Оперетта

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Оп-та»)
Перейти к: навигация, поиск

Опере́тта (итал. operetta — уменьшительное от «опера») — музыкально-театральный жанр, сценическое произведение и представление, основанное на синтезе слова, сценического действия, музыки и хореографии.





Жанр оперетты

Истоки жанра

Истоки оперетты имеются в музыкально-комедийных спектаклях, распространённых у многих народов. Уже в экстатических античных мистериях в честь бога виноделия, веселья, оргий и религиозного экстаза Диониса, которые считаются прообразом европейской драмы, можно выявить некоторые жанровые признаки оперетты: сочетание музыки с пантомимой, танцем, буффонадой, карнавалом и любовной интригой.

В античном спектакле было принято музыкальное сопровождение. Театр Диониса в Афинах, служивший для всех греческих театров образцом и являвшийся для европейского театра началом начал, имел специально отведенную для танцоров и хора площадку — орхестру, которая стала прототипом современной оркестровой ямы.[1]

В XVI—XVIII веках слова нередко соединялись с музыкой, пением, танцами и клоунадой в итальянской комедии масок, испанском народном фарсовом театре (в таких жанрах, как сайнета, хакара, байле) и французском ярмарочном театре. Ранняя комическая опера, английская балладная опера, австро-немецкий зингшпиль, испанская тонадилья и сарсуэла предвосхищают характерные для классической оперетты чередование пения с разговором, городской музыкальный фольклор и бытовую музыку, пародийную или сатирическую направленность, а также демократизм содержания.[2] Несмотря на общие черты этих жанров и взаимные влияния, каждый из них имел свои национальные особенности в характере действующих лиц, тематике, музыкальной форме и соотношении слова и музыки. Эти особенности в дальнейшем повлияли на характер соответствующих национальных разновидностей опереточного искусства.

Особенности жанра

C XVII до середины XIX века «оперетта» — это в буквальном смысле небольшая опера. Смысл этого термина с течением времени менялся: в XVIII веке с ним часто связывали определённые жанры (бытовая комедия, пастораль), в Австрии и Германии «опереттой» иногда называли зингшпиль или другие разновидности комической оперы с разговорными диалогами.

В современном понимании, оперетта — один из музыкально-театральных жанров, произведение и музыкально-сценическое представление от одного до пяти актов, в котором вокальные, хоровые и хореографические музыкальные номера чередуются с разговорными сценами, без музыки или c оркестровыми фрагментами. По своим жанровым признакам оперетта близка к комической опере, но для оперетты характерно более широкое использование разговорного диалога.[3]

В отличие от мюзикла, оперетта обычно имеет классический состав оркестра, без электронных инструментов и электроакустической аппаратуры, и собственную драматургию, а её хореографические средства выразительности отличаются по стилю и не имеют такой особенной роли и самостоятельности как в мюзикле.

Оперетта разнообразна по форме и содержанию. Существуют пародийные, пародийно-сатирические, лирико-комедийные, лирико-романтические, героико-романтические оперетты и так называемые мелодрамы-буфф, чаще всего со счастливым финалом. Для оперетты характерны любовная интрига, юмор и сатирическая направленность.

Родство оперетты с другими видами искусства и отсутствием жёстких границ между опереттой и оперой с разговорными диалогами, а также между опереттой и пьесой с пением и танцами (водевиль), вносят путаницу в определение жанра. С одной стороны, это позволяют относить к оперетте некоторые схожие по характеру жанры, с другой стороны — самой оперетте это позволяло и позволяет выступать под названием комической оперы, музыкальной комедии и мюзикла. [2]

Музыка оперетты

Оперетта наследует традиции академической музыки и классические оперные формы: арии, вокальные ансамбли, хоры, но они обычно короче, проще по форме, стилю и фактуре, и выдержаны в песенно-танцевальном характере. В отличие от оперы с разговорными диалогами, музыка оперетты отличается общедоступностью и тесно связана с музыкальным бытом соответствующей страны и эпохи. Основу музыкальной драматургии оперетты составляют формы массово-бытовой, танцевальной и эстрадной музыки. Для оперетты характерны резкие музыкальные контрасты от драматического напряжения, романтической приподнятости до вакхического упоения или безумствующей буффонады.[4] В целом музыка оперетты носит лёгкий, популярный характер.

В системе видов искусства оперетта занимает среднее положение между оперным и драматическим театром. Соотношение разных видов искусств (актёрское, вокальное, музыкальное, хореографическое), синтезом которых является оперетта, подвижно и изменчиво, и во многом определяется национальными традициями и эпохой. Музыкальные и словесно-драматические элементы структуры оперетты находятся в сложном взаимодействии. В отличие от водевиля и других разновидностей музыкальной комедии и музыкальной драмы, где музыка играет вспомогательную, дивертисментную и декоративную роль, вокальные и хореографические номера оперетты служат развитию действия, утверждению идеи произведения и составляют драматургически взаимосвязанное целое.[2]

Парижская оперетта

Оперетта в современном понимании складывалась в середине XIX века в Париже на основе традиций французской комической оперы — опера-комик и популярной кафе-концертной эстрады того времени. В 1854 году французский композитор Флоримон Эрве, а в следующем году — Жак Оффенбах открыли на парижских бульварах два театра музыкально-сценической пародии и миниатюр: «Фоли-Консертан» и «Буфф-Паризьен». Так было положено начало «парижской оперетты».

Эрве был также первым, кто занялся исследованием истоков своего жанра: он изучал архивы парижского театра Варьете, среди которых им были найдены афиши оперетт «Маленький Орфей» (премьера 13 июня 1792 года), «Немецкий барон», «Блокада столовой» и др. Он тщетно пытался найти также музыкальный или драматургический материал и утверждал, что жанр оперетты был создан в конце XVIII века, ещё в эпоху французских революций, а он и Оффенбах лишь воскресили его.[4]

Флоримон Эрве

Флоримона Эрве наряду с Жаком Оффенбахом считают основоположником французской оперетты, так как его ранние сочинения, буффонады, были очень близки по жанру к оперетте. В молодости Эрве работал органистом и хормейстером в церкви при психиатрической больнице в Бисетре, близ Парижа. Занятия и репетиции с пациентами клиники, которые были своего рода музыкотерапией, походили на какой-то театр абсурда и самые смешные диалоги были впоследствии перенесены им на сцену. Он тайно совмещал работу в церкви с театральной деятельностью: сначала как актёр и певец (лирический тенор), затем как композитор, драматург и режиссёр. Когда его сочинения стали иметь успех он полностью посвятил свою жизнь музыкальному театру.

8 апреля 1854 года Флоримон Эрве, при помощи герцога де Морни́, открыл свой собственный театр Фоли́-Консерта́н (фр. Folies-Concertantes) на бульваре дю Тампль в Париже, в помещении одного из кафешантанов. Вскоре театр был переименован в Фоли-Нуве́ль (фр. Folies-Nouvelles), а французское слово «фоли» — безумство, сумасбродство — становится ярлыком, опознавательным знаком и визитной карточкой Эрве, который в те годы был в моде и славе. Этот театр оказал большое влияние на формирование жанра оперетты и его дальнейшее развитие.

