Ораич-Толич, Дубравка

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Дубравка Ораич-Толич
хорв. Dubravka Oraić-Tolić
Дата рождения:

1 августа 1943(1943-08-01) (80 лет)

Место рождения:

Славонский Брод, Югославия

Страна:

Югославия Югославия
Хорватия Хорватия

Научная сфера:

литературоведение

Награды и премии:

Международная отметина имени отца русского футуризма Давида Бурлюка

Дубравка Ораич-Толич (хорв. Dubravka Oraić-Tolić; р. 1 августа 1943, Славонский Брод) — югославский и хорватский литературовед.





Биография

Дубравка Ораич-Толич родилась 1 августа 1943 года в Славонском Броде[1].

В 1962—1966 годах в Загребе и в 1967—1969 годах в Вене изучала философию, русский язык и литературу. Магистерскую диссертацию защитила по пейзажу в произведениях Антуна Густава Матоша, докторскую — по теме цитатности в литературе и культуре[1].

Преподаёт литературоведение на отделении восточнославянских языков и литератур философского факультета Загребского университета. Была приглашённым профессором в университетах Мюнхена (1992) и Геттингена (2007)[1].

Перевела на хорватский язык роман «Петербург» Андрея Белого, трилогию Валентина КатаеваТрава забвения»), поэмы «Труба Гуль-Муллы» и «Зангези» Велимира Хлебникова[1].

Поэтические сборники Urlik Amerike и Palindromska apokalisa вышли на английском языке (American Scream; Palindrome Apocalypse. Portland: Ooligan Press, 2005) и были удостоены награды за лучший перевод года со славянских языков. Поэма Palindromnyj apokalipsis опубликована на хорватском и русском языках в книге «Хлебников и авангард»[1].

Книга Muška moderna i ženska postmoderna («Мужской модернизм и женский постмодернизм», Zagreb: Ljevak, 2005) получила приз журнала Vjesnik за лучшую книгу 2006 года. Книга Akademsko pismo: Strategije i tehnike klasične retorike za suvremene studentice i studente («Академическое письмо: Стратегии и техники классической риторики для современных студенток и студентов», Zagreb: Ljevak, 2011) получила приз Хорватской академии наук и искусств 2013 года[1].

Награды и премии

Библиография

Монографии

  • Das Zitat in Literatur und Kunst: Versuch einer Theorie (Wien-Köln-Weimar: Böhlau Verlag, 1995)
  • Männliche Moderne und weibliche Postmoderne: Geburt der virtuellen Kultur (Wien: Peter Lang, 2008)

Напишите отзыв о статье "Ораич-Толич, Дубравка"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 [ka2.ru/reply/dot.html Dubravka Oraić Tolić]. ka2. Проверено 31 июля 2016.
  2. [antipodes.org.au/fr_IAZ.html Лауреаты Международной отметины имени отца русского футуризма Давида Бурлюка]. Первый австралийский фестиваль русской традиционной и экспериментальной литературы «Антиподы». Проверено 31 июля 2016.

Ссылки

  • [ka2.ru/reply/dot.html Dubravka Oraić Tolić]. ka2. Проверено 31 июля 2016.

Отрывок, характеризующий Ораич-Толич, Дубравка

– Ах, не говорите мне про Австрию! Я ничего не понимаю, может быть, но Австрия никогда не хотела и не хочет войны. Она предает нас. Россия одна должна быть спасительницей Европы. Наш благодетель знает свое высокое призвание и будет верен ему. Вот одно, во что я верю. Нашему доброму и чудному государю предстоит величайшая роль в мире, и он так добродетелен и хорош, что Бог не оставит его, и он исполнит свое призвание задавить гидру революции, которая теперь еще ужаснее в лице этого убийцы и злодея. Мы одни должны искупить кровь праведника… На кого нам надеяться, я вас спрашиваю?… Англия с своим коммерческим духом не поймет и не может понять всю высоту души императора Александра. Она отказалась очистить Мальту. Она хочет видеть, ищет заднюю мысль наших действий. Что они сказали Новосильцову?… Ничего. Они не поняли, они не могут понять самоотвержения нашего императора, который ничего не хочет для себя и всё хочет для блага мира. И что они обещали? Ничего. И что обещали, и того не будет! Пруссия уж объявила, что Бонапарте непобедим и что вся Европа ничего не может против него… И я не верю ни в одном слове ни Гарденбергу, ни Гаугвицу. Cette fameuse neutralite prussienne, ce n'est qu'un piege. [Этот пресловутый нейтралитет Пруссии – только западня.] Я верю в одного Бога и в высокую судьбу нашего милого императора. Он спасет Европу!… – Она вдруг остановилась с улыбкою насмешки над своею горячностью.
– Я думаю, – сказал князь улыбаясь, – что ежели бы вас послали вместо нашего милого Винценгероде, вы бы взяли приступом согласие прусского короля. Вы так красноречивы. Вы дадите мне чаю?
– Сейчас. A propos, – прибавила она, опять успокоиваясь, – нынче у меня два очень интересные человека, le vicomte de MorteMariet, il est allie aux Montmorency par les Rohans, [Кстати, – виконт Мортемар,] он в родстве с Монморанси чрез Роганов,] одна из лучших фамилий Франции. Это один из хороших эмигрантов, из настоящих. И потом l'abbe Morio: [аббат Морио:] вы знаете этот глубокий ум? Он был принят государем. Вы знаете?
– А! Я очень рад буду, – сказал князь. – Скажите, – прибавил он, как будто только что вспомнив что то и особенно небрежно, тогда как то, о чем он спрашивал, было главною целью его посещения, – правда, что l'imperatrice mere [императрица мать] желает назначения барона Функе первым секретарем в Вену? C'est un pauvre sire, ce baron, a ce qu'il parait. [Этот барон, кажется, ничтожная личность.] – Князь Василий желал определить сына на это место, которое через императрицу Марию Феодоровну старались доставить барону.
Анна Павловна почти закрыла глаза в знак того, что ни она, ни кто другой не могут судить про то, что угодно или нравится императрице.
– Monsieur le baron de Funke a ete recommande a l'imperatrice mere par sa soeur, [Барон Функе рекомендован императрице матери ее сестрою,] – только сказала она грустным, сухим тоном. В то время, как Анна Павловна назвала императрицу, лицо ее вдруг представило глубокое и искреннее выражение преданности и уважения, соединенное с грустью, что с ней бывало каждый раз, когда она в разговоре упоминала о своей высокой покровительнице. Она сказала, что ее величество изволила оказать барону Функе beaucoup d'estime, [много уважения,] и опять взгляд ее подернулся грустью.
Князь равнодушно замолк. Анна Павловна, с свойственною ей придворною и женскою ловкостью и быстротою такта, захотела и щелконуть князя за то, что он дерзнул так отозваться о лице, рекомендованном императрице, и в то же время утешить его.