Оперная реформа Глюка

Оперная реформа Глюка — радикальное переосмысление оперного жанра, инициированное в XVIII веке немецким композитором Кристофом Виллибальдом Глюком при участии драматурга-либреттиста Раньери де Кальцабиджи. Целью реформы было преодоление традиционной для opera seria структуры, заключающейся в последовательном чередовании арий da capo (с повторением и оркестровым аккомпанементом) и сухих речитативов, сопровождаемых клавесином.

Дореформенные оперы Глюка были написаны в традиционной форме opera seria, в том числе на либретто главного драматурга жанра — Пьетро Метастазио.

Выделяют два реформаторских этапа деятельности Глюка:

1. Венский реформаторский, с 1762 по 1770 годы. В этот период созданы три реформаторских оперы — «Орфей» (1762), «Альцеста» (1767) и «Парис и Елена» (1770), все на либретто Раньери де Кальцабиджи. Помимо них были написаны некоторые другие оперы, не имеющие прямого отношения к реформе. Не найдя должной поддержки у венской публики Глюк отправляется в Париж.

2. Парижский реформаторский, c 1773 (переезд в Париж) по 1779 годы (возвращение в Вену). Местом проведения реформы и внедрения её результатов был избран Париж, уже переживший войну буффонов и готовый к новым веяниям в области оперного театра. Глюк пишет и ставит в Королевской академии музыки новые реформаторские оперы «Ифигения в Авлиде» (1774), «Армида» (1777), «Ифигения в Тавриде» (1779), «Эхо и Нарцисс» (1779), а также новые редакции «Орфея» и «Альцесты», сообразующиеся с традициями французского театра.

Оперная реформа вызвала массу споров, высказываний, бурное обсуждение (особенно в Париже) и спровоцировала так называемую войну глюкистов и пиччинистов.

Теоретические принципы оперной реформы

Изложены в предисловии к опере «Альцеста».

1. Опера — искусство, проникнутое идеями. Так, например, в опере «Ифигения в Авлиде» личное принесено в жертву общественному. В «Альцесте» совершена жертва во имя любимой, в опере «Орфей» — подвиг во имя любви.

2. Эффектные приёмы должны быть принесены в жертву простоте, правдивости, естественности.

3. Либретто оперы должно быть относительно простым, ясным, с последовательно развивающимся сюжетом (что соответствовало классицистическому принципу «единства действия»)

4. Музыка должна быть в единстве с драматическим действием («Музыка должна быть служанкой драмы»). Композитор должен отказаться от красивых номеров, если они не имеют отношения к драме.

5. Ария не должна быть концертным номером. Она органически включается в действие и раскрывает душевное состояние героев в их динамике. Следует отказаться от арий da capo (в пользу свободных форм, формы рондо и т. п.). Мелодическое начало в ариях должно гибко сочетаться с речевым. Мелодические украшения из арий исключаются.

6. Напротив, речитативы должны быть не сухими связками между ариями, но их логическим продолжением. Опираясь на традиции аккомпанированного речитатива, Глюк создаёт мелодизированный речитатив, сближая его с арией.

7. Балетные сцены не должны быть вставными номерами, они логически связываются с действием.

8. Хор должен быть активным участником действия.

9. Арии, речитативы, хоры и балетные номера должны объединяться в последовательно развивающиеся сцены.

10. Увертюра должна не просто развлекать публику перед представлением, но настраивать её на события оперы, обобщать её основную идею.

Влияние оперной реформы Глюка

Открытия Глюка взяли на вооружение его ученик и поклонник Антонио Сальери (опера «Данаиды» и др.), Андре Эрнест Гретри, Жан-Франсуа Лесюёр, Этьенн Мегюль, Гаспаре Спонтини, Луиджи Керубини и другие композиторы, преимущественно работавшие во Франции. Вольфганг Амадей Моцарт, в целом, не принявший оперную реформу Глюка, использует некоторые её принципы в опере «Дон Жуан».

В первой половине XIX века принципам оперной реформы Глюка последовательно следовал Гектор Берлиоз. Среди других композиторов, в той или иной степени следовавших открытиям Глюка (в том числе воспринимая их опосредованно) — Карл Мария фон Вебер, Михаил Глинка, Джузеппе Верди и т. п.

В середине XIX века новые оперные реформы (оперная реформа Вагнера, оперная реформа Мусоргского) углубили и переосмыслили традиции, заложенные Глюком.

Ссылки

• [scjournal.ru/articles/issn_1997-292X_2013_4-2_52.pdf Реформаторские принципы Глюка и их влияние на развитие бельканто]
• [www.belcanto.ru/gluck.html Кристоф Виллибальд Глюк]

Отрывок, характеризующий Оперная реформа Глюка

Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.


Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.