августа и ушли в 04:40 ещё в темноте, тогда как авианосец Indomitable и крейсера Phoebe и Sirius с локальным эскортом из эсминцев Lightning и Lookout заправились после наступления темноты 8 августа.

Переход конвоя

9 и 10 августа были самыми оживлёнными в связи с проходом конвоя через пролив в густом тумане в течение утренних часов 10 августа. Дополнительно к многочисленным заправкам кораблей всех классов, 9 августа вышла группа танкеров в составе Brown Ranger и Dingledale в сопровождении корветов Coltsfoot, Geranium, Jonquil, и Spiraea вместе с буксирами Jaunty и Salvonia. На Мальте осталось так мало топлива, что ни один из вышедших кораблей и судов не мог рассчитывать на дозаправку на острове; танкеры должны были оставаться на позиции в течение всей операции, чтобы эскорт мог вернуться в Гибралтар.

На 10 августа состав всех соединений, прошедших пролив, был следующим:

• Соединение «W»: линкоры Nelson и Rodney, авианосцы Eagle, Indomitable и Victorious, крейсера Charybdis, Phoebe и Sirius и эсминцы Antelope, Eskimo, Ithuriel, Laforey, Lightning, Lookout, Quentin, Somali, Tartar, Vansittart, Wishart и Zetland.
• Соединение «X»: крейсера Cairo, Kenya, Manchester и Nigeria, эсминцы Ashanti, Bicester, Bramham, Derwent, Foresight, Fury, Icarus, Intrepid, Ledbury, Pathfinder, Penn и Wilton и буксир Jaunty.
• Соединение «R»: танкеры Brown Ranger, Dingledale и корветы Coltsfoot, Geranium, Jonquil и Spiraea.
• Операция Bellows: «истребители для Мальты», включала авианосец Furious, который отделялся от основных сил конвоя под прикрытием эсминцев из «дополнительного» соединения.
• Дополнительное соединение эсминцев: Amazon, Keppel, Malcolm, Venomous, Vidette, Westcott, Wrestler и Wolverine.

Кроме того, стоит упомянуть соединения, находившиеся на Мальте:

• Соединение тральщиков, которое должно было тралить впереди по курсу конвоя на подходах к Мальте, состояло из четырёх кораблей: Hebe, Hythe, Rye и Speedy, плюс катера 121, 126, 134, 135, 168, 459 и 462.
• Соединение «Y», из судов Orari и Troilus с Мальты в сопровождении эсминцев Badsworth и Matchless. Все они оставались на Мальте после проведения операции Harpoon.

Три крейсера и 26 эсминцев заправились топливом от танкеров 11 августа, несмотря на постоянное слежение авиации противника. Авианосец Furious отделился от основных сил, чтобы начать операцию Bellows, посреди которой авианосец Eagle был торпедирован и затонул от атаки немецкой лодки U-73. 927 человек были спасены эсминцами Laforey и Lookout и буксиром Jaunty. Потеря Eagle лишила конвой трети истребителей прикрытия.

В наступающей темноте странами Оси совершались комбинированные атаки пикирующих бомбардировщиков и торпедоносцев, но без потерь для эскорта и конвоя. Этим завершились события дня 11 августа.

12 августа

Всё указывало на то, что 12 августа с рассвета начнутся массированные атаки, так как конвой вошёл в глубоко в зону действия вражеских авиабаз, с которых, по оценкам, противник мог поднять около 600 боевых самолётов. Послевоенные данные указывают на 334 бомбардировщиков (включая 90 торпедоносцев) и 273 истребителей. Максимальная численность боеготовых самолётов на Мальте составляла 36 «Бофайтеров» (дальнего действия) и 100 «Спитфайров». Противовоздушная оборона конвоя после потери авианосца Eagle включала 34 самолёта «Харрикейн», 10 «Мартлет» и 16 «Фулмар».

Противовоздушная оборона состояла из постоянного воздушного патруля в 12 истребителей, который начал барражирование с 06:00. Первая воздушная атака началась вскоре после 09:00 и продолжалась в течение всего дня. Первого успеха противник добился после четырёх часов атак, когда судно Deucalion было повреждено бомбой. Оно отделилось от конвоя и в сопровождении эсминца Bramham пошло к Мальте вблизи Тунисского берега. Оба в течение дня подвергались безуспешной бомбардировке, но незадолго до сумерек авиационная торпеда поразила Deucalion, оно загорелось и в конечном счёте взорвалось.

Во второй половине дня на конвое несколько раз объявляли противолодочную тревогу, и в 16:00 совместная атака эсминцев Pathfinder и Zetland завершилась тем, что эсминец Ithuriel вынудил итальянскую лодку Cobalto всплыть на поверхность, после чего таранил и потопил её.

В 18:30 начался массированный, тщательно скоординированный воздушный налёт; около 100 самолётов в сопровождении истребителей атаковали с нескольких направлений. В результате боя эсминец Foresight был выведен из строя, и позже затонул. У авианосца Indomitable была повреждена до полной непригодности полётная палуба. Авианосец Victorious единственный сохранил боеспособность. Когда атака прекратилась, основным силам вице-адмирала Сифрета пришло время отделяться — в 19:00 соединение «W» повернуло на запад, соединение «X» продолжило сопровождение конвоя на Мальту.