Чтобы исключить возможность соперничества с привилегированной Опера-Комик, власти ограничили спектакли Эрве одним актом и всего двумя действующими лицами, но он успешно обходил запреты: в его постановках появились глухонемые и куклы, «труп» и даже отрубленная голова, которая пела из суфлерской будки. Одноактные буффонады Эрве ещё не были опереттами, в них только нащупывался новый путь и содержались зародыши тех качеств, которым суждено было развиться в ближайшем будущем и дорасти до настоящей оперетты. Так возникла небольшая музыкально-сценическая миниатюра — театральная пародия, в которой пантомима соединялась с эксцентрической буффонадой и с элементами сатиры на парижскую жизнь.

В дальнейшем, после отмены ограничений, он создавал многоактные произведения, пародирующие оперный и драматический театры, а также отказался от авторской монополии в этом театре: таким образом, в Фоли-Нувель было исполнено одно из первых произведений Жака Оффенбаха: «Ой-ай-яй, или Царица островов», которое имело сходство с произведениями Эрве и в которой Эрве сам сыграл главную роль контрабасиста Ракле-а-Мора. После открытия Оффенбахом собственного театра, конкуренция с ним вскоре переросла в личную вражду, и примирение наступило лишь в 1878 году, когда Эрве спел партию в оффенбаховской оперетте «Орфей в аду».

Поздние работы Эрве отмечены сильным влиянием Жака Оффенбаха. На шестом десятке лет, в 1883 году, Эрве создал самую знаменитую в его творчестве оперетту — «Мадемуазель Нитуш». В отличие от других его произведений, эта оперетта наполнена искренним лиризмом и является музыкально и драматургически зрелым произведением. Главная роль в этой оперетте предназначалась для известной актрисы Анны Жюдик, которая обеспечила этому произведению большой успех.[3]

Жак Оффенбах

Основная статья: Жак Оффенбах

5 июля 1855 года считается официальным днем рождения оперетты. В этот день Жак Оффенбах открыл свой маленький театр Буфф-Паризьен в Париже, на Елисейских полях.

В течение последующих двадцати лет он написал и поставил в театре 89 оперетт, среди которых:

Оффенбах, начав также как Эрве с музыкально-сценических пародий, вскоре раздвинул рамки для нового жанра, сочиняя миниатюры лирико-комедийного характера. Затем в своих крупных произведениях он разрабатывал сюжет на широкой музыкальной основе, где элементы пародии уступили место развернутой сатире, вырисовывал типы и нравы современной ему Франции, затрагивал важные стороны политической жизни.[3] Оффенбах был превосходный театральный композитор — динамичный, жизнерадостный, блестящий и элегантный. По всеобщему признанию, именно он создал оперетту как художественное целое и определил важнейшие признаки жанра.

Последователи Оффенбаха

Хотя среди последователей Оффенбаха во Франции были люди выдающихся дарований, их произведения пользовались меньшим успехом. Тем не менее отдельные французские оперетты стали классикой жанра. Среди них:

Венская оперетта

Иоганн Штраус

Основная статья: Иоганн Штраус

Венская классическая оперетта начинается с Иоганна Штрауса, чей дар к созданию проникновенных, благородных мелодий проявился в 479 произведениях.

Штраус впервые обратился к музыкально-театральному жанру в возрасте 46 лет (как говорят, по совету Оффенбаха), будучи уже всемирно известным композитором, автором популярных вальсов. После двух успешных, но не слишком выдающихся опытов («Индиго и сорок разбойников», 1871, и «Римский карнавал», 1873) Штраус создал признанный шедевр — «Летучую мышь» (1874). Оперетта была закончена в 42 дня и вскоре стала воплощением обаяния, веселья и радости жизни в «доброй старой Вене».

Среди остальных оперетт Штрауса наибольшим успехом пользовались «Веселая война» (1881), «Ночь в Венеции» (1883) и «Цыганский барон» (1885). После смерти Штрауса появилось несколько новых оперетт, музыка которых взята из его вальсов и малоизвестных постановок; среди них самой удачной стала «Венская кровь» (1899, компоновка и обработка Адольфа Мюллера.[5]

Другие венские оперетты XIX века

Франц фон Зуппе начал писать оперетты даже раньше, чем Штраус (1860). В истории оперетты остались несколько его самобытных произведений романтического стиля:

  • «Прекрасная Галатея» (Die schöne Galathee, 1865)
  • «Фатиница» (Fatinitza, 1876)
  • «Боккаччо» (Boccaccio, 1879)
  • «Донна Жуанита» (Donna Juanita, 1880)

Замечательны также инструментальные сочинения Зуппе. Особенно популярна увертюра к оперетте «Лёгкая кавалерия» (1866).

Другим классиком венской оперетты XIX века был великолепный мастер мелодии Карл Миллёкер. Лучшие из его оперетт:

Карл Целлер, последний из венских классиков XIX века, написал относительно немного оперетт, но две из них стали чрезвычайно популярны:

  • «Продавец птиц» (Der Vogelhändler, 1891)
  • «Мартин-рудокоп» (Der Obersteiger, 1894)

Кроме перечисленных классиков, в жанре венской оперетты работало немало композиторов меньшего таланта, из творчества которых в золотой фонд оперетты вошло только одно удачное произведение или даже один-единственный номер. В наши дни забыты оперетты хорвата Ивана Зайца (1832—1914), хорошо принятые в Вене и Загребе в 1860-е и 1870-е годы. Из оперетт Карла Михаэля Цирера (1843—1922) вспоминают в основном только «Бродягу» (Die Landstreicher, 1899), хотя одно время он считался достойным соперником Иоганна Штрауса-младшего. Творцом одной оперетты остался и Рихард Хойбергер (1850—1914), автор «Бала в опере» (Der Opernball, 1898). Прочно забыт Генрих Рейнхардт (Heinrich Reinhardt, 1865—1922), чьи оперетты охотно ставились на русской и других сценах в начале XX века («Милашка-красотка» и «Карлсбадская фея»). Однако лучшие номера из забытых оперетт продолжают исполняться. Сюда же стоит, наверно, отнести и берлинца Виктора Голлендера (1862—1940), автора вальса «Качели» («Тихо и плавно качаясь»), без которого не обходится ни одна российская постановка «Веселой вдовы».

Франц Легар

Основная статья: Франц Легар

Оперетта начала XX века — это, конечно, прежде всего Франц Легар. В музыкальном отношении легаровское творчество — вершина жанра оперетты. По глубине, выразительности, мелодическому богатству Легар не имеет себе равных в оперетте; его произведения, особенно поздние, вполне сравнимы с лучшими образцами оперного искусства.

Основные шедевры Легара:

Имре Кальман

Основная статья: Имре Кальман

Музыка Имре Кальмана не имеет равных в оперетте по своей праздничности, «нарядности», отточенности мелодики и оркестровки. В то же время его считают виртуозным мастером «грустного лирического вальса», не свойственного Штраусу, но присутствующего в самых ранних опереттах Кальмана.

