Музей оптики (Йена)

Музей оптики — музей, созданный Эрнстом Аббе в Йене на базе школы мастеров оптико-механического производства. Находится в здании, построенном архитектором Гансом Шлагом в 1924 году на площади имени Карла Цейса, дом 12. Темой экспозиции музея является демонстрация культурно-исторического влияния изобретения, производства и внедрения оптико-механических инструментов, начатых в Йене на базе производства, организованного в форме народного предприятия Карлом Цейсом, Отто Шоттом и Эрнстом Аббе.

Хроника музея

Площадь экспозиции составляет 600 м² и охватывает следующие темы:

История очков

Экспозиция музея даёт представление об истории очков за семь столетий их существования. Здесь же экспонируются очки некоторых исторических личностей, например очки Роберта Коха или Рудольфа Вирхова.
Отмечается, что первыми оптическими устройствами, с которыми познакомился широкий потребитель, были простые оптические системы коррекции недостатков зрения. Со времён античности для этой цели.использовались полированные линзы из горного хрусталя или драгоценных камней.
Уже в начале 13 века были известны линзы, имеющие форму полусферы, накладываемые на рукописный тогда текст и улучшающие благодаря эффекту увеличения шрифта его чтение. Тогда такие линзы назывались по -немецки Lesestein или Einglas. (В наше время их называют Визолет-лупой).
Изготовление и обработка прозрачного стекла к 13. веку достигла высокой степени совершенства, в особенности в республике Венеция. Овладение технологией изготовления двояковыпуклых линз сделало возможным размещения их на некотором расстоянии от текста. Соединение двух таких линз в единой оправе привело к созданию прототипа очков, появление которых в Венеции отмечено 1285 годом. Поскольку оправы линз крепились с помощью заклёпки, такие очки получили название Nietbrille. Эта заклёпка находилась в области переносицы и очки держались на носу, сжимая его с двух сторон.
Обращение с такими очками было затруднено их громоздкостью. Но только в 15 веке появилась упрощённая конструкция, где оправы были соединены лёгкой дугообразной перекладиной и очки стали называться Bügelbrille. Спрос на такие очки был вначале невелик, поскольку в них нуждались, главным образом, монахи-переписчики книг.
Положение существенно изменилось после появления книгопечатания, когда число читателей многократно возросло. Этому способствовало и учреждение университетов.
На рубеже 17/18 веков появились конструкции очков, названных Klemmbrille (напоминающая пенсне), пользовавшаяся популярностью в течение двух с половиной столетий. В этой конструкции дугообразная перекладина служила одновременно пружиной, обеспечивающей контакт с носом пользователя.
Начавшаяся промышленная революция отразилась и на производстве очков. Уже в 1800 году на рынок начали поступать очки самых с самыми разнообразными формами оправ. Очки стали предметом моды и нередко использовались и теми, кто в них не нуждался.
В 1780году появился лорнет, поставляемый на рынок английской фамилией оптиков Адамс и нашедший массового покупателя после Лейпцигской ярмарки 1800 года
В 1818 француз Лепаж начал изготовление складного лорнета, а в 1828 году раскрытие лорнета стало обеспечиваться пружиной. Такой лорнет получил популярность в эпоху Бидермейера. Ему отдавали предпочтение и дамы из высших слоёв общества. Но уже в середине века с началом эпохи историзма мода на лорнеты, не всегда удобные в обращении и при том весьма тяжёлые, прошла.
Современный вид очковой оправы появился ещё в первые годы 18 века, но получил распространение не сразу. Вначале появились так называемые Schläfenbrille, оправа линз которых была снабжена двумя короткими штангами, прижимавшимися к вискам. Когда эти штанги были продлены дальше, и были снабжены заушниками, очки, наконец, приобрели современную форму.
В 1825 году французский врач Йозеф Бресси предложил очки типа Klemmer (пенсне). В этой конструкции пользователь при надевании очков сжимал пальцами выступы и изгибал перекладину в горизонтальной плоскости, которая, пружиня, создавала требуемое сжимающее усилие.
После 1840 года такие очки пользовались чрезвычайной популярностью у представителей имущих слоёв населения. И были внешними признаками интеллигентности и учёности.
Особенным признаком аристократа стал монокль, бывший в ходу у немецких офицеров, происходивших из аристократических кругов, до конца Второй мировой войны.
После 20-х годов XX столетия повсеместно стали применяться очки современной конструкции, причём имевшие чрезвычайно различную форму оправы. Под влиянием Германии индустрия по производству очков была создана и в Америке. И в 50-е годы XX века очки окончательно стали объектом модного дизайна
Очки, в особенности монокль и лорнет стали отличительными признаками принадлежности к образованным (и в те годы имущим)слоям общества.

