Оплакивание Христа
Оплакивание Христа — эпизод Страстей Христовых, следующий за снятием тела Иисуса Христа с креста и предшествующий погребению, который принято выделять как самостоятельную иконографическую сцену. Оплакивание имело место на Голгофе — у подножия Креста, или же у гробницы, во вторую половину дня Страстной пятницы.
В отличие от Пьеты, где тело Иисуса находится на коленях у рыдающей Богоматери и могут не присутствовать другие персонажи, в сцене Оплакивания Христос обычно лежит на земле, окружённый несколькими фигурами[1].
Содержание
Сюжет
В канонических текстах отсутствует описание оплакивания Христа: после снятия тела с креста сразу описывается погребение Иисуса. При этом только сообщается, что «все же, знавшие Его, и женщины, следовавшие за Ним из Галилеи, стояли вдали и смотрели на это» (Лк. 23:49).
Оплакивание Христа является сюжетом в ряде апокрифических и теологических сочинений. В частности, этот эпизод фигурирует в чрезвычайно популярных сочинениях позднеготических мистиков, таких как Псевдо-Бонавентура или Лудольф Саксонский[2].
В русской традиции
Так, в старообрядческом сборнике XVII века «Страсти Христовы», составленном на основе ранехристианских апокрифов, приводится подробный рассказ «О положении во гроб Господа Бога и Спаса нашего Исуса Христа Сына Божия и о погребении Его, и о плаче Пресвятая Богородицы над гробом».
Основу повествования составляет плач Богородицы над телом сына, исполненный материнской любви. Она призывает плакать с ней всех матерей, вдов и сирот, старцев, небесные светила и небеса, ангелов:
О солнце незаходимое Боже мой превечный, и творче всем и зиждителю всей твари, како во гроб зайде; не глаголеши ли слово рабе своей сыне и Боже; не ущедриши ли Владыко тебе родьжия; помышляю бо яко ктому не услышу гласа твоего, и ниже узрю доброты лица твоего.[3]
В ответ на страдания своей матери Иисус втайне обращается к ней со словами утешения: «О мати моя Марие, не рыдай мне зрящи во гробе… воскресну и тебе возвеличу яко Бог небесе и земли, и падшаго Адама введу в царство небесное…». Плач Богородицы лёг в основу православного канона «На плач Пресвятой Богородицы», составленного Симеоном Логофетом в X веке. Канон читается в Великую пятница перед плащаницей после того как её выносят для символического погребения.
Участники
Участники оплакивания — те же, что и при снятии с креста и погребении. 7 человек:
- Иоанн Богослов
- Иосиф Аримафейский
- Никодим
- Дева Мария
- Мария Магдалина
- две сестры Богоматери, дочери святой Анны от разных отцов — Мария Клеопова и Саломея.
В произведениях искусства число персонажей может меняться, иногда их только три[4].
Иконография
Так как сцена оплакивания — не евангельская, в искусстве она появляется достаточно поздно (начиная с XII в.)[5]
Практически всегда тело Иисуса кладется на плащаницу, которую принес и держит Иосиф Аримафейский. Богоматерь может терять сознание. Ноги Иисуса поддерживаются Никодимом, либо Магдалиной, которая в данном случае может ещё их и целовать. Иосиф держит тело за плечи.
Хотя Евангелия умалчивают об этой сцене, подобный сюжет находят в руководстве, составленном для византийских художников, а также в мистической литературе XIII—XIV веков — «Размышлениях» Джованни де Каулибуса и «Откровениях» Бригитты Шведской. Впервые она встречается в византийском искусстве XII века, а в следующем столетии — на Западе[6].
Ерминия Дионисия Фурноаграфиота (начало XVIII века) даёт следующие указания по изображению данного сюжета:
|
Не следует путать сюжет с близким ему Погребением Христа, где фигурируют те же персонажи. Хотя разница между этими двумя иконографическими сюжетами очень тонкая: Оплакивание — это эмоциональная статичная ситуация, а Погребение предполагает динамическое действие — тело кладут в гробницу[8]. Если Иисус не лежит на земле или на столе, а находится на коленях Богородицы (без множества дополнительных свидетелей), то данный сюжет выделяется как самостоятельный и называется Пьета.
Галерея
- The Burial Lamentations by Theophanes the Cretan.jpg
Православная икона Афонского монастыря
- Giotto di Bondone 009.jpg
- Geertgen tot Sint Jans 006.jpg
- Andrea Mantegna - Beweinung Christi.jpg
- Vittore Carpaccio 001.jpg
Напишите отзыв о статье "Оплакивание Христа"
Примечания
- ↑ [www.aug.edu/augusta/iconography/lamentation.html The Lamentation of Christ and the Pietà]
- ↑ [books.google.ru/books?id=ayHUD_2UcdIC&pg=PA69&dq=lamentation+christ+iconography&sig=5ivziVw0TMK1UMq7-vgS_sGvAhY#PPA69,M1 Joel Morgan Upton. Petrus Christus: His Place in Fifteenth-century Flemish Painting]
- ↑ Страсти Христовы. Единоверческая типография, 1901 г.
- ↑ Стефано Дзуффи. Эпизоды и персонажи Евангелия в произведениях изобразительного искусства. М., 2007, стр. 313
- ↑ [www.draccentre.culture.gouv.fr/expos/Chartres/ChartresTourChoeur_english.html Рельефы Шартрского собора]
- ↑ Дж. Холл. Словарь сюжетов и символов в искусстве. М.: Крон-пресс, 1996. С. 646
- ↑ [nesusvet.narod.ru/ico/books/erminiya.htm#h3_1_94 Ерминия Дионисия Фурноаграфиота]
- ↑ Стефано Дзуффи. Эпизоды и персонажи Евангелия. М., 2007. С.326
Литература
- K.Jahning. Die Darstellungen der Kreuzabnahme, der Beweinung, und die Grablegung Christi in der altniederlandischen Malerei. 1914.
| ||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Оплакивание Христа
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