Лучшие оперетты Кальмана:

Другие немецкие оперетты XX века

Одновременно с Легаром в Австрии и Германии работало около двух десятков композиторов, чьи произведения можно отнести к венской оперетте. Некоторые из них внесли свой вклад в классику жанра.

Оскар Штраус (1870—1954)

Лео Фалль (1873—1925)

  • «Принцесса долларов» (1907)
  • «Мадам Помпадур» (1922)
  • «Роза Стамбула» (1916)

Эдуард Кюннеке (1885—1953)

  • «Кузен ниоткуда» (1921, иногда: Кузен из Батавии)
  • «Леди Гамильтон» (1926)

Пал Абрахам (1892—1960)

Как и в XIX веке, многие композиторы остались в истории как авторы одной-двух удачных оперетт. Среди них:

  • Пауль Линке (Paul Lincke, 1866—1946)
    «Фрау Луна» (Frau Luna, 1899); марш «Berliner Luft» из этой оперетты стал гимном Берлина
  • Эдмунд Эйслер (Edmund Eysler, 1874—1949)
    «Золотых дел мастерица» (Die gold’ne Meisterin, 1927)
  • Вальтер Колло (Walter Kollo, 1878—1940)
    «Однажды в мае» (Wie einst in Mai, 1913)
    «Мариэтта» (Marietta, 1923)
  • Роберт Штольц (Robert Stolz, 1880—1975)
    «Гостиница „Белая Лошадь“» (Im weißen Rößl, 1930), совместно с Ральфом Бенацки (Ralph Benatzky, 1884—1957); многие номера из этой великолепной оперетты стали песенной классикой
    «Два сердца в такт» (Zwei Herzen im Dreivierteltakt, 1933)
  • Виктор Якоби (1883—1921)
    «Ярмарка невест» (Leányvásár, 1911)
  • Нико Досталь (Nico Dostal, (1895—1981)
    «Кливия» (Clivia, 1933)
    «Моника» (Monika, 1937)
  • Фред Раймонд (Fred Raymond, 1900—1954)
    «Голубая маска» (Maske in Blau, 1937)
  • Людвиг Шмидзедер (Ludwig Schmidseder, 1904—1971)
    «Женщины в Метрополь» (Frauen im Metropol, 1940)
    «Прощай вальс» (Abschiedswalzer, 1949)
  • Иго Хофштеттер (Igo Hofstetter, 1926—2002)
    «Рулетка сердца» (Roulette der Herzen, 1964)

Английская оперетта

Уильям Гилберт
Артур Салливан

Расцвет английской оперетты связан прежде всего с плодами сотрудничества Гилберта и Салливана. «Феспис» — их первое театральное произведение из четырнадцати, является оперной феерией, «Суд присяжных» — драматической кантатой, а остальные — комическими операми. Однако, ввиду большого сходства оперы Гилберта и Салливана часто называют опереттами. Сатирический талант Уильяма Гилберта в сочетании с изяществом музыки Артура Салливана породили такие популярные в англоязычных странах произведения, как:

Оперетты Гилберта и Салливана разнообразны по характеру, несмотря на часто повторяющиеся сюжетные ситуации и стереотипность комических приёмов, некоторые из них содержат элементы пародии и сатиры: «Бокс и Кокс» имеет черты политической карикатуры, «Пейшенс» высмеивает декадентский эстетизм; отдельные номера представляют собой музыкальную карикатуру или пародию. Гилберт как либреттист создал ряд ярких типичных образов людей из народа: солдаты, матросы, слуги, полицейские и др. Музыка Салливана, одного из лучших английских мастеров оперетты, отличается богатством эмоциональных оттенков, яркостью оркестровых красок, ритмическим разнообразием, притом мало оригинальной для второй половины XIX века гармонией. Для оперетт Салливана характерны задушевная мелодичность, мастерство, проявляющееся особенно в ансамблях, усиление роли оркестрового сопровождения, часто — театрализованная эксцентриада[6].

За Гильбертом и Салливаном последовали Эдвард Джёрман (1862—1936) с его «Весёлой Англией» (1902) и Сидни Джонс (1869—1914), автор «Гейши» (1896).

Национальные оперетты

Национальный подъём, наблюдавшийся во второй половине XIX века, особенно на окраинах Австро-Венгрии и Российской империи, затронул и оперетту — стали создаваться произведения на основе национального фольклора.

К венгерским национальным опереттам можно отнести «Там, где жаворонок поёт» Легара и «Графиня Марица» Кальмана. Замечательную венгерскую музыку написал Йенё Хуска, автор оперетты «Баронесса Лили» (Lili bárónő, 1919). К категории национальных оперетт можно отнести и произведения итальянских композиторов начала XX века, хотя их музыка менее самобытна и смыкается с венской опереттой. Карло Ломбардо (Carlo Lombardo, 1869—1959, известен под псевдонимом «Leon Bard») написал «Герцогиню Фру-Фру из Табарина» (La duchessa del Bal Tabarin, 1917) и «Страну колокольчиков» (Il Paese dei campanelli, 1923). Несколько удачных оперетт есть у Джузеппе Пьетри (Giuseppe Pietri, 1886—1946). Во второй половине XX века в Италии пользовались успехом оперетты Марио Коста (Mario Costa, 1904—1995). Несколько оперетт написал Руджеро Леонкавалло.

В Испании надо отметить оперетты (сарсуэлы) каталонца Амадео Вивеса (Amadeo Vives, 1871—1932). Чешский композитор Оскар Недбал написал «славянскую оперетту» «Польская кровь» (1913) по сюжету повести А. С. Пушкина «Барышня-крестьянка».

Первые оперетты на всём Востоке написал в 70-х годах XIX века классик армянской музыки Тигран Чухаджян (1837—1898): «Ариф» (1872, сюжет навеян «Ревизором» Гоголя), «Кёса кёхва» («Плешивый староста», 1873), Леблебиджи («Продавец гороха», 1875, постановка на советской сцене — «Карине»).

Другой национальной опереттой Российской империи стала музыкальная комедия С. С. Гулак-Артемовского «Запорожец за Дунаем» (1863, на украинском языке). Официально она именовалась комической оперой, хотя и по стилистике, и по наличию обширных диалогов это типичная оперетта — красочно-лиричная, весёлая, основанная на украинской народной мелодике. Следующей стала азербайджанская музыкальная комедия «Аршин мал алан», Узеира Гаджибекова (1913). В 1919 году яркое национальное произведение появилось в Грузии — оперетта Виктора Долидзе «Кето и Котэ» (с 1924 года шла в Москве).