Спустя всего час конвою был нанесён первый серьёзный ущерб. Итальянская подлодка Axum выпустила четыре торпеды, повредившие крейсера Cairo и Nigeria и танкер Ohio. Nigeria повернул в Гибралтар, а Cairo затонул, таким образом эскорт лишился единственных кораблей, пригодных для наведения истребителей. В результате, когда примерно через 30 минут началась воздушная атака, а конвой был в некотором беспорядке от понесённых потерь, находившиеся в воздухе 6 истребителей Бофайтер в сумерках были бессильны отбить атаку. В ходе этой атаки судно Empire Hope получило попадание и было покинуто, всех уцелевших принял эсминец Penn. Судно Clan Ferguson было торпедировано и взорвалось; среди его груза было 2000 тонн авиационного бензина и 1500 тонн взрывчатых веществ. Тем не менее 96 человек с него достигли тунисского берега, и были интернированы вишистами. Судно Brisbane Star также было торпедировано и вышло из ордера, о нём см. ниже. Наконец, довершая вечерний хаос, итальянская подлодка Alagi после 21:00 выпустила четыре торпеды в крейсер Kenya; он почти уклонился, но четвёртая торпеда попала в форштевень. Корабль продолжал движение с конвоем, и был способен дать скорость 25 узлов.

Узнав о потере двух третей крейсеров соединения, вице-адмирал Сифрет приказал крейсеру Charybdis, эсминцам Eskimo и Somali присоединиться к конвою, но они были не в состоянии выполнить это до 03:30 следующего дня. В полночь начали атаку торпедные катера, ожидавшие у мыса Бон. После 01:00 13 августа два итальянских катера торпедировали крейсер Manchester. Впоследствии было решено его затопить, что и было сделано в 05:00. Большая часть уцелевших достигла берега Туниса и там была интернирована. В течение часа небольшие быстроходные катера выхватывали по одному разбросанные суда конвоя, из которых многие отстали и пытались его нагнать. Были потоплены суда Almeria Lykes, Glenorchy, Santa Elisa и Wairangi. Только судно Rochester Castle, получившее торпеду в правую скулу, уцелело и присоединилось к конвою, сохранив ход 13 узлов.

13 августа

Таким образом, обстановка на рассвете 13 августа была следующей: сопровождение из крейсеров Charybdis и Kenya и эсминцев Ashanti, Eskimo, Fury, Icarus, Intrepid, Pathfinder и Somali, транспорты Melbourne Star, Rochester Castle и Waimarama. Танкер Ohio в охранении эсминца Ledbury был в виду конвоя и нагонял, судно Dorset осталось на плаву, но без охранения где-то дальше за кормой, судно Port Chalmers в охранении эсминцев Bramham и Penn было примерно в десяти милях, а судно Brisbane Star шло, прижимаясь к тунисскому берегу.

Тем временем угроза от итальянских крейсеров существенно уменьшилась — отсутствие истребителей прикрытия (приоритет был отдан дневному прикрытию бомбардировщиков) и активность разведывательной авиации с Мальты вынудили их отойти на восток; самолёты с Мальты продолжали их тревожить. Заключительный удар итальянским крейсерам нанесла британская подлодка Unbroken (P-42) (командир — лейтенант, впоследствии вице-адмирал и кавалер Креста Виктории, Алистер Марс), которая повредила тяжёлый крейсер Bolzano а другой торпедой оторвало нос лёгкому крейсеру Muzio Attendolo. Больше итальянские надводные корабли конвою не угрожали.

События 13 августа для конвоя начались воздушной атакой сразу после 08:00, когда бомба попала в судно Waimarama. Взрыв уничтожил не только судно, но и атакующий бомбардировщик. Эсминец Ledbury спас не менее 45 человек из команды. В течение следующих девяноста минут следовали наиболее решительные атаки Ju-87, направленные на танкер Ohio. В то же время судно Dorset также получило попадание и потеряло ход, а судно Port Chalmers загорелось, но всё же продолжило движение в конвое. Заключительная воздушная атака прошла в 11:30, без потерь для конвоя. В 12:30 конвой достиг зоны досягаемости истребителей Мальты и продолжил путь без дальнейших проблем.

Эсминцы Bramham и Penn остались с двумя повреждёнными судами, эсминец Ledbury был отправлен искать крейсер Manchester, который, как считалось, ещё оставался на плаву, тогда как соединение «X» продолжило путь на Мальту, встретив тральщики с острова, которые проделали проход в минных полях. Они встретили конвой в 14:30 и привели суда Melbourne Star, Port Chalmers и Rochester Castle в Гранд-Харбор приблизительно в 18:00 13 августа. В это время тральщик Rye и два катера вышли на поиски танкера Ohio. Bramham, Ledbury и Penn в 20:30 получили приказ присоединиться к соединению «X»; соединение повернуло на запад и начало обратный переход в Гибралтар.

