Опочинин, Фёдор Петрович

Фёдор Петрович Опочинин
На акварели В. Гау (ок. 1850 г.)
Род деятельности:	государственный деятель
Дата рождения:	18 мая 1779(1779-05-18)
Место рождения:	Мышкинский уезд, Ярославская губерния
Гражданство:	Россия Россия
Дата смерти:	20 декабря 1852(1852-12-20) (73 года)
Место смерти:	Санкт-Петербург
Награды и премии:	Орден Святого Георгия 4-й ст. (1807), Орден «Pour le Mérite» (Пруссия) (1807), Орден Святой Анны 2-й ст. (1811), Орден Святой Анны 1-й ст. (1813), Орден Святого Владимира 2-й ст. (1817), Орден Белого Орла (1838), Орден Святого Александра Невского (1841), Орден Святого Владимира 1-й ст. (1841), Орден Святого Андрея Первозванного (1850)

Фёдор Петрович Опочинин (1779—1852) — действительный тайный советник, обер-гофмейстер из рода Опочининых. Внук крупного чиновника М. С. Опочинина, зять фельдмаршала М. И. Кутузова, любимый адъютант великого князя Константина Павловича. Наполеоновские кампании закончил в 1808 году в чине полковника, после чего с успехом служил по финансовой и придворной части. С 1838 г. возглавлял Гоф-интендантскую контору.

Биография

Единственный сын отставного секунд-майора Петра Михайловича Опочинина, избранного предводителем дворянства Мышкинского уезда Ярославской губернии, и Александры Фёдоровны Ладыженской. По обычаю дворян того времени, 24 июля 1784 года, Ф. П. Опочинин пятилетним мальчиком был записан в лейб-гвардии Измайловский полк; получая домашнее образование, он в полку последовательно был произведён в подпрапорщики (28 мая 1786 года), каптенармусы (16 октября 1786 года), сержанты (6 декабря 1789 года), портупей-прапорщики (21 декабря 1796 года), прапорщики (16 апреля 1797 года) и подпоручики (8 сентября 1798 года).

Действительную же службу Опочинин начал 19 мая 1800 году, в чине поручика и в звании адъютанта великого князя Константина Павловича, который скоро приблизил его к себе, оценив его ум и честность; 28 мая того же года Опочинин был переведён в лейб-гвардии Конный полк (с оставлением в занимаемой должности). 14 марта 1801 года произведён в штабс-ротмистры и 1 января 1802 года — в ротмистры.

В 1805 году Опочинин участвовал в сражении при Аустерлице и 30 января 1807 года получил орден св. Георгия 4-й степени (№ 674 по кавалерскому списку Судравского и № 1644 по списку Григоровича — Степанова)

В воздаяние отличного мужества и храбрости, оказанных в сражении 20 ноября при Аустерлице против французских войск.

В кампании 1807 года участвовал в сражениях при Гейльсберге и Фридланде, после которых был 2 июня награждён орденом св. Владимира 3-й степени и 12 августа произведён в полковники, также 12 августа он был удостоен прусского ордена «Pour le Mérite». Но этим и ограничилась военная деятельность Опочинина: 30 августа следующего года он по болезни вышел в отставку и 12 мая 1809 г. поступил на гражданскую службу советником в Экспедицию государственных доходов, с переименованием в коллежские советники.

28 июля 1809 года Опочинин получил в награду чин статского советника. В феврале—марте 1810 года ревизовал в Государственном казначействе денежную кассу и порядок дел, 16 апреля того же года был назначен на должность петербургского вице-губернатора; за труды на этой должности он был 27 января 1811 года награждён орденом св. Анны 2-й степени с алмазными знаками.

Быстрое и блестящее повышение Опочинина по службе современники объясняют благорасположением великого князя Константина Павловича. Ф. Ф. Вигель характеризовал Опочинина:

Ротмистр Конной гвардии и любимый адъютант цесаревича Константина Павловича, с приятной наружностью и гибким, вкрадчивым характером, он удивительно всем нравился, и мужчинам и женщинам. Он был ростом не велик, но чудесно сложен, в самом голосе имея что-то привлекательное. Ни перед кем не унижаясь, он однако же никогда не показывал гордости и, вероятно, не любя печальных лиц, сам старался всем улыбаться.