История развития микроскопии

Ещё в конце 17 века с помощью самостоятельно изготовленного микроскопа Левенгук сделал ряд выдающихся открытий в микромире, в том числе установил существование бактерий, эритроцитов, узнал о строении органов насекомых и многое другое. Однако, на протяжении следующего века микроскопия, как наука стагнировала по причине ограничения возможности перейти к бОльшим значениям увеличения (свыше 250 крат). Это было вызвано влиянием хроматической аберрации используемых линз. Микроскоп превратился в модное средство развлечения в салонах знати.

История фотографии

Фотограмметрия

Использование фотографических методов в картографии началось в середине 19. века, то есть сразу же после разработки техники фотосъёмки. При этом подлинную революцию в картографии произвела аэрофотосъёмка . Это потребовало создания специальных фотографических объективов с минимальной аберрацией дисторсии, искажающей взаимное расположение деталей на фотоснимках. Кроме того, внешней причиной ошибок в координатах деталей, стала разновысокость рельефа местности, благодаря которой координаты характерных точек на плоскости фотоснимка искажались при сравнении с их действительным положением в случае, когда при съёмке они находились не на вертикали по отношению к объективу фотокамеры. Для коррекции этих ошибок использовался метод сравнения координат на двух последовательно сделанных снимках на специальном точном приборе -стереокомпараторе.

Проекционная аппаратура

Техника проекции изображений с помощью оптических средств зародилась в «Век просвещения», в начале 17-го века, когда в массах возник постоянно расширяющийся запрос на иллюзии и чудеса. В 1799 году в Париже Гаспар Этьен Робертсон собирал массы народа демонстрацией изображений ужасов революции. В начале 19 го века волшебный фонарь(Латерна магика) стал профессионально использоваться в своеобразных театральных представлениях. Начиная с 1841 года и в течение 40 лет в лондонском Королевском политехническом институте с большим успехом демонстрировались серии увлекательных картин в их проекции на огромный экран.

Карл Цейс, его жизнь и труды

Эрнст Аббе

Отто Шотт

Родился в 1851 году в Виттене. В 1879 году встретился с Аббе, будучи уже специалистом- химиком по производству стекла. В 1882 году переехал в Йену. Здесь при финансовой поддержке Карла и Родериха Цейсов, Аббе и государства он основал Лабораторию по изготовлению технического стела «Шотт и товарищи», в которой он разрабатывал новые сорта стёкол и продвигал их варку в производство. Это позволило Аббе, уже после смерти Цейса, существенно расширить номенклатуру изготовляемых оптических приборов. Что обеспечило компании Цейса ведущую роль в оптико-механической промышленности. А также на мировом рынке продукции. В экспозиции музея имеется специализированный раздел, посвящённый жизненному пути Шотта. Изобретённые Шоттом сорта стекла позволили создать в 1886 году микроообъектив-апохромат, позволивший существенно снизить хроматическую аберрацию и существенно повысить увеличение микроскопов

История фирмы Цейс

Первый планетарий был открыт в 1925 году В Мюнхене. На следующий год аппаратура для имитации ночного неба и движения светил (также называемая планетарием) была установлена в специально построенном для неё здании в Йене.

Отрывок, характеризующий Музей оптики (Йена)