Мюзикл

Основная статья: Мюзикл

Военные и национальные конфликты в Европе XX века привели к тому, что многие композиторы оперетты, по разным причинам, эмигрировали в США и стали работать в этой стране, где уже существовала своя традиция музыкальной комедии (несколько более тривиальная по сравнению с опереттой). Сплав этих жанров с музыкой появившегося в те годы джаза, а со второй половины XX века — рок-музыки, привёл к появлению новой разновидности музыкального театра — мюзикла. Считать ли его отдельным жанром — вопрос спорный.

Первыми классиками мюзикла стали Рудольф Фримль и Джером Керн. Фримль создал блестящие оперетты, вполне оригинальные как в музыкальном, так и в литературном отношении:

  • «Светлячок» (The Firefly, 1912)
  • «Роз-Мари» (Rose Marie, 1924)
  • «Король бродяг» (The Vagabond King, 1925)
  • «Три мушкетёра» (The Three Musketeers, 1928)

У Керна лучшими считаются оперетты:

  • «Плавучий театр» (Show Boat, 1927)
  • «Роберта» (Roberta, 1933) с популярнейшей песней «Дым» (Smoke In Your Eyes)

В дальнейшем мюзиклы создавали Джордж Гершвин, Кол Портер («Целуй меня, Кэт»), Виктор Герберт, Зигмунд Ромберг («Принц-студент»), Ричард Роджерс («Оклахома!», «Звуки музыки») и другие. После Второй мировой войны появились новые популярные театральные мюзиклы и киномюзиклы.

С начала 1970-х годов возникают так называемые рок-оперы, а популярность традиционных оперетт с обычной (не электронной) оркестровкой снижается. Рок-оперы, хотя в них нет диалогов, по музыке зачастую ближе к оперетте, чем к традиционной опере.

Оперетта в России

Дореволюционный период

До XX века оригинальной русской оперетты практически не было. Отечественная сценическая музыкальная комедия в России развивалась в жанре водевиля, а её основным автором был драматург. Музыкальные номера, танцы и куплеты, носили прикладной, вставной характер и, в отличие от оперетты, они не столько служили развитию действия, сколько иллюстрировали его.

Более редкую разновидность музыкальных спектаклей того времени составляли т. н. «мозаики», музыкальная партитура которых была собрана из популярных произведений — романсов и эстрадных песен («Русские романсы в лицах» и «Цыганские песни в лицах» Куликова; «Хаджи-Мурат» Деккер-Шенка; «Змейка» Шпачека; «Ночь любви» Валентинова и др.).

История сценической оперетты в России началась в 1859 году, когда французская труппа в Михайловском театре впервые представила оперетту «Орфей в аду» Оффенбаха в России. Возникли самостоятельные труппы, специализирующиеся на оперетте, которые ставили преимущественно произведения французских и австрийских композиторов. С 1865 года постановкой оперетт уже занимались многие российские театры, включая императорский Александринский театр.[7] В оперетте выступали такие знаменитые актёры, как Вера Лядова, Константин Варламов, Владимир Давыдов, Полина Стрепетова, Вера Комиссаржевская, Константин Станиславский и другие.[7]

Значительную роль в становлении и развитии сценической оперетты в России сыграл антрепренёр, режиссёр и актёр Михаил Лентовский. В 1878 он организовал антрепризу в жанре оперетты в московском летнем саду «Эрмитаж» — театр с большим оркестром, хором и балетом. В спектаклях сочеталась яркая пышность оформления с высокой вокально-музыкальной культурой и убедительной актёрской игрой. Его спектакли пользовались большой популярностью как у массовой публики, так и у деятелей искусства. Театр Лентовского оказал существенное влияние на молодого Константина Станиславского — его увлечение театром началось с оперетты.

Особое место занимал цыганский музыкальный театр. В 1880—1890-х годах цыганской труппой Николая Шишкина было поставлено две оперетты, «Дети лесов» и «Цыганская жизнь», которые имели большой успех и потому показывались в течение многих лет. Эта же труппа участвовала в опереттах «Цыганский барон» и «Цыганские песни в лицах» наряду с основными актёрами театров.

Российские композиторы на рубеже XIX—XX веков также иногда обращались к оперетте, но это были лишь единичные попытки. В целом национальная оперетта в России начала XX века находилась в зачаточном состоянии.

Советская оперетта, 1917—1941

Важный этап развития театра оперетты в России пришёлся на 1920-е. Этому способствовала новая экономическая политика (НЭП), принятая в 1921 году советским правительством. В России снова появились состоятельные люди, жаждавшие развлечений. В этих условиях жанр оперетты стал чрезвычайно популярным. Основой спектаклей по-прежнему была не русская, а классическая оперетта — чаще всего, французская, но к её постановкам обращались известные российские режиссёры. Эмоциональность и юмор, зрелищность и прекрасная музыка сделали советскую оперетту одним из самых популярных жанров театрального искусства.

Владимир Немирович-Данченко поставил «Дочь мадам Анго» Лекока (1920) и «Периколу» Оффенбаха в Музыкальной студии МХТ, а Александр Таиров в Камерном театре — «Жирофле-Жирофля» (1922) и «День и ночь» (1926) Лекока. Чрезвычайная популярность жанра отразилась на государственной культурной политике: в конце 1920-х один за другим открывались государственные театры оперетты. Первым из них стал Хабаровский музыкальный театр в 1926 (в 1933—2008 — Театр музыкальной комедии), затем — Московский театр оперетты (1927), Ленинградский театр музыкальной комедии (1929), а также театры в Свердловске, Воронеже, Иванове, Харькове, Киеве, Ростове-на-Дону и других городах. Однако государственная культурная политика требовала иного, «небуржуазного» репертуара, перед советскими композиторами была поставлена задача создания новой оперетты, с новыми героями и новым содержанием.

Основоположниками советской оперетты считаются композиторы Николай Стрельников и Исаак Дунаевский. Стрельников в разработке своих оперетт следовал в основном традициям венской школы — как в музыке, так и в сюжетных линиях, создавая своеобразные мелодрамы-буфф. Среди его оперетт:

  • «Холопка» (1929) — самая известная оперетта Стрельникова, по сюжетной линии и музыкальной структуре она близка к написанной тремя годами ранее «Принцессе цирка» Кальмана;
  • «Чайхана в горах» (1930).

Серьёзным событием в истории жанра стало появление в 1937 году оригинальной и очень весёлой оперетты «Свадьба в Малиновке» Бориса Александрова, посвящённой событиям времён гражданской войны на территории современной Украины — эта оперетта долго шла на советской сцене.

Исаак Дунаевский

Основная статья: Исаак Дунаевский

Исаак Дунаевский — один из основоположников советской оперетты. В отличие от Стрельникова, он совершил революцию жанра. Взамен канонов венской школы он создал своеобразный национальный вариант американского мюзикла, ориентированный в музыке на массовую песню, а либретто — на идеологические шаблоны того времени.

Его первые оперетты «И нашим, и вашим» (1924), «Карьера премьера» (1925) были близки к водевилю, следующая же, «Женихи» (1927), ознаменовала поворот к новой, советской опереточной стилистике. Она обладала ярко выраженной сатирической и пародийной направленностью, высмеивая традиционных для того времени отрицательных персонажей — нэпманов и обывателей, заодно пародируя неовенскую оперетту (в частности, «Веселую вдову» Легара). В оперетте «Ножи» (1928) сатирическая линия была дополнена лирической и изображением новых положительных героев.