9 декабря 1811 г. Опочинин был произведён в действительные статские советники, и 1 марта 1813 года назначен директором Департамента разных податей и сборов, каковую должность занимал до 14 февраля 1819 г., когда по прошению от должности директора с оставлением в ведомстве Министерства финансов; 9 февраля 1823 году он был уволен от службы. 26 марта 1813 года за приведение в порядок дел в Петербургской казённой палате Опочинин был награждён орденом св. Анны 1-й степени (алмазные знаки к сему ордену были пожалованы 22 августа 1826 года) и 17 января 1817 года — орденом св. Владимира 2-й степени.

С 18 января 1826 г. начинается придворная служба Опочинина: пожалованный в шталмейстеры, он неоднократно исполнял различные высочайшие поручения, между прочим в 1827 г. был командирован в Дрезден с особым поручением к новому саксонскому королю Антону. В 1828 г. находился при великой княгине Елене Павловне во время её заграничного путешествия.

Опочинин 25 февраля 1833 г. был назначен членом комиссии о построении Исаакиевского собора и 18 апреля того же года членом Попечительского совета заведений общественного призрения в Санкт-Петербурге и попечителем больницы св. Марии Магдалины в Санкт-Петербурге. С 1847 года и до своей смерти был председателем этого совета.

Опочинин 2 апреля 1838 года был пожалован в действительные тайные советники и вскоре (23 апреля) назначен обер-гофмейстером Высочайшего Двора, и ровно через два года — президентом Гоф-интендантской конторы; 3 мая того же 1840 г. Опочинин был назначен членом комитета для устройства финансовой части Санкт-Петербургской театральной дирекции; в 1843 г. (с августа по октябрь) временно исполнял обязанности председателя Попечительного совета заведений Общественного призрения в Санкт-Петербурге; не раз Опочинин исправлял и обязанности обер-камергера.

Среди прочих занятий Опочинина было его членство в различных столичных строительных комиссиях, в том числе он занимался финансовым контролем за сооружением Александровской колонны на Дворцовой площади и строительством дворца великой княгини Марии Николаевны. За труды по сооружению Александровской колонны Опочинину 29 августа 1838 года был пожалован орден Белого Орла, а за труды по Гоф-интендантской конторе — 19 апреля 1841 года орден св. Александра Невского (алмазные знаки к этому ордену даны 25 марта 1844 года) и 5 декабря того же года орден св. Владимира 1-й степени.

1 июля 1846 г. Опочинин был назначен членом Государственного совета и 21 апреля следующего года председателем Попечительного совета заведений Общественного призрения. 5 декабря 1850 года Опочинину был пожалован орден св. Андрея Первозванного. В апреле—июне 1851 года Опочинин временно управлял Придворной конторой. Он скончался 20 декабря 1852 года, похоронен в Троице-Сергиевой Приморской пустыни под Санкт-Петербургом.

Семья

С 14 января 1807 года был женат на фрейлине Дарье Михайловне Кутузовой (1788—1854), дочери фельдмаршала князя Смоленского. Она была удостоена 27 октября 1829 года звания кавалерственной дамы ордена св. Екатерины 2-й степени. Их дети:

• Константин (1808—1848), полковник, флигель-адъютант, женат на дочери И. Н. Скобелева, фрейлине Вере Ивановне (1825—1897). Их сын Фёдор, библиофил; дочь — Дарья (1844—1870) была морганатической супругой Е. М. Лейхтенбергского; внучка — графиня Д. Е. Богарнэ.
• Александра (1814—1868), фрейлина, замужем за генерал-лейтенантом и шталмейстером М. И. Туманским. По словам современника, «мадам Туманская, сделавшая мезальянс своим выходом замуж, была в высшей, даже до тонкости, степени образованная женщина, крайне любезная хозяйка, но некрасивая. Муж её, был человек умный, но мало в сущности образованный, к солдатам он был суров, к офицерам неровен и подчас грубоват, вообще, личность не симпатичная». Детей у них не было.
• Мария (1817—1863), фрейлина, замужем за тайным советником А. А. Горяиновым.

Источники

• Руммель В. В., Голубцов В. В. Родословный сборник русских дворянских фамилий. — Т. 2. — СПб., 1887.
• Опочинин, Федор Петрович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Степанов В. С., Григорович П. И. В память столетнего юбилея императорского Военного ордена Святого великомученика и Победоносца Георгия. (1769—1869). — СПб., 1869.
• Федорченко В. И. Двор российских императоров. — Красноярск—М., 2004.
• Шилов Д. Н., Кузьмин Ю. А. Члены Государственного совета Российской империи. 1801—1906: Биобиблиографический справочник. — СПб., 2007.

Отрывок, характеризующий Опочинин, Фёдор Петрович

Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.
Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.