– Всё то же, – отвечала она мужу.
Князь Василий нахмурился, сморщил рот на сторону, щеки его запрыгали с свойственным ему неприятным, грубым выражением; он, встряхнувшись, встал, закинул назад голову и решительными шагами, мимо дам, прошел в маленькую гостиную. Он скорыми шагами, радостно подошел к Пьеру. Лицо князя было так необыкновенно торжественно, что Пьер испуганно встал, увидав его.
– Слава Богу! – сказал он. – Жена мне всё сказала! – Он обнял одной рукой Пьера, другой – дочь. – Друг мой Леля! Я очень, очень рад. – Голос его задрожал. – Я любил твоего отца… и она будет тебе хорошая жена… Бог да благословит вас!…
Он обнял дочь, потом опять Пьера и поцеловал его дурно пахучим ртом. Слезы, действительно, омочили его щеки.
– Княгиня, иди же сюда, – прокричал он.
Княгиня вышла и заплакала тоже. Пожилая дама тоже утиралась платком. Пьера целовали, и он несколько раз целовал руку прекрасной Элен. Через несколько времени их опять оставили одних.
«Всё это так должно было быть и не могло быть иначе, – думал Пьер, – поэтому нечего спрашивать, хорошо ли это или дурно? Хорошо, потому что определенно, и нет прежнего мучительного сомнения». Пьер молча держал руку своей невесты и смотрел на ее поднимающуюся и опускающуюся прекрасную грудь.
– Элен! – сказал он вслух и остановился.
«Что то такое особенное говорят в этих случаях», думал он, но никак не мог вспомнить, что такое именно говорят в этих случаях. Он взглянул в ее лицо. Она придвинулась к нему ближе. Лицо ее зарумянилось.
– Ах, снимите эти… как эти… – она указывала на очки.
Пьер снял очки, и глаза его сверх той общей странности глаз людей, снявших очки, глаза его смотрели испуганно вопросительно. Он хотел нагнуться над ее рукой и поцеловать ее; но она быстрым и грубым движеньем головы пeрехватила его губы и свела их с своими. Лицо ее поразило Пьера своим изменившимся, неприятно растерянным выражением.
«Теперь уж поздно, всё кончено; да и я люблю ее», подумал Пьер.
– Je vous aime! [Я вас люблю!] – сказал он, вспомнив то, что нужно было говорить в этих случаях; но слова эти прозвучали так бедно, что ему стало стыдно за себя.
Через полтора месяца он был обвенчан и поселился, как говорили, счастливым обладателем красавицы жены и миллионов, в большом петербургском заново отделанном доме графов Безухих.