Использование Дунаевским в оперетте массовой песни впоследствии стало одним из важнейших выразительных средств музыкальной драматургии советской оперетты. На этих принципах построены самые известные оперетты Дунаевского — «Золотая долина» (1937), «Вольный ветер» (1947), «Белая акация» (1955), «Сын клоуна». Многочисленные кинокомедии с музыкой Дунаевского были по существу киноопереттами и отличаются той же стилистикой.

Оперетта в годы войны, 1941—1945

Во время Великой Отечественной войны в репертуаре советских театров оперетты появлялись произведения на военно-патриотическую тему: «Девушка из Барселоны» Александрова (1942), «Раскинулось море широко» Круца, Минха и Витлина (1942, переработка Г. Свиридова — 1943), «Табачный капитан» Щербачёва (1942) и др.

Ленинградский театр музыкальной комедии работал в осаждённом городе на протяжении всей блокады, своим искусством помогая ленинградцам выжить.

Труппа Московского театра оперетты также прошла через годы войны: часть труппы призвана в армию (59 человек), часть оправилась в эвакуацию в Кузбасс, а часть осталась в Москве. Артисты театра давали спектакли в Москве, а также участвовали в четырнадцати фронтовых бригадах по всей стране и дали за эти годы до полутора тысяч концертов, по 2-3 концерта в день. Они играли, пели, плясали, шутили, бодрили, радовали своим искусством военных, раненных солдат, рабочих и шахтеров, а также успевали ставить новые постановки. Последний такой концерт прошел в Берлине. На стенах рейхстага осталась надпись: «Здесь была бригада Московского театра оперетты — Новикова, Хмельницкий, Степанова, Рышкин, Жигачева».[8]

Советская оперетта, 1946—1991

После Великой Отечественной войны появляются новые имена композиторов оперетты:

В жанре оперетты работали также следующие композиторы:

и многие другие.

Активно работали в оперетте и признанные мастера: Георгий Свиридов («Огоньки», 1951), Дмитрий Кабалевский («Весна поет», 1957). Оперетте отдал дань и великий советский композитор Дмитрий Дмитриевич Шостакович, написав в 1959 году оперетту «Москва, Черемушки».

Популярность оперетты в СССР после войны была также неизменно велика. Среди поклонников этого жанра были многие известные люди. Например, большим любителем оперетты был маршал Г. К. Жуков[9].

В становлении и развитии советской и российской оперетты значительную роль сыграли актёры:

А также К. Новикова, Ю. Алексеев, З. Белая, А. Феона, Н. Янет, З. Емельянова, М. Викс, А. Матковский, В. Валента, Л. Сатосова, В. Курочкин, Ж. Жердер, В. Батейко, Е. П. Корчагина-Александровская и многие другие.

Примерно с середины 1960-х четко очерченные рамки жанра оперетты начали постепенно размываться. Обогащая палитру своих выразительных средств. Театры, помимо классической оперетты, стали обращаться к музыкальным произведениям других жанров — рок-опере и мюзиклу. Такой процесс интеграции жанров свойственен не только России — он характеризует развитие театрально-музыкального искусства во всем мире.

Постсоветский период

После распада СССР театры получили свободу в формировании репертуара. Негласная, но обязательная квота на советскую оперетту осталась в истории. На сцене появились многие оперетты, которые не ставились на протяжении долгих лет из-за запретов, цензуры и их «буржуазных тенденций». На афишах стали появляться забытые или вовсе неизвестные имена композиторов и названий произведений, не специально санкционированных свыше, а прежде всего представляющие интерес для публики. Аншлаги стали обычным явлением. Театры получили возможность сотрудничества с зарубежными режиссёрами, артистами и хореографами, что позволяет зрителю знакомиться с новыми вокальными и хореографическими школами, с иным уровнем режиссуры и декорационно-оформительского искусства.[4]

Несмотря на то, что мюзикл в настоящее время представляет бо́льший интерес у российских композиторов, некоторые всё-таки обращаются к традициям оперетты. Например, Андрей Семёнов объединил черты оперетты и мюзикла в своем «Фанфан-тюльпане» (2007—2008), который был поставлен в 2012 году и находится в репертуаре театра «Московская оперетта».[10]

Театры оперетты

Здание театра оперетты представляет собой оперный театр, с оркестровой ямой для оркестра между сценой и зрительным залом. Труппа состоит из солистов театра, балета, хора и оркестра.

Театры оперетты:

Театры оперетты в России

Основная статья: Театры оперетты и музыкальной комедии в России

В России существует множество музыкальных театров, в репертуаре которых есть оперетта. Ведущими и старейшими в этом жанре театрами являются Московский театр оперетты — первый государственный театр оперетты в СССР (1927) и Санкт-Петербургский театр музыкальной комедии (1929).

Фильмы-оперетты

Советские и российские экранизации

См. также: Категория:Фильмы-оперетты

См. также

Напишите отзыв о статье "Оперетта"

Примечания

  1. ↑ Смолина К. А., 2010.
  2. ↑ 1 2 3 Музыкальная энциклопедия, 1978.
  3. ↑ 1 2 3 Театральная энциклопедия, 1961.
  4. ↑ 1 2 3 Владимирская А. Р. — 3-е изд., 2009.
  5. ↑ Ярон Г. М., 1960, с. 192.
  6. ↑ МЭ — Салливан, Артур, 1978.
  7. ↑ 1 2 Владимирская А. Р. — 1-е изд., 1975, с. 9—10.
  8. ↑ MosOperetta.Ru: [mosoperetta.ru/about/contact-us/649/ Московский театр оперетты на пути к Великой Победе]
  9. ↑ Яковлев Н. Н. Жуков (серия ЖЗЛ). — М.: Молодая гвардия, 1995. — 418 с.
  10. ↑ MosOperetta.Ru: [mosoperetta.ru/repertuar/fanfan-tyulpan/ Фанфан-тюльпан]

