Ополье (природный район)

Опо́лье (Влади́мирское Ополье, Ю́рьево Ополье) — природный (ландшафтный) район, занимающий бо́льшую часть Суздальского и Юрьев-Польского административных районов Владимирской области и Гаврилово-Посадского района Ивановской области, а также небольшие части прилегающих Кольчугинского и Собинского районов Владимирской области. Находится в бассейнах рек Нерли и Колокши. Ополье простирается примерно на 30 км с юга на север и на 70 км с запада на восток, носит характер волнисто-увалистого плато с абсолютными высотами от 120 до 165 м над уровнем моря, с многочисленными оврагами.

Основные города — Владимир, Суздаль, Судогда, Юрьев-Польский, Гаврилов Посад. Район древнего земледелия близ города Переславля. Исторически Ополье было одним из первых и основных направлений славянской колонизации Северо-Восточной Руси, став политическим ядром Ростово-Суздальской земли.

Климат

Климат несколько континентальнее, чем во Владимире: по многолетним данным, средняя температура января в Юрьев-Польском −11,4 °C, а июля +18,2 °C, тогда как во Владимире соответственно −11,3 °C и +18,0 °C, а в Александрове, также находящемся за пределами Ополья −11,0 °C и +17,8 °C. Что касается осадков, то Суздаль мало отличается от Владимира, Юрьев-Польский же — довольно значительно: 532 мм во Владимире в год и 497 мм в Юрьев-Польском, причем обращает на себя внимание существенное различие в летние месяцы. Так, с июня по август среднее количество осадков во Владимире 209 мм, а в Юрьев-Польском — 188 мм. Сравнительно пониженное количество летних осадков в Ополье в сочетании с более высокими температурами вызывает заметный дефицит влаги.

Этот дефицит усугубляется обилием в Ополье оврагов, усиливающих сток. Кроме того, здесь чаще, чем в других частях Владимирской области, наблюдаются суховеи.

Растительность и флора

Растительность Ополья лесостепного облика, что отличает район от окружающих лесных территорий (отсюда происхождение названия). Первобытная растительность Ополья, вероятно, «представляла собой чередование участков дубовых лесов с участками остепнённых лугов, переходящих местами в луговые степи». Дубовые леса сильно вырублены, а большая часть остепнённых лугов распахана. О былой природной растительности Ополья можно судить только по немногим уцелевшим остаткам. Во флоре Ополья представлены некоторые более южные виды, не известные или очень редкие в других районах Владимирской области:

• Carex montana L. — Осока горная
• Onopordum acanthium L. — Татарник колючий
• Phleum phleoides (L.) H.Karst. — Тимофеевка степная
• Thesium ebracteatum Hayne — Ленец бесприцветниковый.

Сельское хозяйство

На территории переславского Ополья с древних лет культивировали рожь и овёс, горох и гречиху, позднее лён и ячмень. Село Большая Брембола считается колыбелью отечественного картофелеводства скороспелых сортов.

Плодородные почвы переславского Ополья сторицей воздавали крестьянскому труду. Крестьянин Голышев из села Ивановское Переславской волости уже в 1922 году добился урожая ржи в 114 пудов, овса 139 пудов, картофеля 933 пуда с десятины. В Успенском сельскохозяйственном техникуме в 1920 году собирали 25—30 ц озимой пшеницы, 50—60 ц сена, больше 500 центнеров кормовых корнеплодов с одного гектара.

На таком изобилии корма пестовалась порода коней «советский тяжеловоз» — животных небывалой силы и безмерной выносливости.

В небывало жестоком и засушливом 1981 году переславские аграрии добились средних результатов. В совхозе имени В. И. Ленина засуха уничтожила летнее сено, поэтому от каждой коровы получили всего лишь 2,7 тонны молока. В Савельевской ферме надой составил не более 3,1 тонн от коровы.

Почвы

Среди почв района преобладают серые лесные почвы (народное название — «владимирские черноземы»), залегающие часто на лёссовидных суглинках — сильно пылящей при высыхании мелкоземистой породе палевого или рыжеватого цвета. Впрочем, классификация почв Ополья является одним из наиболее дискуссионных вопросов географии почв Европейской России.

Плодородие переславского Ополья покоится на мощном гумусовом горизонте, который достигает толщины 30 сантиметров, среднее содержание перегноя составляет 3,5—5 %.

См. также

• Залесье

Отрывок, характеризующий Ополье (природный район)

Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu'on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
Вечер Анны Павловны был такой же, как и первый, только новинкой, которою угощала Анна Павловна своих гостей, был теперь не Мортемар, а дипломат, приехавший из Берлина и привезший самые свежие подробности о пребывании государя Александра в Потсдаме и о том, как два высочайшие друга поклялись там в неразрывном союзе отстаивать правое дело против врага человеческого рода. Пьер был принят Анной Павловной с оттенком грусти, относившейся, очевидно, к свежей потере, постигшей молодого человека, к смерти графа Безухого (все постоянно считали долгом уверять Пьера, что он очень огорчен кончиною отца, которого он почти не знал), – и грусти точно такой же, как и та высочайшая грусть, которая выражалась при упоминаниях об августейшей императрице Марии Феодоровне. Пьер почувствовал себя польщенным этим. Анна Павловна с своим обычным искусством устроила кружки своей гостиной. Большой кружок, где были князь Василий и генералы, пользовался дипломатом. Другой кружок был у чайного столика. Пьер хотел присоединиться к первому, но Анна Павловна, находившаяся в раздраженном состоянии полководца на поле битвы, когда приходят тысячи новых блестящих мыслей, которые едва успеваешь приводить в исполнение, Анна Павловна, увидев Пьера, тронула его пальцем за рукав.