Старый князь Николай Андреич Болконский в декабре 1805 года получил письмо от князя Василия, извещавшего его о своем приезде вместе с сыном. («Я еду на ревизию, и, разумеется, мне 100 верст не крюк, чтобы посетить вас, многоуважаемый благодетель, – писал он, – и Анатоль мой провожает меня и едет в армию; и я надеюсь, что вы позволите ему лично выразить вам то глубокое уважение, которое он, подражая отцу, питает к вам».)
– Вот Мари и вывозить не нужно: женихи сами к нам едут, – неосторожно сказала маленькая княгиня, услыхав про это.
Князь Николай Андреич поморщился и ничего не сказал.
Через две недели после получения письма, вечером, приехали вперед люди князя Василья, а на другой день приехал и он сам с сыном.
Старик Болконский всегда был невысокого мнения о характере князя Василья, и тем более в последнее время, когда князь Василий в новые царствования при Павле и Александре далеко пошел в чинах и почестях. Теперь же, по намекам письма и маленькой княгини, он понял, в чем дело, и невысокое мнение о князе Василье перешло в душе князя Николая Андреича в чувство недоброжелательного презрения. Он постоянно фыркал, говоря про него. В тот день, как приехать князю Василью, князь Николай Андреич был особенно недоволен и не в духе. Оттого ли он был не в духе, что приезжал князь Василий, или оттого он был особенно недоволен приездом князя Василья, что был не в духе; но он был не в духе, и Тихон еще утром отсоветывал архитектору входить с докладом к князю.
– Слышите, как ходит, – сказал Тихон, обращая внимание архитектора на звуки шагов князя. – На всю пятку ступает – уж мы знаем…
Однако, как обыкновенно, в 9 м часу князь вышел гулять в своей бархатной шубке с собольим воротником и такой же шапке. Накануне выпал снег. Дорожка, по которой хаживал князь Николай Андреич к оранжерее, была расчищена, следы метлы виднелись на разметанном снегу, и лопата была воткнута в рыхлую насыпь снега, шедшую с обеих сторон дорожки. Князь прошел по оранжереям, по дворне и постройкам, нахмуренный и молчаливый.
– А проехать в санях можно? – спросил он провожавшего его до дома почтенного, похожего лицом и манерами на хозяина, управляющего.
– Глубок снег, ваше сиятельство. Я уже по прешпекту разметать велел.
Князь наклонил голову и подошел к крыльцу. «Слава тебе, Господи, – подумал управляющий, – пронеслась туча!»
– Проехать трудно было, ваше сиятельство, – прибавил управляющий. – Как слышно было, ваше сиятельство, что министр пожалует к вашему сиятельству?
Князь повернулся к управляющему и нахмуренными глазами уставился на него.
– Что? Министр? Какой министр? Кто велел? – заговорил он своим пронзительным, жестким голосом. – Для княжны, моей дочери, не расчистили, а для министра! У меня нет министров!
– Ваше сиятельство, я полагал…
– Ты полагал! – закричал князь, всё поспешнее и несвязнее выговаривая слова. – Ты полагал… Разбойники! прохвосты! Я тебя научу полагать, – и, подняв палку, он замахнулся ею на Алпатыча и ударил бы, ежели бы управляющий невольно не отклонился от удара. – Полагал! Прохвосты! – торопливо кричал он. Но, несмотря на то, что Алпатыч, сам испугавшийся своей дерзости – отклониться от удара, приблизился к князю, опустив перед ним покорно свою плешивую голову, или, может быть, именно от этого князь, продолжая кричать: «прохвосты! закидать дорогу!» не поднял другой раз палки и вбежал в комнаты.
Перед обедом княжна и m lle Bourienne, знавшие, что князь не в духе, стояли, ожидая его: m lle Bourienne с сияющим лицом, которое говорило: «Я ничего не знаю, я такая же, как и всегда», и княжна Марья – бледная, испуганная, с опущенными глазами. Тяжелее всего для княжны Марьи было то, что она знала, что в этих случаях надо поступать, как m lle Bourime, но не могла этого сделать. Ей казалось: «сделаю я так, как будто не замечаю, он подумает, что у меня нет к нему сочувствия; сделаю я так, что я сама скучна и не в духе, он скажет (как это и бывало), что я нос повесила», и т. п.
Князь взглянул на испуганное лицо дочери и фыркнул.
– Др… или дура!… – проговорил он.
«И той нет! уж и ей насплетничали», подумал он про маленькую княгиню, которой не было в столовой.
– А княгиня где? – спросил он. – Прячется?…
– Она не совсем здорова, – весело улыбаясь, сказала m llе Bourienne, – она не выйдет. Это так понятно в ее положении.
– Гм! гм! кх! кх! – проговорил князь и сел за стол.
Тарелка ему показалась не чиста; он указал на пятно и бросил ее. Тихон подхватил ее и передал буфетчику. Маленькая княгиня не была нездорова; но она до такой степени непреодолимо боялась князя, что, услыхав о том, как он не в духе, она решилась не выходить.
– Я боюсь за ребенка, – говорила она m lle Bourienne, – Бог знает, что может сделаться от испуга.
Вообще маленькая княгиня жила в Лысых Горах постоянно под чувством страха и антипатии к старому князю, которой она не сознавала, потому что страх так преобладал, что она не могла чувствовать ее. Со стороны князя была тоже антипатия, но она заглушалась презрением. Княгиня, обжившись в Лысых Горах, особенно полюбила m lle Bourienne, проводила с нею дни, просила ее ночевать с собой и с нею часто говорила о свекоре и судила его.
– Il nous arrive du monde, mon prince, [К нам едут гости, князь.] – сказала m lle Bourienne, своими розовенькими руками развертывая белую салфетку. – Son excellence le рrince Kouraguine avec son fils, a ce que j'ai entendu dire? [Его сиятельство князь Курагин с сыном, сколько я слышала?] – вопросительно сказала она.
– Гм… эта excellence мальчишка… я его определил в коллегию, – оскорбленно сказал князь. – А сын зачем, не могу понять. Княгиня Лизавета Карловна и княжна Марья, может, знают; я не знаю, к чему он везет этого сына сюда. Мне не нужно. – И он посмотрел на покрасневшую дочь.
– Нездорова, что ли? От страха министра, как нынче этот болван Алпатыч сказал.
– Нет, mon pere. [батюшка.]
Как ни неудачно попала m lle Bourienne на предмет разговора, она не остановилась и болтала об оранжереях, о красоте нового распустившегося цветка, и князь после супа смягчился.
После обеда он прошел к невестке. Маленькая княгиня сидела за маленьким столиком и болтала с Машей, горничной. Она побледнела, увидав свекора.
Маленькая княгиня очень переменилась. Она скорее была дурна, нежели хороша, теперь. Щеки опустились, губа поднялась кверху, глаза были обтянуты книзу.