Литература

  • Владимирская А. Р. [sunny-genre.narod.ru/books/zcho/contents.html Звёздные часы оперетты]. — 1-е изд. — Л.: Искусство, 1975. — 136 с.
  • Владимирская А. Р. Звёздные часы оперетты. — 1-е изд. — Л.: Искусство, 1991. — 217 с. — ISBN 5-210-00257-8.
  • Владимирская А. Р. Оперетта. Звёздные часы. — 3-е изд. — СПб.: Лань, Планета Музыки, 2009. — 288 с. — ISBN 5-210-00257-8.
  • Днепров М. Полвека в оперетте. — М.: Искусство, 1961.
  • Жукова Л. Искусство оперетты. — М.: Знание, 1967.
  • Колесников А. Г. Оперетты Франца Легара и он сам. — М.: Театралис, 2013. — 424 с. — ISBN 978-5-902492-26-9.
  • Кудинова Т. Н. От водевиля до мюзикла. — М.: Сов. композитор, 1982. — 175 с. — 20 000 экз.
  • Савранский В. С. [operetta-books.narod.ru/djv/Savranskiy-Znaete_Li_Vy_Operettu.djvu Знаете ли вы оперетту? 150 вопросов и ответов]. — М.: Сов. композитор, 1985. — 74 с.
  • Смолина К. А. Венская оперетта // Сто великих театров мира. — М.: Вече, 2010. — 432 с. — ISBN 978-5-9533-4573-6.
  • Трауберг Л. Жак Оффенбах и другие. — М.: Искусство, 1987. — 74 с.
  • Янковский М. [sunny-genre.narod.ru/books/yankovsky_1937/contents.html Оперетта. Возникновение и разви­тие жанра на Западе и в СССР]. — Л.—М.: Искусство, 1937.
  • Янковский М. Советский театр оперетты. Очерк истории. — Л.—М.: Искусство, 1962.
  • Ярон Г. М. [sunny-genre.narod.ru/books/olzj/contents.html О любимом жанре]. — М.: Искусство, 1960. — 253 с.
Энциклопедии

Ссылки

Русскоязычные
  • [anni-5.narod.ru/drugie.html Общий (неполный) список сайтов]
  • [community.livejournal.com/ru_operetta Сообщество любителей оперетты в Живом Журнале]
  • [www.operetta.org.ru Сайт «Оперетта»]
  • [sunny-genre.narod.ru «Солнечный жанр»]
  • [operetta.forum24.ru/ Форумы об оперетте]
  • [www.muzkom.net/ Сайт Свердловского академического театра музыкальной комедии]
  • [lixty.net/#/radio/58522/ Радио MUZKOM (радио Новосибирского Театра Музыкальной Комедии)]
  • [nataliamalkova61.narod.ru/index/radioperedachi/0-14 Радиосериал М.Малькова «Звучащая история оперетты» (№ 1-15)]
Иностранные
  • [www.impresario.ch/libretto/ Либретто опер и оперетт на языке оригинала]
  • [www.musicaltheatreguide.com/mainmenu.htm Мир оперы и оперетты]
  • [www.operetta-research-center.org/ Operetta Research Center]
  • [etd.lsu.edu/docs/available/etd-06142005-160600/unrestricted/Martin_thesis.pdf Все оперетты Кальмана, подробный обзор (pdf, англ.)]
  • [operetta.com.ua Неофициальный сайт Киевского театра оперетты]
Оперетта в Викицитатнике?
Оперетта на Викискладе?

Отрывок, характеризующий Оперетта

– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.


Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна от застенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людских дел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ей ничего не нужно было.
– Ты видишь ли, я его давно знаю, и Машеньку, твою золовку, люблю. Золовки – колотовки, ну а уж эта мухи не обидит. Она меня просила ее с тобой свести. Ты завтра с отцом к ней поедешь, да приласкайся хорошенько: ты моложе ее. Как твой то приедет, а уж ты и с сестрой и с отцом знакома, и тебя полюбили. Так или нет? Ведь лучше будет?
– Лучше, – неохотно отвечала Наташа.