14 августа

В темноте была предпринята ещё одна атака, в результате которой судно Dorset затонуло, а танкер Ohio снова получил попадание. Эсминцам Bramham, Penn и тральщику Rye было приказано опять идти к конвою, оставшуюся часть ночи потратили в безуспешных попытках буксировать Ohio, на рассвете к ним присоединился эсминец Ledbury.

Судно Brisbane Star тем временем также достигло Мальты, прижимаясь к Тунисскому берегу в течение 13 августа, а ночью предприняв бросок к острову. В течение дня, никем не атакованное, оно игнорировало требования всех французских сигнальных постов остановиться и отражало попытки официальных лиц подняться на борт и заставить его войти в порт, а также давление судового врача и спасённых, также требовавших захода судна во французский порт из-за тяжёлого состояния раненых. Тем не менее капитан был твёрд в своих намерениях и привёл судно на Мальту вечером 14 августа.

15 августа

В конце концов танкер Ohio был приведён в порт и посажен на мель, доставленное им топливо удалось откачать и использовать.

Возвращение вспомогательных соединений

Соединение «X» тем временем продолжило переход в Гибралтар, подвергшись атаке подлодки ранним утром 14 августа и двум воздушным атакам в течение дня. Повреждений они не нанесли и соединение встретилось с Соединением «Z» в 18:00, достигнув Гибралтара в 18:00 15 августа. Повреждённые корабли Соединения «Z», отправленные в базу ранее, также все достигли благополучно Гибралтара, кроме эсминца Foresight, который был потоплен пытавшимся его буксировать эсминцем Tartar. Соединение «R» также благополучно прибыло в Гибралтар 16 августа, и наконец прибыли три эсминца типа Hunt: Bramham, Ledbury и Penn, которые ненадолго задержались на Мальте после триумфального спасения танкера Ohio.

Последствия

Суда, прибывшие на Мальту, доставили 32,000 тонн груза и 15,000 тонн топлива — достаточно, чтобы обеспечить Мальту (за исключением авиационного топлива) до декабря 1942 года.

Дальнейших операций с запада в 1942 году не предпринималось; внезапное освобождение Египта и Киренаики от неприятельской армии начиная с октября сделали переход из Восточного Средиземноморья гораздо безопаснее, а блокада с Мальты была фактически снята операцией Stoneage.

См. также

• Оборона Мальты
• Мальтийские конвои
• Арктические конвои

Ссылки

• Gordon Smith. [www.naval-history.net/xAH-MaltaSupply01.htm Naval-History.Net] (англ.). — The Supply of Malta 1940-1942. Проверено 20 октября 2009. [www.webcitation.org/66nM25e9h Архивировано из первоисточника 9 апреля 2012].

Отрывок, характеризующий Операция «Пьедестал»

– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.


В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».
Катерина Петровна действительно стала играть вальсы и экосезы, и начались танцы, в которых Николай еще более пленил своей ловкостью все губернское общество. Он удивил даже всех своей особенной, развязной манерой в танцах. Николай сам был несколько удивлен своей манерой танцевать в этот вечер. Он никогда так не танцевал в Москве и счел бы даже неприличным и mauvais genre [дурным тоном] такую слишком развязную манеру танца; но здесь он чувствовал потребность удивить их всех чем нибудь необыкновенным, чем нибудь таким, что они должны были принять за обыкновенное в столицах, но неизвестное еще им в провинции.
Во весь вечер Николай обращал больше всего внимания на голубоглазую, полную и миловидную блондинку, жену одного из губернских чиновников. С тем наивным убеждением развеселившихся молодых людей, что чужие жены сотворены для них, Ростов не отходил от этой дамы и дружески, несколько заговорщически, обращался с ее мужем, как будто они хотя и не говорили этого, но знали, как славно они сойдутся – то есть Николай с женой этого мужа. Муж, однако, казалось, не разделял этого убеждения и старался мрачно обращаться с Ростовым. Но добродушная наивность Николая была так безгранична, что иногда муж невольно поддавался веселому настроению духа Николая. К концу вечера, однако, по мере того как лицо жены становилось все румянее и оживленнее, лицо ее мужа становилось все грустнее и бледнее, как будто доля оживления была одна на обоих, и по мере того как она увеличивалась в жене, она уменьшалась в муже.


Николай, с несходящей улыбкой на лице, несколько изогнувшись на кресле, сидел, близко наклоняясь над блондинкой и говоря ей мифологические комплименты.
Переменяя бойко положение ног в натянутых рейтузах, распространяя от себя запах духов и любуясь и своей дамой, и собою, и красивыми формами своих ног под натянутыми кичкирами, Николай говорил блондинке, что он хочет здесь, в Воронеже, похитить одну даму.
– Какую же?
– Прелестную, божественную. Глаза у ней (Николай посмотрел на собеседницу) голубые, рот – кораллы, белизна… – он глядел на плечи, – стан – Дианы…
Муж подошел к ним и мрачно спросил у жены, о чем она говорит.