На другой день, по совету Марьи Дмитриевны, граф Илья Андреич поехал с Наташей к князю Николаю Андреичу. Граф с невеселым духом собирался на этот визит: в душе ему было страшно. Последнее свидание во время ополчения, когда граф в ответ на свое приглашение к обеду выслушал горячий выговор за недоставление людей, было памятно графу Илье Андреичу. Наташа, одевшись в свое лучшее платье, была напротив в самом веселом расположении духа. «Не может быть, чтобы они не полюбили меня, думала она: меня все всегда любили. И я так готова сделать для них всё, что они пожелают, так готова полюбить его – за то, что он отец, а ее за то, что она сестра, что не за что им не полюбить меня!»
Они подъехали к старому, мрачному дому на Вздвиженке и вошли в сени.
– Ну, Господи благослови, – проговорил граф, полу шутя, полу серьезно; но Наташа заметила, что отец ее заторопился, входя в переднюю, и робко, тихо спросил, дома ли князь и княжна. После доклада о их приезде между прислугой князя произошло смятение. Лакей, побежавший докладывать о них, был остановлен другим лакеем в зале и они шептали о чем то. В залу выбежала горничная девушка, и торопливо тоже говорила что то, упоминая о княжне. Наконец один старый, с сердитым видом лакей вышел и доложил Ростовым, что князь принять не может, а княжна просит к себе. Первая навстречу гостям вышла m lle Bourienne. Она особенно учтиво встретила отца с дочерью и проводила их к княжне. Княжна с взволнованным, испуганным и покрытым красными пятнами лицом выбежала, тяжело ступая, навстречу к гостям, и тщетно пытаясь казаться свободной и радушной. Наташа с первого взгляда не понравилась княжне Марье. Она ей показалась слишком нарядной, легкомысленно веселой и тщеславной. Княжна Марья не знала, что прежде, чем она увидала свою будущую невестку, она уже была дурно расположена к ней по невольной зависти к ее красоте, молодости и счастию и по ревности к любви своего брата. Кроме этого непреодолимого чувства антипатии к ней, княжна Марья в эту минуту была взволнована еще тем, что при докладе о приезде Ростовых, князь закричал, что ему их не нужно, что пусть княжна Марья принимает, если хочет, а чтоб к нему их не пускали. Княжна Марья решилась принять Ростовых, но всякую минуту боялась, как бы князь не сделал какую нибудь выходку, так как он казался очень взволнованным приездом Ростовых.
– Ну вот, я вам, княжна милая, привез мою певунью, – сказал граф, расшаркиваясь и беспокойно оглядываясь, как будто он боялся, не взойдет ли старый князь. – Уж как я рад, что вы познакомились… Жаль, жаль, что князь всё нездоров, – и сказав еще несколько общих фраз он встал. – Ежели позволите, княжна, на четверть часика вам прикинуть мою Наташу, я бы съездил, тут два шага, на Собачью Площадку, к Анне Семеновне, и заеду за ней.
Илья Андреич придумал эту дипломатическую хитрость для того, чтобы дать простор будущей золовке объясниться с своей невесткой (как он сказал это после дочери) и еще для того, чтобы избежать возможности встречи с князем, которого он боялся. Он не сказал этого дочери, но Наташа поняла этот страх и беспокойство своего отца и почувствовала себя оскорбленною. Она покраснела за своего отца, еще более рассердилась за то, что покраснела и смелым, вызывающим взглядом, говорившим про то, что она никого не боится, взглянула на княжну. Княжна сказала графу, что очень рада и просит его только пробыть подольше у Анны Семеновны, и Илья Андреич уехал.
M lle Bourienne, несмотря на беспокойные, бросаемые на нее взгляды княжны Марьи, желавшей с глазу на глаз поговорить с Наташей, не выходила из комнаты и держала твердо разговор о московских удовольствиях и театрах. Наташа была оскорблена замешательством, происшедшим в передней, беспокойством своего отца и неестественным тоном княжны, которая – ей казалось – делала милость, принимая ее. И потом всё ей было неприятно. Княжна Марья ей не нравилась. Она казалась ей очень дурной собою, притворной и сухою. Наташа вдруг нравственно съёжилась и приняла невольно такой небрежный тон, который еще более отталкивал от нее княжну Марью. После пяти минут тяжелого, притворного разговора, послышались приближающиеся быстрые шаги в туфлях. Лицо княжны Марьи выразило испуг, дверь комнаты отворилась и вошел князь в белом колпаке и халате.
– Ах, сударыня, – заговорил он, – сударыня, графиня… графиня Ростова, коли не ошибаюсь… прошу извинить, извинить… не знал, сударыня. Видит Бог не знал, что вы удостоили нас своим посещением, к дочери зашел в таком костюме. Извинить прошу… видит Бог не знал, – повторил он так не натурально, ударяя на слово Бог и так неприятно, что княжна Марья стояла, опустив глаза, не смея взглянуть ни на отца, ни на Наташу. Наташа, встав и присев, тоже не знала, что ей делать. Одна m lle Bourienne приятно улыбалась.
– Прошу извинить, прошу извинить! Видит Бог не знал, – пробурчал старик и, осмотрев с головы до ног Наташу, вышел. M lle Bourienne первая нашлась после этого появления и начала разговор про нездоровье князя. Наташа и княжна Марья молча смотрели друг на друга, и чем дольше они молча смотрели друг на друга, не высказывая того, что им нужно было высказать, тем недоброжелательнее они думали друг о друге.
Когда граф вернулся, Наташа неучтиво обрадовалась ему и заторопилась уезжать: она почти ненавидела в эту минуту эту старую сухую княжну, которая могла поставить ее в такое неловкое положение и провести с ней полчаса, ничего не сказав о князе Андрее. «Ведь я не могла же начать первая говорить о нем при этой француженке», думала Наташа. Княжна Марья между тем мучилась тем же самым. Она знала, что ей надо было сказать Наташе, но она не могла этого сделать и потому, что m lle Bourienne мешала ей, и потому, что она сама не знала, отчего ей так тяжело было начать говорить об этом браке. Когда уже граф выходил из комнаты, княжна Марья быстрыми шагами подошла к Наташе, взяла ее за руки и, тяжело вздохнув, сказала: «Постойте, мне надо…» Наташа насмешливо, сама не зная над чем, смотрела на княжну Марью.
– Милая Натали, – сказала княжна Марья, – знайте, что я рада тому, что брат нашел счастье… – Она остановилась, чувствуя, что она говорит неправду. Наташа заметила эту остановку и угадала причину ее.
– Я думаю, княжна, что теперь неудобно говорить об этом, – сказала Наташа с внешним достоинством и холодностью и с слезами, которые она чувствовала в горле.
«Что я сказала, что я сделала!» подумала она, как только вышла из комнаты.
Долго ждали в этот день Наташу к обеду. Она сидела в своей комнате и рыдала, как ребенок, сморкаясь и всхлипывая. Соня стояла над ней и целовала ее в волосы.
– Наташа, об чем ты? – говорила она. – Что тебе за дело до них? Всё пройдет, Наташа.
– Нет, ежели бы ты знала, как это обидно… точно я…
– Не говори, Наташа, ведь ты не виновата, так что тебе за дело? Поцелуй меня, – сказала Соня.
Наташа подняла голову, и в губы поцеловав свою подругу, прижала к ней свое мокрое лицо.
– Я не могу сказать, я не знаю. Никто не виноват, – говорила Наташа, – я виновата. Но всё это больно ужасно. Ах, что он не едет!…
Она с красными глазами вышла к обеду. Марья Дмитриевна, знавшая о том, как князь принял Ростовых, сделала вид, что она не замечает расстроенного лица Наташи и твердо и громко шутила за столом с графом и другими гостями.


В этот вечер Ростовы поехали в оперу, на которую Марья Дмитриевна достала билет.
Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.
«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.
«Нет, она совсем другая. Я не могу»!
Наташа чувствовала себя в эту минуту такой размягченной и разнеженной, что ей мало было любить и знать, что она любима: ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце. Пока она ехала в карете, сидя рядом с отцом, и задумчиво глядела на мелькавшие в мерзлом окне огни фонарей, она чувствовала себя еще влюбленнее и грустнее и забыла с кем и куда она едет. Попав в вереницу карет, медленно визжа колесами по снегу карета Ростовых подъехала к театру. Поспешно выскочили Наташа и Соня, подбирая платья; вышел граф, поддерживаемый лакеями, и между входившими дамами и мужчинами и продающими афиши, все трое пошли в коридор бенуара. Из за притворенных дверей уже слышались звуки музыки.
– Nathalie, vos cheveux, [Натали, твои волосы,] – прошептала Соня. Капельдинер учтиво и поспешно проскользнул перед дамами и отворил дверь ложи. Музыка ярче стала слышна в дверь, блеснули освещенные ряды лож с обнаженными плечами и руками дам, и шумящий и блестящий мундирами партер. Дама, входившая в соседний бенуар, оглянула Наташу женским, завистливым взглядом. Занавесь еще не поднималась и играли увертюру. Наташа, оправляя платье, прошла вместе с Соней и села, оглядывая освещенные ряды противуположных лож. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на ее обнаженные руки и шею, вдруг и приятно и неприятно охватило ее, вызывая целый рой соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений.
Две замечательно хорошенькие девушки, Наташа и Соня, с графом Ильей Андреичем, которого давно не видно было в Москве, обратили на себя общее внимание. Кроме того все знали смутно про сговор Наташи с князем Андреем, знали, что с тех пор Ростовы жили в деревне, и с любопытством смотрели на невесту одного из лучших женихов России.
Наташа похорошела в деревне, как все ей говорили, а в этот вечер, благодаря своему взволнованному состоянию, была особенно хороша. Она поражала полнотой жизни и красоты, в соединении с равнодушием ко всему окружающему. Ее черные глаза смотрели на толпу, никого не отыскивая, а тонкая, обнаженная выше локтя рука, облокоченная на бархатную рампу, очевидно бессознательно, в такт увертюры, сжималась и разжималась, комкая афишу.
– Посмотри, вот Аленина – говорила Соня, – с матерью кажется!
– Батюшки! Михаил Кирилыч то еще потолстел, – говорил старый граф.
– Смотрите! Анна Михайловна наша в токе какой!
– Карагины, Жюли и Борис с ними. Сейчас видно жениха с невестой. – Друбецкой сделал предложение!
– Как же, нынче узнал, – сказал Шиншин, входивший в ложу Ростовых.
Наташа посмотрела по тому направлению, по которому смотрел отец, и увидала, Жюли, которая с жемчугами на толстой красной шее (Наташа знала, обсыпанной пудрой) сидела с счастливым видом, рядом с матерью.
Позади их с улыбкой, наклоненная ухом ко рту Жюли, виднелась гладко причесанная, красивая голова Бориса. Он исподлобья смотрел на Ростовых и улыбаясь говорил что то своей невесте.
«Они говорят про нас, про меня с ним!» подумала Наташа. «И он верно успокоивает ревность ко мне своей невесты: напрасно беспокоятся! Ежели бы они знали, как мне ни до кого из них нет дела».
Сзади сидела в зеленой токе, с преданным воле Божией и счастливым, праздничным лицом, Анна Михайловна. В ложе их стояла та атмосфера – жениха с невестой, которую так знала и любила Наташа. Она отвернулась и вдруг всё, что было унизительного в ее утреннем посещении, вспомнилось ей.
«Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство? Ах лучше не думать об этом, не думать до его приезда!» сказала она себе и стала оглядывать знакомые и незнакомые лица в партере. Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной, кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними.
Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего обожателя.
– Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он пропадал куда то?
– Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персианин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. – Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели.
В соседний бенуар вошла высокая, красивая дама с огромной косой и очень оголенными, белыми, полными плечами и шеей, на которой была двойная нитка больших жемчугов, и долго усаживалась, шумя своим толстым шелковым платьем.
Наташа невольно вглядывалась в эту шею, плечи, жемчуги, прическу и любовалась красотой плеч и жемчугов. В то время как Наташа уже второй раз вглядывалась в нее, дама оглянулась и, встретившись глазами с графом Ильей Андреичем, кивнула ему головой и улыбнулась. Это была графиня Безухова, жена Пьера. Илья Андреич, знавший всех на свете, перегнувшись, заговорил с ней.
– Давно пожаловали, графиня? – заговорил он. – Приду, приду, ручку поцелую. А я вот приехал по делам и девочек своих с собой привез. Бесподобно, говорят, Семенова играет, – говорил Илья Андреич. – Граф Петр Кириллович нас никогда не забывал. Он здесь?
– Да, он хотел зайти, – сказала Элен и внимательно посмотрела на Наташу.
Граф Илья Андреич опять сел на свое место.
– Ведь хороша? – шопотом сказал он Наташе.
– Чудо! – сказала Наташа, – вот влюбиться можно! В это время зазвучали последние аккорды увертюры и застучала палочка капельмейстера. В партере прошли на места запоздавшие мужчины и поднялась занавесь.
Как только поднялась занавесь, в ложах и партере всё замолкло, и все мужчины, старые и молодые, в мундирах и фраках, все женщины в драгоценных каменьях на голом теле, с жадным любопытством устремили всё внимание на сцену. Наташа тоже стала смотреть.


На сцене были ровные доски по средине, с боков стояли крашеные картины, изображавшие деревья, позади было протянуто полотно на досках. В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо на низкой скамеечке, к которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых, в обтяжку, панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками.
Мужчина в обтянутых панталонах пропел один, потом пропела она. Потом оба замолкли, заиграла музыка, и мужчина стал перебирать пальцами руку девицы в белом платье, очевидно выжидая опять такта, чтобы начать свою партию вместе с нею. Они пропели вдвоем, и все в театре стали хлопать и кричать, а мужчина и женщина на сцене, которые изображали влюбленных, стали, улыбаясь и разводя руками, кланяться.
После деревни и в том серьезном настроении, в котором находилась Наташа, всё это было дико и удивительно ей. Она не могла следить за ходом оперы, не могла даже слышать музыку: она видела только крашеные картоны и странно наряженных мужчин и женщин, при ярком свете странно двигавшихся, говоривших и певших; она знала, что всё это должно было представлять, но всё это было так вычурно фальшиво и ненатурально, что ей становилось то совестно за актеров, то смешно на них. Она оглядывалась вокруг себя, на лица зрителей, отыскивая в них то же чувство насмешки и недоумения, которое было в ней; но все лица были внимательны к тому, что происходило на сцене и выражали притворное, как казалось Наташе, восхищение. «Должно быть это так надобно!» думала Наташа. Она попеременно оглядывалась то на эти ряды припомаженных голов в партере, то на оголенных женщин в ложах, в особенности на свою соседку Элен, которая, совершенно раздетая, с тихой и спокойной улыбкой, не спуская глаз, смотрела на сцену, ощущая яркий свет, разлитый по всей зале и теплый, толпою согретый воздух. Наташа мало по малу начинала приходить в давно не испытанное ею состояние опьянения. Она не помнила, что она и где она и что перед ней делается. Она смотрела и думала, и самые странные мысли неожиданно, без связи, мелькали в ее голове. То ей приходила мысль вскочить на рампу и пропеть ту арию, которую пела актриса, то ей хотелось зацепить веером недалеко от нее сидевшего старичка, то перегнуться к Элен и защекотать ее.
В одну из минут, когда на сцене всё затихло, ожидая начала арии, скрипнула входная дверь партера, на той стороне где была ложа Ростовых, и зазвучали шаги запоздавшего мужчины. «Вот он Курагин!» прошептал Шиншин. Графиня Безухова улыбаясь обернулась к входящему. Наташа посмотрела по направлению глаз графини Безуховой и увидала необыкновенно красивого адъютанта, с самоуверенным и вместе учтивым видом подходящего к их ложе. Это был Анатоль Курагин, которого она давно видела и заметила на петербургском бале. Он был теперь в адъютантском мундире с одной эполетой и эксельбантом. Он шел сдержанной, молодецкой походкой, которая была бы смешна, ежели бы он не был так хорош собой и ежели бы на прекрасном лице не было бы такого выражения добродушного довольства и веселия. Несмотря на то, что действие шло, он, не торопясь, слегка побрякивая шпорами и саблей, плавно и высоко неся свою надушенную красивую голову, шел по ковру коридора. Взглянув на Наташу, он подошел к сестре, положил руку в облитой перчатке на край ее ложи, тряхнул ей головой и наклонясь спросил что то, указывая на Наташу.
– Mais charmante! [Очень мила!] – сказал он, очевидно про Наташу, как не столько слышала она, сколько поняла по движению его губ. Потом он прошел в первый ряд и сел подле Долохова, дружески и небрежно толкнув локтем того Долохова, с которым так заискивающе обращались другие. Он, весело подмигнув, улыбнулся ему и уперся ногой в рампу.
– Как похожи брат с сестрой! – сказал граф. – И как хороши оба!
Шиншин вполголоса начал рассказывать графу какую то историю интриги Курагина в Москве, к которой Наташа прислушалась именно потому, что он сказал про нее charmante.
Первый акт кончился, в партере все встали, перепутались и стали ходить и выходить.
Борис пришел в ложу Ростовых, очень просто принял поздравления и, приподняв брови, с рассеянной улыбкой, передал Наташе и Соне просьбу его невесты, чтобы они были на ее свадьбе, и вышел. Наташа с веселой и кокетливой улыбкой разговаривала с ним и поздравляла с женитьбой того самого Бориса, в которого она была влюблена прежде. В том состоянии опьянения, в котором она находилась, всё казалось просто и естественно.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Оперетта&oldid=81477157»